Аврора - Бенцони Жюльетта. Страница 37

— Дело в том... Уже поздно. Ее высочество герцогиня только что завершила прогулку и теперь отдыхает.— Неважно! Повторяю: я желаю ее видеть!

И она подняла маску на лоб, чтобы он увидел ее искаженное гневом лицо. Как ни напутало его это зрелище, он попробовал выиграть время.

— А кто другая дама?

— Моя фрейлина, баронесса Беркхоф. Она не располагает разрешением увидеть принцессу и останется в карете под охраной нашего эскорта... которому вы, кстати, могли бы предложить выпить чего-нибудь горячего!

— Намерены ли вы... Ваше высочество будет ночевать прямо здесь?

— Нет, на постоялом дворе! Это все. Трогай! — приказала она кучеру, откидываясь на подушки и снова закрывая лицо маской.

Карета медленно съехала с моста в отбрасываемую крепостной стеной густую тень.

— Пора! — обратилась герцогиня к Авроре. — Постарайтесь исполнить свою роль как можно убедительнее. Да поможет вам Бог!

Они ловко обменялись накидками и местами. Одеты они были почти одинаково, в похожие маски, так что спутать их было немудрено. Элеонора для пущей убедительности сняла и отдала Авроре свой браслет и кольца.

— Не упускайте ни единой мелочи, — объяснила она шепотом. — Следите за голосом!

Аврора уже второй день старалась подражать голосу герцогини. Ее задача облегчалась тем, что Элеонора охрипла от зимней стужи.

Они въехали под готическую арку, под острия поднятой решетки, миновали обитые железными полосами ворота. Карета остановилась посреди двора, больше похожего на колодец, чем на почетный плац. В слабом свете воткнутых в решетку трех-четырех факелов, ничуть не улучшавших видимость в ранних зимних сумерках, Аврора увидела разгуливающих по двору кур и даже поросенка, уплетавшего у кухонной двери отбросы. Ну и обстановка для утонченной принцессы, влюбленной в Филиппа!

Опираясь на руку офицера из эскорта, Аврора осторожно спустилась из кареты на землю и направилась к башенке, внутри которой белела лестница. В настоящем замке путь ей освещал бы канделябром лакей, а здесь его заменял солдат с факелом, огонь которого, подхваченный порывом ветра, чуть не поджег маску на лице девушки.

— Осторожнее, что за неловкость! — проворчала она, подражая Элеоноре.

Солдат что-то пробормотал в свое оправдание и повел ее вверх по стертым ступенькам винтовой лестницы, шахта которой, несмотря на недавние попытки ее очистить, сохранила следы плесени и отвратительный запах сырой затхлости.

На втором этаже, в прихожей, пол был застлан ковром, в углу стоял сундук, а на узкой скамье сидели два стража. Дальше располагалось просторное помещение с обитой желтым бархатом тяжелой ренессансной мебелью и с грубой позолотой на углах — некое подобие гостиной. Там играли в шахматы господин в преклонных годах и дама примерно одного с ним возраста. Когда было объявлено о появлении герцогини, оба поднялись ей навстречу. Вошедшая поприветствовала их легким кивком.

— Я прибыла к дочери, — объявила она, не обращая внимания на их попытки представиться. Видимо, из этой пары и состоял — во всяком случае, в значительной степени — альденский «двор». В отворившейся двери появилась горничная с кипой одежды в руках. При виде дамы в величественном одеянии, с закрытым кисеей лицом она поспешно присела в реверансе. Дама отодвинула ее властным жестом и шагнула в дверь, не позволив ее затворить. Прежде чем самостоятельно захлопнуть дверь, гостья приказала:

— Никто не должен нас беспокоить!

Как Аврора и ожидала, это была комната Софии Доротеи, которую она увидела сидящей у камина на готическом стуле с прямой спинкой из черного дерева. Невидящий взгляд принцессы был устремлен на огонь, красные отблески которого хоть как-то оживляли ее лицо. На ней было черное бархатное платье без украшений, без единого кружева, которое хоть как-то могло бы смягчить его суровость. Руки безвольно лежали на коленях, молодая женщина выглядела воплощением хрупкости и безнадежности. Все это Аврора успела рассмотреть за долю секунды, потому что стоило ей ворваться в комнату, как ее обитательница вскочила и крикнула:

— Прошу меня извинить, мадам, но я не желаю вас видеть!

— Раз так, закройте глаза. Я хочу с вами поговорить. Это кажется мне вполне естественным, и до сих пор для этого не требовалось особого дозволения...

Одной рукой она обнажила лицо, другой сделала недвусмысленный жест — прижала палец к губам.

— Вы!.. — ахнула София Доротея. Уже в следующее мгновение она усвоила правила игры и, к несказанному облегчению посетительницы, произнесла с усталым вздохом: — В этом я не могу вам помешать.

Подражая присущей герцогине врожденной величественности, Аврора подошла к огню, протянула к нему руки, с которых успела стянуть перчатки, и молвила, блаженно жмурясь и растирая себе пальцы:

— Адский холод нынче! — Голос был тихий, словно от усталости после тяжелой дороги. Теперь диалог, начатый таким образом, было невозможно подслушать снаружи.

Затем Аврора подвинула второй стул ближе к стулу «дочери», но так, чтобы он был повернут спинкой к двери.

— Начнем, пожалуй! — с облегчением сказала она, вытягивая к огню ноги.

— Вам могут чего-нибудь принести, — обратилась к ней София Доротея громко, с прежней враждебностью в голосе. — Горячий шоколад, чай?

— Ничего не нужно, благодарю. Для этого понадобилось бы впустить служанку, а я не намерена у вас задерживаться. Хочу только задать несколько вопросов...

— Постараюсь на них ответить, но сначала задам свой: где моя мать?

— Внизу, в карете, притворяется баронессой Беркхоф. Мы успели обменяться накидками, прежде чем ее узнали. Слава богу, мы с ней одного роста, а я начинаю находить в себе талант к лицедейству...

Пленница — назвать ее иначе не повернулся бы язык — попыталась улыбнуться.

— Можете в этом не сомневаться. Что вы хотите узнать?

— Что именно произошло в ночь с первого на второе июля. Полагаю, местом действия служил Херренхаузен?

— Вы правы. Мы с вашим братом готовились к бегству.

— Куда?

— Сначала в Вольфенбюттель. Возможно, вы помните, что до ганноверского сватовства меня намеревались выдать за герцога Антона Ульриха, но одного визита курфюрстины Софии оказалось достаточно, чтобы все расстроить и переубедить моего отца... Вольфенбюттели — наша родня, наши ближайшие соседи, к тому же они так милы! Но в мгновение ока они превратились во врагов, тем более что они — католики и союзники французского короля. Когда пребывание в Ганновере стало для меня невыносимым, я написала им письмо с просьбой предоставить мне убежище хотя бы ненадолго, пока я не переберусь во Францию. Они даже не подумали возразить! И вот мы начали готовиться к побегу, назначенному на вечер 2 июля. В этот день должен был отсутствовать курфюрст Эрнст Август. Но он занемог и никуда не поехал, что спутало наши планы. Тогда я попросила мою безотказную Кнезебек написать записку Филиппу, чтобы он завернул как будто невзначай ко мне во дворец между одиннадцатью часами и полуночью. Чтобы перед ним открылась дверь, достаточно было нескольких нот из «Испанских безумств» Корелли — это бы наш условный сигнал. И он явился на зов...

— Зачем вы его вызвали? Разве недостаточно было бы написать, что свидание отменяется?

София Доротея отвела полный печали взгляд.

— Я должна была все объяснить ему сама. Вы не представляете, как разгулялась его ревность, как он спешил с отъездом! Для него было невыносимо и дальше представлять меня в объятиях супруга. Он вернулся из Дрездена только для того, чтобы увезти меня, а я, признаться, мечтала покончить со всей этой ложью, притворством, лицемерием, к которым нас принуждали. Мы хотели одного: возможности любить друг друга открыто и как можно дальше от всего этого ганноверского зловония!

— Итак, он явился. Что было дальше? Бледное личико залилось краской.

— Мы не довольствовались встречей в несколько минут и предались страсти. Ведь минуло много месяцев с тех пор, как нам последний раз было даровано это счастье! Филипп успокоился и согласился изменить свои планы. Мы уже воображали себя за пределами досягаемости, фантазировали, как поскачем прочь из Ганновера, пересечем границу, обретем убежище у друзей... и станем наконец счастливыми! Это было так сладостно, что мы забыли о времени. Нас разлучила не помнившая себя от тревоги Кнезебек, напомнившая, что летнее утро начинается очень рано. Перед расставанием Филипп сказал мне: «Увидимся через три дня!» Сказал — и унесся, как гонимый ветром туман. Больше я его не видела... Потом начался весь этот кошмар: бешенство свекра, ненависть мужа, презрение свекрови. Меня лишили бесценной Кнезебек, у моих дверей поставили охрану. Но худшее в другом: мне сообщили, что моего возлюбленного больше нет в живых.