Эхо во тьме - Риверс Франсин. Страница 54

Александр посмотрел на больную, потом опять на Хадассу. Он хотел спросить ее, что она намерена делать, какие слова говорить.

— Александр, пожалуйста, выйди.

— Я буду рядом, за дверью. — Он еще раз схватил ее за руку. — Что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты потом мне все объяснила.

Когда он вышел, служанка закрыла за ним дверь, оставив Хадассу наедине в Фебой. Хадасса подошла ближе к постели.

— Моя госпожа…

Феба услышала над головой добрый и тихий голос и почувствовала, как кто-то садится рядом с ней на постель. Голос был сухой, незнакомый.

— Ты знаешь, кто я? — снова послышался этот голос, и Феба повернула глаза в ту сторону, откуда он раздался. Но все, что она могла видеть, — это голубое облако покрывала. — Только не бойся меня, — сказала севшая к ней на постель женщина и стала снимать с себя покрывало, которое закрывало ее лицо.

Увидев изуродованное шрамами лицо, Феба почувствовала острую жалость и печаль. Потом она всмотрелась в глаза молодой женщины. О, такие темные, яркие, такие благородные, такие спокойные глаза. Ей знакомы эти глаза. Хадасса! Но возможно ли это? Феба попыталась заговорить, но слова получались искаженными, непонятными. Она попыталась еще раз. Из глаз полились слезы. Она слабо задвигала левой рукой.

Хадасса схватила эту руку и прижала ее к своему сердцу.

— Ты знаешь меня, — сказала она и улыбнулась ей. — О моя госпожа, с тобой все в порядке.

— Ха-а… да-а…

Хадасса прикоснулась рукой ко лбу Фебы, успокоив ее.

— Господь милостив, моя госпожа. Последние несколько недель мне было тяжело, но теперь в тебе я вижу, что Слово не возвращается впустую. Ты ведь открыла Ему свое сердце, я так и поняла. — Она почувствовала, как Феба едва заметно сжала ее руку в своей. Хадасса поцеловала ее, и по ее щекам потекли слезы.

— Не теряй надежды, моя госпожа. Помни, что ты покоишься в Нем и Он любит тебя. Когда ты пришла к Нему, Он излил на тебя Свое благословение. Я не знаю, для чего этот паралич постиг тебя, но знаю точно, что Иисус тебя не оставил. Он никогда тебя не оставит, моя госпожа. Может быть, именно так Он хочет, чтобы ты стала к Нему ближе. Ищи Его. Слушай Его. Помни, Кто Он есть, наш Утешитель, наша Сила, наш Советник, наш Целитель. Проси Его раскрыть тебе, в чем Его воля для твоей жизни. Он явит тебе Свою волю. Может быть, Бог устроил все так для того, чтобы твоя верность Ему стала сильнее, чем раньше.

Хадасса почувствовала, как пальцы Фебы слабо опустились на ее руку. Хадасса сжала ее ладонь в своих ладонях, собираясь помолиться.

— Я буду молиться о том, чтобы Бог явил тебе Свою любовь и открыл тем самым Свою волю.

— Мар… — Слезы текли по щекам Фебы и скатывались на ее седеющие волосы.

Глаза Хадассы снова наполнились слезами.

— Я никогда не переставала молиться за Марка. — Она наклонилась и поцеловала Фебу в щеку. — Я люблю тебя, моя госпожа. Всецело подчинись Господу, и Он направит тебя.

Она встала с постели и снова закрыла лицо покрывалом. Потом она направилась к двери и открыла ее. Юлий, Александр и несколько слуг стояли тут же. Испытывая радость и восторг, Хадасса весело сказала им:

— Входите.

Юлий устремился к постели. Он остановился, пристально глядя на свою хозяйку, потом разочарованно повернулся к двери.

— Ей ничуть не лучше, — упавшим голосом сказал он. — Я-то думал…

— Посмотри ей в глаза, Юлий. Она в сознании. И она прекрасно тебя понимает. Она не потеряна для нас, мой друг. Возьми ее за руку.

Юлий сделал так, как она ему сказала, и затаил дыхание, почувствовав, как пальцы Фебы слабо сжали его пальцы. Он наклонился и посмотрел ей в глаза. Феба сначала закрыла их, а потом открыла.

— О моя госпожа!..

Хадасса посмотрела на Александра и увидела, как он хмуро наблюдает за всем происходящим. Ей было интересно, какими мыслями занята его голова.

— Что нам теперь делать, мой господин? — спросил его Юлий. — Что мне делать, чтобы позаботиться о ней?

Александр дал ему указания о том, как готовить для больной такую пищу, которую она могла бы есть. Потом он сказал, чтобы Юлий или кто-нибудь ещё из прислуги регулярно меняли положение Фебы.

— Не оставляйте ее в одном и том же положении на долгое время. Иначе у нее образуются пролежни, а это только усугубит ее состояние. Осторожно массируйте ей ноги и руки. Помимо этого, я даже не знаю, что еще посоветовать.

Хадасса села на постель и взяла другую руку Фебы. Феба повела глазами, пока не остановила на Хадассе свой взгляд, и Хадасса увидела, что ее глаза сияют.

Хадасса потерла ее руку.

— Юлий будет выносить тебя каждый день на балкон, если погода будет хорошей, чтобы ты могла чувствовать на своем лице тепло солнца и слышать пение птиц. Он знает, что ты все понимаешь, моя госпожа. — Хадасса подняла голову. — Говори с ней, Юлий. Будут минуты, когда она будет испытывать разочарование или страх. Напоминай ей о том, что Бог любит ее, что Он всегда будет с ней и что никакая сила на земле не сможет забрать ее из Его руки.

Она снова посмотрела на Фебу Валериан.

— У тебя все будет хорошо, моя госпожа. Найди способ сказать Юлию, что тебе нужно и что ты чувствуешь.

Феба закрыла глаза и снова открыла их.

— Хорошо, — сказала Хадасса. Она нежно погладила щеку Фебы тыльной стороной ладони. — Когда у меня будет возможность, я приду навестить тебя, моя госпожа.

Феба закрыла глаза и снова их открыла. В них заблестели слезы.

Вставая, Хадасса взяла пузырек со столика и протянула его Юлию.

— Выброси его.

Юлий взял пузырек и швырнул его в открытую дверь балкона, где пузырек разбился о черепицу. Потом он низко поклонился Хадассе.

— Спасибо тебе, Рафа.

Она ответила ему поклоном.

— Спасибо Господу, Юлий. Слава Богу.

По дороге домой Александр почти ничего не говорил. Он помог Хадассе выбраться из паланкина и дойти до дверей дома. Рашид увидел их еще сверху и встречал их. Он взял Хадассу на руки и поднял ее по ступеням в главное помещение. Там он осторожно поставил ее на ноги. Она прошла к дивану и села, потирая свою больную ногу.

Александр налил немного вина и протянул ей. Она сняла покрывало и глотнула прохладной жидкости.

— Какая же жизнь может обитать в этой женщине, заключенной в тело, которое не функционирует? — спросил Александр, дав, наконец, волю своему гневу. Он налил себе кубок фалернского вина. — Было бы лучше, если бы она умерла. По крайней мере, ее душа была бы свободна, а не мучилась бы в этом бесполезном панцире человеческого организма.

— Но она свободна, мой господин.

— Как ты можешь так говорить? Она еле двигается, не может ходить. Не может произнести ни одного членораздельного слова. Все, что она пытается сказать, превращается в какой-то бессмысленный лепет. Она только может двигать левой рукой и ногой, да моргать глазами. И нет практически никаких шансов на то, что она снова научится делать что-то еще.

Хадасса улыбнулась.

— Я никогда не чувствовала себя такой свободной, как в те минуты, когда просидела в запертой камере в ожидании смерти на арене. В той тьме со мной был Бог, точно так же, как Он с ней сейчас.

— Но какая польза от нее кому-либо из людей, даже самой себе?

Хадасса подняла голову, и ее темные глаза засверкали.

— Кто ты такой, чтобы рассуждать, есть от нее польза или нет? Она жива! Разве этого мало? — Хадасса с трудом справилась с охватившим ее гневом и попробовала убедить врача: — У Бога есть относительно нее какой-то план.

— Не понимаю, какой план можно осуществить при ее положении? И что это будет за жизнь, Рафа?

— Та жизнь, которую ей дал Бог.

— А не кажется ли тебе, что было бы куда разумнее положить конец ее страданиям, чем продлевать ее жизнь в нынешнем состоянии?

— Ты как-то сказал, что только Бог решает, жить человеку или умереть. Неужели ты с тех пор передумал? Неужели ты думаешь, что тебе, или другому врачу, дано решать, жить ей или нет? Убийство никогда не может быть актом милосердия, мой господин.