Крестная мать (Невеста насилия) - Модиньяни Ева. Страница 21

– Это папин друг! – крикнула Нэнси матери. Аддолората выглянула из кухни, вытирая руки о желтый передник. Сэл выглядывал из-за ее спины. Оба смотрели на гостя с обезоруживающим изумлением.

– Садитесь, – пригласила Нэнси, показывая на диван – спальное место Сэла, рядом с раскладным креслом, где спала она.

– Другом я бы себя не назвал, – уточнил Хосе, осторожно располагаясь на диване, который на глазах вдруг словно съежился и оказался крошечным. Нэнси почувствовала необъяснимую симпатию к этому человеку.

– Я вас слушаю. – Аддолората недоуменно посмотрела на дочь и перевела взгляд на гостя.

– Дон Франческо Лателла просил меня передать вам, что он глубоко опечален смертью вашего мужа. Примите его соболезнования. – Хосе посмотрел на женщину в трауре и не мог не заметить необыкновенную ее красоту, мягкую печаль и покорность судьбе во взгляде, щемящую бледность лица, обрамленного черными блестящими волосами, собранными на затылке в пучок. Ему трудно было поверить, что эта скорбящая женщина, хрупкая и напуганная, – любовница Тони Кроче. Хосе Висенте Доминичи не научился еще принимать жизнь такой, как она есть, – с противоречиями, несуразностями, с ее пошлостью и торжеством любовной страсти.

Аддолората и дети вопросительно смотрели на него, цель его посещения была им непонятна.

– Ваш муж невольно спас жизнь этому человеку – дону Франческо Лателле.

– И погиб… – горестно вскрикнула Нэнси.

– Это была страшная, роковая случайность, – покачал головой Доминичи.

Аддолората села на краешек кресла напротив гостя, Сэл встал за ее спиной, Нэнси подумала, что надо бы предложить кофе этому необычному гостю. Мама слишком потрясена, раз забыла законы гостеприимства.

– Приготовить вам кофе? – предложила девочка.

Хосе улыбнулся и облегченно кивнул. Пока девочка занималась кофеваркой, чашками и подносом, гость обратился к матери:

– Дон Франческо перед вами в долгу. А долги платят.

– Существует горе, которое нельзя забыть, и долги, которые нельзя оплатить. Отца детям не вернешь. – Глаза ее блестели от гнева, боли и подступивших слез.

Хосе наклонился к ней, чтобы сказать еще несколько слов.

– Когда непоправимое случилось, надо подумать о живых. – Он был немногословен, но ему и так уже казалось, что он говорит слишком много.

Нэнси протянула гостю деревянный поднос, расписанный красными и голубыми узорами, с чашкой ароматного кофе.

– В общем, – сказал Хосе, размешивая сахар в чашке, – дон Франческо хотел бы позаботиться о ваших детях. – Он глотнул кофе и ласково посмотрел на Нэнси. – Спасибо, кофе в самый раз – горячий, крепкий и сладкий.

– Как? – Аддолората не понимала, что именно богатый покровитель собирается сделать для Нэнси и Сэла.

– Пока что он просил передать вам это. – Хосе вынул из кармана и положил на стол конверт с деньгами.

Конверт белел на столе, как спасительный остров в океане, когда корабль терпит крушение. Аддолората прекрасно понимала, как трудно им будет жить без кормильца, и уже собиралась принять это первое проявление участия, хотя оно и поступило из сомнительного источника. Но Нэнси опередила ее, она протянула руку, положила свою маленькую ладонь на конверт, затем подвинула его к Хосе.

– Нам ничего не надо. Спасибо.

Хосе вопросительно посмотрел на Аддолорату, чтобы понять, одобряет ли она поведение дочери.

– Да, она права. Нам ничего не нужно, – подтвердила женщина, поднимаясь и давая тем самым понять, что гостю пора уходить.

Хосе покачал головой в знак прощания и улыбнулся, его растрогала непримиримость девочки, по-видимому, она решала здесь за всех, она приняла на себя ответственность за семью.

– Тебя зовут Нэнси, правда? – спросил Хосе.

– Нэнси.

– Послушай, Нэнси. Какие бы у тебя ни возникли трудности, обращайся ко мне. Я всегда в своем спортивном зале. – Он протянул ей визитную карточку. – Спортивный зал. Запомни. Доминичи. На Бродвее все знают. – Великан взял конверт, положил во внутренний карман куртки, встал, попрощался и направился к выходу.

– У каждого в жизни бывает момент, когда нужен друг. В такой момент можешь на меня рассчитывать.

Аддолората закрыла дверь за улыбающимся гостем и, рассерженная, повернулась к дочери.

– Что ты вздумала? – зло спросила она. – У нас считанные гроши, слезы на глазах не высыхают, а ты отказалась от помощи, которая, к твоему сведению, нам полагается.

Сэл встал рядом с Нэнси, выражая тем самым свою солидарность с сестрой. Нэнси почувствовала себя униженной и, расстроенная, опустила голову. Она думала, что выразила волю матери, оказывается, это не так.

– Папа не захотел бы, чтобы мы имели дело с такими людьми, – оправдывалась она.

– Что ты знаешь о людях?! Ты – девчонка, ты ничего еще не понимаешь, – Аддолората вздохнула, словно всхлипнула. – Ты подумала, что, кроме этих денег – платы за гибель отца, у нас ничего нет?

– У нас есть дядя Тони, – возразила Нэнси. – Он наш крестный, он поможет нам.

Материнская рука тяжело и сухо, словно горсть камней, обрушилась на лицо дочери. Нэнси все так же непроницаемо смотрела на мать, только на щеке ее огненно отпечатался след материнской ладони. Аддолората ожидала бурной сцены, криков и слез дочери, но Нэнси даже не пошевелилась, и тогда сама Аддолората разрыдалась.

Она упала в кресло – слезы струились по ее лицу.

Сэл подошел к матери и обнял ее, Нэнси приблизилась к креслу. Оба понимали, что мать в отчаянии от горя, и ее плач взывал к их прощению. Никогда раньше Аддолората не поднимала на детей руку.

– Все хорошо, мама, – успокаивала Нэнси, прижимаясь к ней.

– Отдохни немного, успокойся, – уговаривал сын.

Мать подняла прекрасное даже в горе лицо.

– Будем жить, крепко держась за руки. – Она поцеловала детей. – Но запомните оба то, что я сейчас скажу. Никогда больше не произносите имени вашего крестного. Тони Кроче не существует. Его никогда не было. Мы сумеем справиться сами. Все будет хорошо. – Материнские слова звучали непререкаемо, словно клятва, и дети так их и восприняли.

Нэнси и Сэл любили мать и признавали за ней право решать за них. Они не задали ни одного вопроса.

Глава 10

Серебристый «Шевроле» подкатил к тротуару и остановился перед светящейся вывеской «Вики клаб». Подобострастная улыбка швейцара, адресованная гостю, выходившему из лимузина, повисла в воздухе, словно флаг. Швейцар узнал Альберта Кинничи и его свиту. После того что случилось у отеля «Плаза», никто не ожидал увидеть в таком оживленном месте людей семьи Кинничи.

И меньше всех самого Бриллианта Ала. По правилам игры все совершеннолетние мужчины обеих семей должны были скрываться в тайных убежищах. Кровопролитие у отеля «Плаза» было равносильно объявлению войны. Было уже за полночь, неожиданно гроза разразилась над городом. Швейцар услужливо раскрыл над Альбертом Кинничи зонт, по спине у него пробежали мурашки, он подумал о бесславной кончине своего коллеги из «Плазы». Теперь может наступить и его черед.

– Дерьмовая погода! – выругался босс, швырнув на руки яркой девице в гардеробе свой плащ, и громко чихнул. Сопровождающие, два телохранителя с пистолетами под пиджаками, и зять Кинничи, Джо Ла Манна, его правая рука и преемник, окружили его. Их крепкие атлетические тела составляли странный контраст с жалкой фигурой босса. Это был исхудавший маленький старик с сухим невыразительным лицом, впалыми щеками, темными водянистыми глазами, под которыми набрякли морщинистые мешки. Низкий и хриплый голос заядлого курильщика часто прерывался приступами сильного клокочущего кашля.

Гардеробщица заметила только часы на тяжелой массивного золота цепочке и бриллиант в кольце величиной с орех на мизинце правой руки. Этого для нее было достаточно, чтобы отнести посетителя к разряду достойных внимания клиентов. А когда он положил ей в руку пятидесятидолларовую банкноту в обмен на красную гвоздику, которую она вставила в петлицу его пиджака, женщина не сомневалась, что это самый обаятельный человек, который когда-либо ей встречался. Ее память хранила лица голодных грубых охальников, которые пользовались ею в спешке без единого ласкового слова, им и в голову не приходило ухаживать, ее брали на штабелях бревен на складе лесопилки, где она работала в селении Вермонта. Самые вежливые звали ее «сладкая Лилиан», но и они брали ее стоя, вздрагивая и пыхтя, потом отвешивали ей шлепок по заду с восклицанием: «Ты самая прекрасная задница в округе!» Эти примитивные пыхтения дразнили ее сексуальный аппетит. Но хоть бы кто-нибудь из них догадался угостить ее мороженым, не требуя ничего взамен. Вот почему она восприняла Бриллианта Ала как самого обаятельного мужчину.