И весь ее джаз… - Гольман Иосиф Абрамович. Страница 10

Эх, не надо было вчера мямлить и сопли жевать. С таким братаном я могу не дожить до «сбычи своих мечт» – так говорил студент из Москвы. Он на четвертом курсе химфака уже самостоятельно производил амфетамин, причем в товарных количествах, очень талантливый молодой человек.

Ладно, надо что-то отвечать.

– Он меня и до этого искал, – спокойно сказал я. – Найдет – убью.

– В прошлый раз тебя тепленьким в ментовку отвел, – напомнил Амир. – Думаешь, просто было тебя на волю выпустить?

– Раз на раз не приходится. – Я не стал вдаваться в дискуссию – тоже словцо московского химика. – Давай думать, как дальше быть.

– Я уж лучше один подумаю, – сказал Амир. – А ты просто выполняй. Так проживешь гораздо дольше.

И снова я не стал спорить. Булатов всегда считал себя самым умным. Не без оснований. Но у меня было достаточно времени для самосовершенствования, много свободных лет и огромная тюремная библиотека. Говорят, революционеры начали собирать свои ряды – и, главное, глобальные идеи – именно в тюрьмах. Так что Амирчику еще предстоят серьезные разочарования.

– Значит, так, – подвел итог мой одноклассник. – В номере тебя будет ждать мой человек.

– Гример? – уточнил я. Вчера один мной немного уже позанимался. Но я бы хотел бо?льших изменений своей внешности, уж слишком многие сейчас будут ею интересоваться.

– И гример тоже, – почему-то мрачно улыбнулся Булатов. – Получишь от него деньги, паспорт, права. Машина будет – «Лада Приора».

– Почему не «крузак»? – поинтересовался я.

– На тебя, мудака, все деньги ушли, – вежливо объяснил Амир. – Дорого нынче из тюрьмы без спроса уходить. И учти: это наша последняя совместная работа.

А то я не знаю, что приговор мне не только менты подписали. Причем Амирчик всю оставшуюся жизнь меня кормить не собирается.

– Где другого Грязного сыщешь? – Я сделал вид, что обиделся.

– Чистого найдем, – усмехнулся мой одноклассник. – Слушай сюда. В Москве нужно будет убрать одного человека.

– Фото, маршруты, – равнодушно сказал я. Довольно банальное дело в наших с Амиром жизненных пересечениях.

– Не надо фото, – сказал Амир. – Леша Полеев.

О, блин!

Тяжелая же у них жизнь!

Как у бессмертного Горца: чтобы жить долго, надо сначала завалить всех своих.

Хотя я не очень удивился.

Даже обрадовался. Лешечка тоже стоял в моих личных планах. А так – стал хорошо оплачиваемым делом, причем на этом этапе Амирчик точно будет не врагом, а союзником.

– О’кей, – кивнул я. – Он мне не родной. Сколько стоит?

– Пятьдесят штук зеленых.

– Несерьезно, – сказал я.

– Ты совсем охамел, – вызверился Амир. – Забыл, кто ты есть?

– Наоборот, помню, – усмехнулся я. Злобы не было. Была некая усталость от общества моего старого друга. Даст бог, когда-нибудь сумею от него избавиться.

– Пятьдесят штук, – еще раз повторил Амир, воткнув в меня два черных ножа своих гляделок. – Плюс двести тысяч деревянных на расходы.

– Черт с тобой, – согласился я. Выбора действительно нет, из Астрахани надо срочно сваливать.

– Есть еще статья дохода, – соблаговолил улыбнуться мой старый друг.

– Какая?

– Партнер просрал маленький икорный бизнес.

– Ну и?..

– Икра на шесть «лимонов» уплыла в столицу. Даже если ее нашли, она не их. Выдоишь что-нибудь – все твое.

– Понятно.

– Жри, что не жалко.

Но шесть миллионов на дороге не валяются, поэтому я тоже все внимательно выслушал и запомнил.

Кроме того, есть крохотная вероятность, что после всех приключений я останусь жив. И в своей новой жизни мне как-то западло быть бедным.

Так что, даже если икру сожрали, я вырву ее у них из глотки.

Впрочем, главное сейчас – не встретиться раньше времени с братаном-ментом. Я по глупости не нажал на спуск. А он – парень умный.Он нажмет.

5. Москва. Восток столицы. Вокалистка Маша и Ефим Аркадьевич Береславский, отставной рекламист

Пока ехала в Измайлово – снова на метро, – Мария много чего успела вспомнить.

Вообще студенческие годы, как это ни банально, были прекрасными. Училась она на рекламиста – в «творческом вузе с экономическим уклоном». Это и в самом деле было так: знания маркетолога и менеджера должны были объединиться с творческим инструментарием – дизайн, фото, кино, литература, музыка. Группа собралась большая – в то время специальность была свеженькой и горячей. Функционально – не по алфавиту – она разделялась на три примерно равные доли.

Первая, чуть меньшая, – дебилы и козлы. В основном – мальчики. Богатые папы оплатили учебу – а нередко квартиры и «Кайенны». В институте их обычно не видели, приходили только на сессию.

Попадались настолько глупые, что шли сдавать Ефиму Аркадьевичу. Этот, посверкивая очками, лишь злобно ухмылялся и пленных не брал.

Самые тупые предлагали ему деньги.

Тогда вампирски настроенный препод – особенно если дело происходило утром (у Береславского утро не бывало добрым никогда) – устраивал публичное аутодафе очередному грешнику российского высшего образования. Присутствовать на подобном действе было всегда весело, но иногда даже таких козлов становилось жалко: изысканно вежливый препод использовал свой язык, как гадюка – зубы.

Вторая часть группы была представлена середнячками, обычно – девчонками, желающими перед замужеством получить высшее образование. Они звезд с неба не хватали, но учились честно. С третьего курса и старше многие приходили на экзамен с животиками.

Этих – особенно с животиками – Береславский не обижал никогда, добавляя за подобную округлость минимум балл. Наиболее приближенным он объяснял свою позицию как посильный ответ китайцам: его представления об этническом составе будущей России не были оптимистичными.

Последняя, третья группа, к которой принадлежала сама Машка Ежкова, состояла из юных акул, интересующихся всем и желающих это все попробовать на острый зуб. Таких Ефим Аркадьевич обожал, прощал им любой запал и горячность и никогда не применял в дискуссиях свои ядовитые возможности.

Хотя нет, злобно пошутить он все же мог, виновато оправдываясь, что ради красного словца мало кого удается пожалеть.

Зато не жалел и времени своего, разрешал таскаться к нему на работу, в маленькое, но прикольное рекламное агентство «Беор».

Несмотря на незаурядность персонажа, вряд ли Машка долго вспоминала бы о нем после окончания вуза, если б не одна история.

Случилось это уже на пятом курсе, за полгода до диплома.

Неприятная была история.

А именно – отцов оборонный завод, раздираемый хозяйствующими субъектами, оказался без денег, зарплату надолго задержали. Папа же, будучи там не последним человеком, ничего себе не украл и оказался практически на мели.

По закону подлости Женька – ей было тогда как сегодняшним близнецам – попала в больницу с опасным пороком сердца. Это девятилетний ребенок!

И, наконец, мамуля забеременела близнецами, потеряв хорошо оплачиваемую работу в страховой компании.

Интересно, что близнецы своим появлением обязаны в основном Машке. Папа оставил все на усмотрение жены. Нет, он очень хотел детей – Женька получилась лишь после двенадцати лет их совместной жизни. Потом долго опять все не складывалось. Сейчас же сложилось, да еще в двойном размере. Но возраст мамы пугал врачей, и отец, никогда не боявшийся серьезных решений, теперь прямо сгибался под тяжестью ответственности. Вот в такой ситуации Машка и сказала свое твердое слово.

Чтоб мамуля рожала, ни о чем не думая и ни в чем не сомневаясь, поскольку это уж точно была последняя ее возможность.

Ну а потом – все, что уже сказано выше: папино безденежье, Женькина болезнь, мамин уход с работы. В такой ситуации Машке ничего не оставалось, как с утра, позаражав всех домашних безграничным оптимизмом, сваливать на весь день в поисках заработков. Деньги доставались, но не так много и очень тяжело: личной продажей все тех же шуб, однако еще не своих, а взятых на реализацию у мамы девочки из их группы.