Свет в ночи - Эндрюс Вирджиния. Страница 16

– Я не хотела показаться слишком скрытной, – начала она. – Ты мне нравишься, и я ценю то, что ты доверила мне свою тайну. Я не сомневаюсь, – с горечью говорила Эбби, – что большинство девочек станут смотреть на тебя свысока, если выяснится, что ты родом из бедной акадийской семьи, но это ничто по сравнению с моим происхождением.

– Что? Почему? – воскликнула я. – Что не так с твоим происхождением?

Мы стояли с ней на пристани и смотрели на озеро.

– Недавно ты спросила, есть ли у меня приятель, и я ответила утвердительно. И ты попыталась подбодрить меня, сказав, что он напишет или позвонит. Я возразила, что этого не произойдет, и я не сомневаюсь, что ты гадала, почему я в этом так уверена.

– Да, – подтвердила я, – так и было.

– Его зовут Вильям, Вильям Хантингтон Кембридж. Его назвали так в честь его прапрадедушки, – в голосе Эбби по-прежнему слышались горькие нотки, – который был одним из героев Конфедерации, а этим семейство Кембриджей очень гордится, – добавила она.

– Я полагаю, что если ты поспрашиваешь здесь всех и каждого, то убедишься, что предки многих сражались на стороне южан, – негромко заметила я.

– Да, я в этом уверена. В этом еще одна причина того, почему я… – Эбби взглянула на меня глазами, полными слез. – Я никогда не видела родителей моего отца. Они являлись семейной тайной, и поэтому я не должна была появиться на свет, – объяснила она. Девушка замолчала, словно ожидая, что я все пойму, но я только покачала головой в недоумении.

– Мой дедушка женился на гаитянке, поэтому мой отец – мулат, но с достаточно светлой кожей, чтобы сойти за белого.

– И поэтому твои родители не хотели иметь детей? Они боялись…

– Боялись, что я, дитя белой женщины и мулата, унаследую еще более темную кожу, – кивнула Эбби. – Но все-таки благодаря случаю я родилась. Так что, как ты понимаешь, я квартеронка. Мы часто переезжаем с места на место, в основном из-за того, что, стоит нам остаться где-нибудь подольше, кто-то когда-то начинает подозревать.

– И твой приятель Вильям…

– Его семья все узнала. Они считают себя людьми голубых кровей, и его отец всегда должен все знать о тех, с кем общаются его дети.

– Мне очень жаль, – сказала я. – Это несправедливо и глупо.

– Верно, только легче от этого не становится. Мои родители отправили меня сюда в надежде, что окружение самых сливок общества все сгладит. И неважно, каково мое происхождение, меня в первую очередь будут принимать как выпускницу «Гринвуда», к тому же из хорошей обеспеченной семьи, и никто никогда не заподозрит, что я квартеронка. Я не хотела ехать сюда, но они так стремились уберечь меня от предрассудков, и они чувствуют себя такими виноватыми в моем рождении, что я поступила в эту школу в большей степени ради них, чем ради самой себя. Поняла?

– Да, – ответила я. – Спасибо тебе.

– За что? – с улыбкой поинтересовалась она.

– За доверие.

– Ты же поверила мне, – сказала Эбби. Мы обнялись, и тут услышали мужской голос позади нас.

– Эй! – Дверь эллинга с шумом захлопнулась. Мы обернулись и увидели высокого темноволосого молодого человека лет двадцати пяти, не больше. Он вышел без рубашки, в облегающих джинсах, но босиком. Его мускулистое тело блестело в лунном свете. Достаточно длинные волосы закрывали уши и спускались на шею.

– Что это вы здесь делаете? – требовательно спросил парень и подошел ближе. Мы заметили темные глаза и высокие скулы индейца, сильные, резкие черты лица, массивные челюсти и твердую линию губ. Молодой человек держал тряпку и, рассматривая нас, все время вытирал ею руки.

– Мы просто вышли погулять, – начала я, – и…

– Разве вы не знаете, что сюда запрещено приходить, когда стемнеет? Хотите устроить мне неприятности? Всегда находится парочка авантюристок, готовых превратить меня в развлечение, – грубо сказал он. – А теперь быстренько уносите ноги, а не то я спущу на вас миссис Айронвуд, понятно?

– Извините, – ответила я.

– Мы пришли сюда не для того, чтобы причинить кому-нибудь неприятности, – добавила Эбби, выступая вперед из тени. Когда парень увидел ее, он немедленно смягчился.

– Вы обе новенькие, так, что ли?

– Да, – ответила она.

– Вы что, не читали правила?

– Не полностью, – подтвердила Эбби.

– Смотрите, – предупредил он, – я не хочу никаких проблем. Миссис Айронвуд установила правила и для меня. Когда стемнеет, я даже не должен разговаривать ни с одной из вас, если рядом нет преподавателя или кого-нибудь из персонала, ясно? А особенно здесь! – добавил парень, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что никто нас не слышит.

– А кто вы? – поинтересовалась я.

Перед тем как ответить, он мгновение колебался.

– Я Бак Дардар, но, если вы быстренько отсюда не смоетесь, я стану для вас мистером Мадом.

– Ладно, мистер Мад, – сказала Эбби.

– Кыш! – скомандовал он, указывая на холм. Мы схватились за руки и с хохотом бросились бежать. Наш смех разносился над озером. На вершине холма мы остановились, чтобы перевести дух и еще раз взглянуть на эллинг. Индеец уже ушел, но он все еще будоражил наше воображение, как все, что находится под запретом.

Возбужденные, с сильно бьющимся сердцем, мы заторопились в общежитие. Мы стали подругами. Нас объединило наше прошлое, о котором нельзя было рассказывать, и наши тайные надежды на будущее.

4

СТОРОЖ СЕСТРЕ СВОЕЙ

Первый школьный день в «Гринвуде» мало чем отличался от начала занятий в любой другой школе, если не считать, конечно, того, что ни в классах, ни в коридорах рядом с нами не было мальчиков. Тем не менее на меня произвели впечатление чистота и новизна всего, что меня окружало. Мраморные полы в коридорах сияли. На крышках столов не было ни царапинки, и, в отличие от любой другой школы, ни на стульях, ни на другой мебели не красовались нацарапанные или выведенные краской рисунки или надписи – свидетели чьей-то ярости или отчаяния.

Стоило нам рассесться по своим местам в классных комнатах, как наши преподаватели сразу же с абсолютной ясностью объяснили нам причину этого явления. Каждый из них начал урок с краткой лекции о том, насколько важно содержать нашу школу в чистоте и не портить вещи. Их голоса гремели, как будто им хотелось, чтобы их усердие достигло ушей миссис Айронвуд. Почти все преподаватели постарались ясно дать понять, что именно он или она отвечает за внешний вид конкретной классной комнаты и что он или она не собираются от этой ответственности отказываться.

– Если они не будут этого делать, – прошептала мне Джеки, – Железная Леди их выпорет.

Занятия нагоняли скуку на Жизель, но даже на нее произвело впечатление старание учениц сохранить школу без единого пятнышка. Стоило одной из них заметить в коридоре на полу бумажку, как она останавливалась, чтобы подобрать ее. Такое же стремление к чистоте мы обнаружили и в кафетерии. Хотя судить о чем-либо было еще рано, но все выглядело так, словно школьная жизнь в «Гринвуде» подчинялась особому этикету и порядку, из-за чего создавалось впечатление, что наша школа в Новом Орлеане – кстати, одна из лучших в городе – это нечто сродни бедламу.

Мое расписание предусматривало такой порядок, что за двумя занятиями в классе следовало время для самостоятельной работы. Жизель, провалившая алгебру в прошлом году, должна была повторять ее в «Гринвуде». Когда мы первый раз направились в основное здание, мне пришлось катить ее кресло от общежития до классных комнат, но к концу второго часа занятий появилась Саманта, явно намеренно, и предложила сменить меня.

– Следующие три часа мы занимаемся вместе, – сказала она. Жизель это предложение явно пришлось по душе.

– Отлично, – ответила я. – Только смотри, чтобы из-за моей сестры вы не опоздали.

– Если я опаздываю, то потому, что мне требуется больше времени, чем другим. Им просто придется проявить понимание, – настаивала на своем моя сестра. Я поняла, что она уже собралась провести побольше времени в туалетной комнате, может быть, выкурить сигарету.