Дар юной княжны - Шкатула Лариса Олеговна. Страница 68

— Она жива! — воскликнула Ольга. — Я её вижу.

— Что ты видишь, расскажи, — мгновенно поверил Герасим, пытаясь приподняться и тоже что-то увидеть в лихорадочно блестящих глазах девушки.

Марго их общее возбуждение испугало. Точно они оба враз сошли с ума. Она отпрянула и вжалась в деревянный бок кибитки, глядя на них во все глаза.

— Вижу: Катя обнимает Альку… целует его… Альку уводит кто-то….не вижу… вижу — тот контрабандист, которого звали Батя… Заходит другой, атаман… протянул руку.

— Он бьет ее?

— Нет, — растерянно проговорила Ольга, — он стал перед нею на колени.

— На колени?! Проклятая! Я чувствовал, что-то случилось. Предала! Ненавижу…

Он стал биться головой о пол кибитки.

— Прекрати! — закричала на него Марго. — Ты же мужчина. Мы — слабые девушки — ведем себя достойно, а ты устроил истерику. Что ты узнал такого? Это же он стоит перед нею на коленях, а не она перед ним!

Ее сумбурная речь странным образом успокоила Герасима. Он лишь отвернул голову в сторону, чтобы девушки не увидели навернувшиеся на глаза слезы. Внезапно повозка остановилась, и внутрь заглянул правящий Карой контрабандист Перец. Другой, постарше, имени которого они не знали, верхом трусил сзади.

— Что у вас тут случилось? Стучали, кричали.

— Вы бы веревки хоть чуть-чуть ослабили, — неприязненно сказала Ольга. — Нарушение кровообращения в руках может привести к инвалидности. Вам ведь не нужны инвалиды?

— Не нужны. — Перец развязно подмигнул Ольге, будто они были лучшими друзьями, но веревки все-таки ослабил.

— Мон дье [46], — вздохнула Марго, — вот уж не думала, что в своей жизни повстречаюсь с настоящей ясновидящей.

— Видишь ли, Мариночка… — начала Ольга.

— Значит, ты не настоящая ясновидящая, — рассмеялась Марго. — Я ведь не Марина, а Маргарита. Марина — это Ян придумал.

— Ты — француженка?

— Уи, же сюи де франс [47].

— Ну и ну, как все смешалось… Я ведь по документам тоже никакая не Оля, а Наташа Соловьева, цирковая артистка.

— А на самом деле?

— На самом деле — княжна Ольга Лиговская.

Марго присвистнула.

— В который раз убеждаюсь: людей, выдающих себя не за тех, кто они есть на самом деле, гораздо больше, чем мне казалось. Хочу успокоить: там, куда нас везут, тебя будут звать ещё проще. Например… Гюзель. А меня Мириам. Может, тебе придется научиться танцевать…

Глядя на растерянную Ольгу, Марго хихикнула:

— А ты хотела попасть на кофейные плантации? Не возьмут, на вид ты больно худа. Где же мы ещё можем понадобиться? Ах, да. Там имена и вовсе без претензий — Лоло. Или — Мими.

— Думаешь, мы попадем в бордель?

— Не исключено…

— Перестань, — не выдержал Герасим, — ты трещишь, как сорока!

— Это правда, — пригорюнилась Марго, — когда боюсь или мне отчего-то не по себе, я всегда болтаю без умолку. Папа говорил: "Тысяча слов в минуту".

— Если они возьмут нас в гарем, — сказала Ольга, — им же хуже будет! Мы у них в гареме революцию устроим, заставим султана отречься от престола и посадим своего.

— У тебя есть кто-то на примете? — поинтересовалась Марго.

— Конечно, есть… вот, Герасим, к примеру.

— Меня — султаном? Ну, ты придумала! — Герасим вначале хмыкнул, а потом громко расхохотался.

Девушки тоже покатились со смеху, так, что задумавшийся на козлах Перец от неожиданности даже подпрыгнул.

— Тю, дуры-бабы, — сплюнул он в сердцах, — волос длинный — ум короткий, хохочут, как на посиделках, а ведь едут не на прогулку.

Он опять замолчал, недоумевая и прислушиваясь к себе: что это с ним случилось? Отчего вдруг он стал жалеть пленных и задумываться о том, чему он прежде никогда не придавал значения?

Время под стук колес тянулось медленно, но вот полог кибитки затрепетал под напором свежего морского ветра, запахло водорослями; послышались крики чаек. Теперь повозка шуршала колесами по песчаной колее, тянущейся вдоль берега.

Ноздри Герасима затрепетали. Он поднял голову и снова тщетно попытался разорвать веревки. Море! Неужели привычная ему, родная морская стихия может принести позор рабства или ещё что похуже? Ведь именно сюда, к морю, стремился он столько дней!

По деревянным сходням к подъехавшей повозке загрохотали башмаки. Откуда-то сверху послышалась команда: "Выгружай товар!" Пленников стали вытаскивать наружу загорелые мускулистые люди.

Фелюга оказалась просто большой лодкой, а не кораблем, как Ольге представлялось вначале.

Перец, доставивший их к месту, и второй контрабандист уехали немедля, а Ольгу с Марго и Герасимом затащили на борт фелюги, на которой было всего три человека команды, и четвертый — капитан. Он работал рука об руку с товарищами, и о его главенстве говорила только готовность, с какой подчинялись ему остальные моряки.

Они споро подняли косой четырехугольный парус, вытащили якорь; один из матросов стал за рулем, и фелюга отчалила от берега.

Девушек развязали сразу. Они сидели на боковой скамье, где их все равно доставал холодный морской ветер, заставляя ежиться и дрожать. Молодой капитан коротко бросил одному из матросов, уже известному пленникам под кличкой Бабник:

— Укрой их чем-нибудь. Простудятся — возись потом!

Бабник принес огромного размера бушлат, в который обе девушки легко завернулись.

Капитан сменил на руле матроса и теперь стоял, расставив ноги в стороны, и глядел прямо перед собой. Его фигура для сухопутного человека представляла интерес своей экзотичностью. Он был худой, жилистый, синеглазый, без мочки левого уха, с распахнутой, несмотря на холодный ветер, грудью. Он выглядел бы просто красавцем, если бы не суровое и даже жестокое выражение лица да брезгливые гримасы при взгляде на девушек.

— Сдается мне, одна из нас его сильно обидела, — прошептала Марго.

— У него сердечная болезнь, — задумчиво сказала Ольга. — От неразделенной, как он думает, любви.

Марго с интересом посмотрела на нее:

— Загадочная ты девушка, княжна. То ли ведьма, то ли просто ведунья. Откуда ты взялась?

— Из Одессы.

— Жила там? Одна, с родителями?

— Мы с дядей Николя уезжали оттуда в Швейцарию.

— Не ближний свет; что ж не уехали?

— Он-то уехал. Я осталась.

— Одна? Здесь? А зачем?

— Роковое стечение обстоятельств.

— Что вы собирались делать в Швейцарии?

— В больнице с дядей Николя работать, он у меня изумительный врач…

А капитан тем временем подозвал к себе Бабника, и тот после разговора подошел к Герасиму.

— Флинт говорит, если ты дашь честное слово, что не попытаешься бежать… и не станешь драться, — добавил он скорее от себя, — я тебя развяжу.

— Даю! — кивнул Герасим.

Бабник с опаской стал его развязывать.

"Флинт, — повторила про себя Ольга. — Небось, сам придумал. Тоже мне, романтик южных морей! Занимается грязным делом, возит людей в рабство и любуется собой при этом!"

Ей надоело сидеть. Она поднялась, прислонилась к борту и стала смотреть на свинцово-серое море, которое не разноцветили даже лучи поднявшегося в небо солнца. Вдруг девушке показалось, что среди этой серости сверкнули голубые искорки, еще, еще…

— Море голубеет, — ни к кому не обращаясь, пробормотала Ольга.

— Керченский пролив прошли; это — Черное море, — тоже как бы самому себе сказал Флинт.

Ольга посмотрела на капитана: поза его не изменилась, он так же смотрел вдаль, как если бы говорил вовсе не он.

А голос у Флинта оказался по-юношески звонким и как-то не вязался с его подчеркнутой суровостью и оторванной мочкой уха.

Марго свернулась калачиком и спала под бушлатом на скамье. Герасим устроился на корме, свесив ноги за борт. Бабник вязал сеть, а двое других матросов укладывали в трюм мешки с каким-то грузом. Каждый занимался своим делом, не обращая внимания на других.

— Напрасно вы разозлились на свою девушку, — вдруг выпалила Ольга неожиданно для самой себя. — Да, она не приехала, но не потому, что разлюбила. С нею случилось несчастье.