Любовь, страсть, ненависть - Коллинз Джоан. Страница 6

Было семь часов. Сколько еще пройдет времени, прежде чем один из помощников генерала зайдет за ним? У него должны быть какие-то военные дела, маневры, еще что-нибудь, он играет важную роль в этой военной машине. Скрофо говорил ей об этом в кафе. Инес лихорадочно думала. Она могла бы просто уйти, надев красное платье и поношенное пальто, которое было на ней прошлой ночью. Портье едва взглянул на нее, когда она пришла. Может быть, он не запомнил ее?

Она растерла пальцами ноющие запястья, ободранные этим варваром Скрофо, и сунула их под теплую воду. И вдруг с ужасом обнаружила, что браслет, приносящий ей счастье, исчез. Ее руки и ноги затряслись от страха, и она бросилась в спальню. Скинув окровавленные простыни, Инес стала отчаянно разыскивать свои драгоценные бусинки. Браслет – это ее талисман. Любой, кто ее знает, сразу же опознает красивые нитки янтарных и серебряных бусинок, которые она всегда носила. Если они обнаружат браслет, то найти ее будет лишь вопросом времени. Она в ужасе бросилась на пол и стала ползать на четвереньках, но браслета нигде не было. Слезы катились по лицу Инес, причиняя острую боль израненным губам и покрытым синяками щекам. Потом она вспомнила, что не надевала его прошлой ночью! Сломался замочек, и Ив обещал отнести браслет в ремонт. Слава Богу! Слава Богу!

Вернувшись в ванную, Инес схватила пачку денег – этим итальянцам неплохо платили, – затем быстро вернулась в спальню и набросила на себя одежду. Она взяла все, кроме красной подвязки. Ну и что? Все парижские проститутки носили красные подвязки. Разве ее можно выследить по ней?

Инес затолкала другую подвязку и чулки в карман и, осторожно открыв дверь номера, выглянула в пустой коридор. На цыпочках, с лихорадочно бьющимся сердцем она прошла к запасной лестнице, надеясь выйти к черному ходу. Осторожно спускаясь, она услышала смех и звук открывающейся двери и спряталась за поворотом лестничного марша. Несколько горничных, оживленно болтая, прошли через длинный холл – начиналась их смена. Они зашли в раздевалку в поношенных платьях, а вышли оттуда в накрахмаленных сине-белых униформах и сразу же приступили к работе.

Сердце Инес билось так громко, что она испугалась, как бы болтающие девушки не услышали его стука. Интересно, как в отеле охраняется черный ход? Есть ли у них, как в других отелях, охранники, которые проверяют, не украл ли кто-нибудь из обслуживающего персонала какую-либо вещь, закончив свою смену? Должны ли работающие здесь иметь удостоверения, подтверждающие, что они здесь служат? Возможно, идти через этот выход рискованнее, чем через главный вход, но она должна была решиться на это.

Инес взглянула на свои наручные часы, еще один подарок Ива. Было около половины восьмого. Прошло почти полчаса с того момента, как она перерезала генералу горло. Она содрогнулась, подумав, что с ней сделают, если поймают. Казнь покажется самой желанной смертью, которой может ожидать девушка ее возраста и внешности. Несомненно, после неизбежных многочисленных изнасилований ее подвергнут самым изощренным пыткам. Смерть станет счастливым избавлением. Нет, Инес была уверена, что это не ее судьба, и совсем не так она представляла себе свою жизнь. Несмотря на прошлое, несмотря на унизительный характер ее профессии, у Инес была врожденная гордость и вера в себя. Она была полна решимости убежать. Поток служащих совсем поредел. Прошли две молодые женщины с усталыми мальчишескими лицами, почти дети, и, наконец, стало тихо. Сейчас или никогда.

Собравшись с духом, Инес решительно шагнула в маленькую комнату, в которой переодевалась прислуга. Никто из девушек даже не взглянул на нее, так они были заняты переодеванием и болтовней. Опустив голову, она прошла к последнему потертому пальто, висевшему на вешалке. Под каждым крючком находился сделанный из дерева и проволоки закрытый шкафчик, в котором они держали свои сумочки и сменную обувь. Их удостоверения, конечно же, должны лежать в сумочках. Инес надела рваное пальто, которое оказалось слишком длинным. В кармане лежал легкий шарф, и она с благодарностью повязала его вокруг своих спутанных волос. Все, что ей теперь было нужно, – это какое-нибудь удостоверение. Инес украдкой подергала дверцы нескольких шкафчиков, но все они были тщательно закрыты. Черт с ними! У нее есть пальто, есть шарф и, самое главное, – храбрость. Затянув пояс, она последовала за двумя болтающими горничными, которые закончили смену. Спускаясь по ступенькам, они прошли в маленький холл с выходом на улицу Комбон. Охранник отеля «Риц» сидел за столом, в углу усталого рта – сигарета. За ним, уставившись в стену взглядом, полным меланхолии, стоял немец.

Ганс Мейер всегда был одним из самых усердных и придирчивых охранников, однако сегодня утром его мысли были далеко отсюда. Прошлой ночью он получил из фатерлянда письмо от своей невесты: она влюбилась в его отца, который уже несколько лет был вдовцом. К моменту получения письма они уже должны были пожениться. Она, конечно, извинялась: напряжение военного времени и все такое прочее, но такова жизнь, и она надеялась, что Ганс попытается ее понять. Он был так разъярен, что напился до беспамятства и теперь страдал от самого ужасного похмелья в своей жизни. Он не замечал болтливых горничных, которые выворачивали на стол содержимое своих сумок, чтобы их проверил охранник. Его отец! Его прекрасная двадцатидвухлетняя фрейлен с льняными волосами выходит замуж за его шестидесятилетнего лысого отца! В промежутках между приступами тошноты он строил планы мести, совершенно не обращая внимания на то, как небрежно проверял охранник вещи девушек.

Инес вывернула все, что было в сумочке, на стол, и охранник равнодушно взглянул на ее жалкое имущество. Губная помада, зеркальце, расчески, ключ, несколько франков. Пачка в две тысячи франков была хорошо спрятана в туфельке. «Хорошо, можешь идти, – сказал охранник, – следующая».

Молясь, чтобы немецкий солдат не заинтересовался ее прихрамывающей походкой, Инес уложили в сумку свои вещи, и вышла на улицу навстречу золотистым лучам парижского солнца.

Свободна! Она была свободна. По надолго ли?

Глава 4

Казалось, что весной 1943 года гестапо было в Париже повсюду, и это выглядело зловеще. Они разъезжали в черных «мерседесах», носили тяжелые кожаные пальто с наводящей ужас свастикой на рукавах, курили плохие сигареты, глядя на всех окружающих мертвыми глазами.

Они всегда врывались ночью. Маленькие группы людей с холодными глазами, бесчувственно смотрящими па человеческие страдания, приходили за своими жертвами без предупреждения, порой в сопровождении злых немецких овчарок, которые буквально рвались с поводков. Собаки могли найти прячущихся «врагов рейха» везде: в подвалах, в шкафах и даже за стенами.

Каждую ночь гестапо обнаруживало группы прятавшихся евреев, сгоняло их в грузовики, и одному Господу Богу было известно, куда их отправляли. Все французские евреи должны были носить знак, на котором желтыми буквами было написано «ЕВРЕИ», и никто из них не знал, когда ему придется услышать ужасающий лай овчарок и стаккато ломящихся в дверь эсэсовцев. Все евреи жили в страхе, но они делали все, что могли, чтобы скрыть это.

Той весной начищенные до блеска кожаные сапоги и увешанная орденами серая форма длинной темной тенью Третьего рейха накрыли все еврейское население Франции. И хотя все патриотически настроенные граждане ненавидели вражеских солдат, они, как истинные французы, пытались жить своей обычной жизнью. Грубые лица фашистских солдат в уродливых касках и с кожаными ремешками, затянутыми под подбородками, были безжалостны и не выражали никакого сострадания. Их долго учили этому в Германии, и теперь они относились к французскому народу с нескрываемым презрением.

Агата Гинзберг провела последние годы своей юности, укрываясь в подвале дома на Монпарнасе. Дом принадлежал Габриэль Прентан, также владевшей клубом «Элефан Роз», вход в который был расположен рядом. Это было излюбленное место отдыха немецких офицеров и проституток.