И весь ее джаз… - Гольман Иосиф Абрамович. Страница 41

– Как коммерческие результаты? – спросил Дим Димыч.

– Пока никак, – вздохнул Ефим Аркадьевич. – Но мне нравится, – тут же повеселел он.

– А мне как нравится, – согласился Беркутов. – Я тут такие мосты навел – на три месяца работы. А насчет картинок твоих я подумаю. Есть идеи, где показать хорошим людям.

Это и есть товарищеская взаимопомощь. Или бизнесменская?

А «Васисуалий» уже дочапал до Кремля и теперь неспешно разворачивался в обратную дорогу. Народ глазел на башни и сверкающие купола.

– Представляешь, Ефим, он мне со дня свадьбы обещал прокатить по реке. И не прокатил, – жаловалась на мужа старая знакомая, владелица крупной типографии.

«Лет двадцать динамил девушку», – прикинул Береславский.

Муж стоял тут же и ловко отбодался:

– Как это не прокатил? А где мы сейчас с тобой находимся?

– Зачетно, – согласился профессор, тоже имевший опыт ловких ответов жене.

В основном публика собралась состоятельная, как и предполагал бизнес-план. Но были и друзья Ефима, миллионерами не ставшие. Впрочем, он никогда не мерил степень дружбы толщиной кармана претендента.

На обратном пути предполагалось главное отделение концерта.

Не все вернулись в салон, уж слишком притягательны были город и река воедино. Но человек сорок пришли. Остальные, кстати, тоже все слышали, через систему динамиков.

Пела Машка, пела Валечка Толоконникова. Пели дуэтом.

Все было мощно, вкусно, красиво.

В незапланированном перерыве – Машка листала на пюпитре ноты – микрофон у нее довольно бесцеремонно отобрал Курмангалеев.

– Ты это чего? – удивилась она.

– Прошу минуту внимания, – сказал в микрофон Джама.

– Будешь петь? – спросил какой-то немножко пьяненький гость.

– Буду замуж звать, – серьезно объяснил Курмангалеев.

Машка вспыхнула румянцем: джаз, конечно, предполагает импровизацию, но не до такой же степени.

Все как-то одномоментно замерли. А некоторые даже подошли в салон с кормы.

– Я, Джама Курмангалеев, зову замуж Машеньку Ежкову, – сказал он, четко выговаривая слова. – Обещаю любить ее всю жизнь, – добавил капитан через короткую паузу.

Народ дружно зааплодировал, кто-то даже крикнул: «Соглашайся, Маш!» Лишь Наталья смотрела на влюбленных с некоторой печалью. Опыт подсказывал ей, что ни с Джамой, ни с Ефимом, ни с каким-либо еще столь же упертым персонажем спокойной жизни у давшей согласие женщины точно не будет. А в том, что Джама – упертый персонаж, Наталья не сомневалась. При богатой семье в тридцать два года капитанить и ловить пули собственным телом – для этого точно надо обладать недюжинной упертостью.

– Но ведь тебе со мной не скучно? – Ефим с легкостью читал мысли жены.

– Нет, – вынуждена была согласиться правдивая Наталья.

– Вот и им не будет скучно.

– Это уж точно, – еще раз согласилась Береславская.

– Что же ты молчишь? – опять спросили из публики.

Опешившая Машка не знала, что ответить.

– Скажи «да» или «нет», – спокойно посоветовал подошедший отец.

Мария взяла у Джамы микрофон.

Вот теперь даже муху было бы слышно. Если бы, конечно, Вась Васич Соколов допускал бы в своем идеально чистом хозяйстве мух.

– Да, – сказала Машка.

И вот теперь началась дискотека!

Плясали все. Ну, кроме, может быть, Береславского. За него лихо отплясывала Наталья. Потом музыканты вживую забацали лезгинку, и в пляс пошли родители Джамы. Младший брат вообще откалывал чудеса.

Но Джама, вступив в круг, выглядел еще лучше.

Странно, однако гремевшая в центре Москвы лезгинка в данном контексте ни у кого не вызывала неприятных ассоциаций.

Наверное, потому, что все национальные распри рассматриваются вообще. А друг с другом уживаются – или не уживаются – конкретные люди в конкретных ситуациях.

Джама обнял невесту, нежно поцеловал ее.

Их родители были рядом и улыбались.

«Очень хорошо», – отметил Ефим Аркадьевич, знавший непростую предысторию. Если бы не поладили родители – трудно было бы поладить и молодым.

Корабль шел домой. Машка уже не пела, потрясенная поворотом вечера. А народ добирал хорошего настроения. Оставалось где-то полчаса до причала.

Пробираясь по протоптышу к туалету, Ефим вдруг услышал приглушенные, но явно сердитые голоса.

Рванувшись на звук, обнаружил около кухни Джаму, схватившего за руку Наргиз. Татьяна Васильевна Соколова заступалась за подружку, а та молча пыталась вырваться из капкана капитановых рук.

– Отпусти ее, – тихо попросил Ефим.

Джама выпустил Наргиз, девушка молча стала растирать кисть. Испуга в ее миндалевидных глазах не читалось.

– Это она меня по голове ударила, – сказал капитан. Он обсуждал произошедшую в подъезде историю с Береславским, тщетно пытаясь перевести его в союзники.

– Ну и что? – спросил профессор.

– Как, ну и что? – не понял Джама. – Могла вообще убить.

– А что ей оставалось делать? Выскочил перед ней человек с пистолетом. Молодец, что не растерялась.

Джама мучительно задумался. В таком ключе он ситуацию не рассматривал. И непонятно, что девушке предъявлять. Не говоря уж о том, что его собственные действия были сплошной нелегальщиной.

Да и ссориться с Береславским, имевшим сильное влияние на любимую женщину, тоже не хотелось.

Выход подсказал Ефим Аркадьевич.

– Эта девушка – под моей защитой, – сказал он. – Отвечаю за нее я. Если у тебя дела к ее другу – обращайся к ее другу. Так годится?

– Годится, – сказал Джама.

А что он еще мог сказать?

К ним уже подходила встревоженная Машка. Еще с ней не хватало поссориться из-за милицейских дел. Так можно и невесту потерять.

– Работай дальше, – сказал Береславский Наргиз. Она вернулась на кухню и, захватив подносик с чаем, пошла в салон.

Инцидент был исчерпан. По крайней мере, на данной момент.

Оставалось только одно дело.

Ефим отошел в сторонку и набрал номер, оставленный его необычным бизнес-партнером.

– Да, – мгновенно отозвался Грязный.

– Ты, наверное, знаешь Джаму Курмангалеева, – сказал профессор.

– Да, – бесцветно сказал партнер.

– Он на корабле.

– Видел Наргиз?

– Видел. Наргиз в безопасности. Я отвечаю. Но ты не приходи.

– Я боюсь за Наргиз, – вдруг сказал Краснов.

Ефим был потрясен: ему казалось, что слово «боюсь» его собеседник использует нечасто. А может, вообще никогда не использует.

– Я отвечаю, – сказал Ефим.

– Хорошо, – ответил его собеседник, но телефон не отключил. Кнопку отбоя нажал Береславский.

Кораблик причалил к берегу, его довольные пассажиры прощались с Береславским и потихоньку расходились.

Еще через полчаса остались только Береславский с Натальей, Соколов да Наргиз, которую Ефим решил от греха подальше забрать с судна. Наталье его идея не сильно понравилась, но она понимала, что супруг опять влез во что-то непонятное, и сейчас надо просто дождаться, когда все рассосется. Сама Наргиз никаких отрицательных чувств у нее не вызывала.

Решили попить чаю перед тем, как начать грузить картины и мольберты в Натальину машину. Здесь Береславскому уже было не отвертеться, так хотелось хоть оттянуть начало ненавистных действий.

– Деньги ушли впустую, – посочувствовал Соколов галеристу.

– Я бы не сказал, – ответил Береславский. Ну еще бы. Когда это он признавал свое поражение.

Но профессор убедительно обосновал свои слова.

Они познакомили с творчеством авторов галереи более ста человек. А тем, кто уже знал, напомнили о себе, что тоже необходимо.

Они договорились о новых выставках как минимум с двумя людьми – их, оказалось, привел с собой Дим Димыч.

Наконец, немножко денег заработалось как процент с продаж вина и круизов – об этом заранее имелась договоренность.

Но все равно, несмотря на льготные расценки Соколова, плюса, конечно, не выходило.

Пили чай, наслаждаясь тишиной, наступившим вечером и рекой. Нечастое дело в городе Москве.