Любовь, страсть, ненависть - Коллинз Джоан. Страница 24

– Но мне надо быть вместе с тобой, – мрачно сказал Николас, – без тебя я не поеду, Электра.

– Нет, Николас. Нет. Ты должен ехать, – решительно сказала Электра, наливая вино в два бокала. – Если мы сейчас поедем вдвоем, нам будет очень трудно. Ты станешь беспокоиться обо мне, о том, где нам жить, где достать деньги. Сначала поедешь ты и заработаешь деньги, а потом приеду я. А сейчас ешь свой ужин, а то он остынет.

Николас был восхищен тем, как умна его молодая жена, а Электра подняла свой бокал и предложила тост: – За Америку, Николас, и за нас.

Николас Станополис прибыл в аэропорт Лос-Анджелеса холодной ноябрьской ночью 1945 года. Продрогнув в своем хлопчатобумажном пиджачке, он стоял в стороне от оживленных пассажиров, размышляя, что теперь делать. Почему здесь так холодно? Ему говорили, что в Калифорнии теплая солнечная погода, такая же, как и на греческих островах. Да, те балбесы, которые говорили ему об этом, явно ошиблись. Было очень холодно, шел мелкий дождь, и с Тихого океана наплывал густой темный туман.

Все, казалось, куда-то спешили, как будто у них была какая-то цель, и они четко знали, что и зачем делают. Николас одиноко стоял в стороне от аэропорта, куда он прилетел из Нью-Йорка на гигантском четырехтурбинном самолете. Он вдруг почувствовал себя очень одиноко, ему захотелось домой, он вспомнил свою любимую Электру и родную Гидру, которая постепенно оживала после войны и тех зверств, которые чинил на ней Умберто Скрофо.

Скрофо. Всякий раз, когда он думал об этом итальянце, в нем закипала слепая ярость. Однажды он найдет его и заставит мучиться так же, как страдали его мать, отец, братья и сестры. Владевшее им страстное желание отомстить было так же сильно, как желание добиться успеха в кино. У него не было ни малейшего представления о том, где сейчас этот итальянец и жив ли он вообще, однако это никоим образом не могло повлиять на его намерения.

Николас знал по-английски всего несколько слов. Его учил один старик, когда-то работавший в Англии, но этого было достаточно, чтобы объяснить носильщику то затруднительное положение, в котором он оказался. На носильщике была красная шляпа и голубая рубашка, у него были светлые волосы и смуглая кожа, как у настоящего грека; он оказался испанцем, который сам недавно прибыл из Барселоны. Он сжалился над Николасом и проводил его два квартала до знака «АВТОБУС В ЦЕНТР ГОРОДА», немного поболтав с ним, мешая испанские и английские слова.

Не переставая дрожать, Николас стоял за двумя полными женщинами, которые о чем-то болтали и были совсем не похожи на женщин Гидры. Когда подъехал автобус, он дал кондуктору пять долларов и ужасно смутился, когда тот спросил его, до какой остановки он едет.

– В центр города, – сказал он с ужасным акцентом, – в центр Лос-Анджелеса, пожалуйста, сэр.

Кондуктор пожал плечами, отдавая ему полную горсть сдачи:

– Центр города большой, малыш. Куда, хоть приблизительно, в центре?

Один из греков, побывавший в Нью-Йорке, называл Николасу один отель, и теперь он гордо произнес:

– Я направляюсь в отель «Рузвельт», бульвар Голливуд, в Голливуд, сэр.

Он был на пути к своей цели.

На следующее утро, в необычайном возбуждении, Николас Станополис подошел к впечатляющему входу на студию «Коламбиа пикчерз».

Хотя у стальных ворот царило деловое оживление, охранник в форме грубовато сказал ему:

– Поворачивай, приятель, слишком рано пришел – никого из администрации еще нет.

Николас с умоляющим видом замахал письмом, в котором рукой Спироса было написано приглашение на работу, но охранник даже не перестал жевать жвачку. Оторвав взгляд от афиши варьете напротив, он рявкнул что-то не очень разборчивое, всем своим видом выражая презрение. Николас не мог попасть на студию другим путем, и ему пришлось бродить рядом с воротами.

– Я же сказал, проваливай, приятель, – прорычал охранник. – Исчезни отсюда. Быстро.

В отчаянии Николас перешел через дорогу и присел на обклеенную рекламными объявлениями лавку. Здесь он, по крайней мере, находился как раз напротив входа в студию и мог видеть большую часть того, что происходило за железными воротами. Несколько часов он зачарованно наблюдал за всеми входящими и выходящими оттуда людьми.

Особенно его поразили и очаровали костюмы статистов. Ковбои и индейцы, крестьяне и солдаты, полицейские и грабители – все они толпились там, по-дружески болтая друг с другом. В одиннадцать часов группка хорошеньких шоу-девочек в ажурных колготках телесного цвета высыпала из огромного здания, на котором было написано «СЦЕНА № 3».

Николас сидел с широко раскрытыми глазами. Таких женщин он еще никогда не видел. Женщины Греции были скромными и носили одежду, полностью скрывающую фигуру, – даже Электра закутывалась с головы до ног. Мысли о жене возбудили его.

У этих женщин были ярко-красные губы и желтые, огненно-рыжие и черные как смоль волосы с «химической завивкой». Вызывающе виляя бедрами, они ходили по площадке, смеялись, курили и пили «кока-колу» прямо из бутылок. Он увидел рабочих студии, одетых в куртки и грубые штаны. Они похотливо глазели на девушек, когда те проходили мимо, и Николас был уверен, что некоторые отпускали пошлые и непристойные шуточки, на которые девушки отвечали смехом. Николас был шокирован. Он, конечно, видел подобных женщин в кино, но его поразило, что они абсолютно бесстыдно расхаживают полуголые на виду у всех и не обращают внимания на заигрывающих с ними мужчин.

Его взгляд привлекла одна из девушек. Она была очень стройной, с роскошными черными волосами, ниспадающими почти до середины спины, где они были прихвачены алыми перышками. Она была ниже других девушек, но у нее была самая красивая грудь (он такой никогда не видел!), более чем на половину выглядывавшая из золотого парчового бюстгальтера.

От желания у Николаса пересохло во рту. Как он скучал по Электре! Прошло чуть больше недели с тех пор, как он видел ее в последний раз: как скромно, но радостно отдавалась она ему каждую ночь, каждое утро, а иногда даже и днем. Эта полногрудая девушка с красными перышками чем-то напомнила ему Электру, и, качая головой, он пошел по бульвару, пытаясь избавиться от этих мыслей и найти способ пройти через священные ворота студии.

Обнаружив телефонную будку, он просмотрел свое потрепанное письмо, чтобы найти номер телефона. Он плохо разбирался даже в греческих телефонах и потратил десять минут и столько же десятицентовых монет, пока в трубке раздался гудок и веселый голос прощебетал:

– Студия «Коламбиа пикчерз», доброе утро.

– Спироса Макополиса, пожалуйста, – сказал Николас, но его греческий акцент сделал его голос практически непонятным для оператора.

– Кого? – громко переспросила она.

– Спирос Макополис, – выговорил он по буквам, чувствуя, как капельки пота выступили на лбу. Полуденное солнце было как раз в зените, и телефонная будка напоминала топку котла.

– Минуточку. – Голос исчез.

– Офис мистера Макополиса. – Теперь на связи был другой женский голос, приятный и спокойный. Николас заговорил по-гречески, надеясь, что его поймут. Несколько раз он повторил свое имя и пару слов на ломаном английском:

– Дядя моей жены. Я его племянник.

В конце концов, женщина, видимо, поняла, но после того, как она сказала: «Одну минуту, я посмотрю, на месте ли мистер Макополис», телефон снова замолчал.

Несколько минут Николас стоял, обливаясь потом, в тесной телефонной будке, слушая, как автомат время от времени повторяет ему, чтобы он бросил еще одну монетку:

– Пять центов, пожалуйста.

Он молился, чтобы мистер Макополис ответил до того, как он бросит последнюю монету.

Неожиданно снова зазвучал тот же спокойный женский голос. Николас не понимал, что она говорит, но надеялся, что спасение близко:

– Соединяю вас с мистером Макополисом, сэр.

Теперь в трубке теплый голос сказал по-гречески:

– Николас, Николас, мой дорогой мальчик, где ты сейчас? – Спирос говорил на греческом, в его голосе звучало дружеское расположение. Когда Николас сказал ему, что он на другой стороне улицы, напротив студии, старик радостно крикнул: