Свет в ночи - Эндрюс Вирджиния. Страница 44

Утром я проснулась, полная замыслов картин, которые мне хотелось написать под руководством мисс Стивенс. Она, как и я, так же сильно любила природу, и я знала, что Рейчел оценит мое видение. Умывшись и торопливо одевшись, я пришла на завтрак одной из первых, что явно пришлось не по вкусу Жизель. Я заметила, что она становится все более нетерпимой и нетерпеливой и с Самантой тоже, выговаривая ей за то, что та не делает требуемое достаточно быстро.

Наш сектор занимался уборкой посуды. Жизель, естественно, освободили от этой повинности, но она создавала трудности мне и остальным, оставаясь сидеть за столом. Мы чуть было не опоздали на занятия, а мне предстояло писать контрольную по английскому.

Я подготовилась к контрольной, и мне хотелось поскорее разделаться с ней, но в середине урока пришла женщина-курьер. Она подошла прямо к мистеру Райзелу и прошептала что-то ему на ухо. Он кивнул, оглядел класс и сказал, что меня вызывает к себе миссис Айронвуд.

– Но моя контрольная… – пробормотала я.

– Отдай мне то, что ты уже сделала, – велел преподаватель.

– Но…

– Тебе лучше поторопиться, – добавил он, его глаза потемнели.

Что ей теперь от меня понадобилось? Я терялась в догадках. В чем директриса собирается меня обвинить на этот раз?

Кипя от гнева, я пронеслась по коридору и вошла в офис. Миссис Рэндл подняла на меня глаза, но на этот раз она не выглядела ни раздраженной, ни расстроенной. На ее лице читалось сочувствие.

– Иди в кабинет, – сказала мне секретарша. Мои пальцы чуть дрогнули, коснувшись ручки двери. Я повернула ее и вошла, с удивлением обнаружив в кабинете директрисы Жизель в ее кресле, с покрасневшими глазами, в руке зажат носовой платок.

– Что случилось? – воскликнула я, переводя взгляд с сестры на миссис Айронвуд, стоящую у окна.

– Ваш отец, – ответила она. – Ваша мачеха только что позвонила мне.

– Что?

– Папа умер! – прорыдала Жизель. – У него был сердечный приступ!

Где-то глубоко внутри меня стон превратился в рыдание, в плач, повисающий над водой, цепляющийся за деревья и кусты, превращающий день в ночь, солнечное небо в серые тучи, а дождь в слезы.

Мои веки закрылись, отделив меня от окружающих лиц, и в этот момент мне вспомнился ночной кошмар, часто преследовавший меня в детстве. В этом сне я бежала по заболоченной земле, пытаясь догнать пирогу, набирающую скорость и уходящую за поворот, в протоку, увозя с собой загадочного человека, которого мне хочется назвать папочкой.

Но слово застревает у меня в горле, и в следующее мгновение мужчина исчезает.

И я снова остаюсь совсем одна.

10

ОПЯТЬ СИРОТА

Для меня похороны папы начались по дороге обратно в Новый Орлеан. Перед самым нашим отъездом даже Жизель погрустнела и примолкла. Вместо обычного потока жалоб она ограничилась лишь несколькими претензиями по поводу того, что ей пришлось очень быстро собирать вещи, и того, каким образом ее пересадили из кресла в лимузин, присланный Дафной. Шоферу не сказали, что один из его пассажиров – калека, и он оказался совершенно не готов к этому. Водитель не знал, как сложить кресло и уложить его вместе с нашими вещами в багажник. К счастью, ему на помощь пришел Бак Дардар, тут же подхвативший на руки Жизель, что на минуту вернуло игривость ее взгляду.

– Благодарение Господу, что тут оказался ваш мистер Мад, – заявила она достаточно громко, чтобы ее услышал Бак, помогавший шоферу складывать кресло. – Иначе мы выбрались бы отсюда не раньше, чем через неделю после папиных похорон.

Я бросила на нее разъяренный взгляд, но она вернула мне его, сопроводив одним из своих легких смешков, и высунула голову в окно, чтобы потрепетать ресничками перед Баком, которого она начала многословно благодарить за помощь.

– Я не могу как следует отблагодарить вас сейчас, – сказала моя сестра. – Мы должны немедленно ехать, но когда мы вернемся…

Бак посмотрел на меня и тут же заторопился к своему трактору, чтобы продолжить работу на территории. Водитель лимузина сел за руль, и мы тронулись в путь. Остальные девочки были на занятиях. Жизель удалось сообщить своей клике о смерти папы и потом собрать урожай их сочувствия и участия. Я сказала об этом только мисс Стивенс. Она очень огорчилась, ее глаза наполнились слезами, когда она смотрела на мое расстроенное лицо.

– Теперь я по-настоящему сирота, как и вы, – сказала я ей.

– Но у тебя есть мачеха и сестра.

– Это все равно что быть сиротой, – возразила я. Рейчел прикусила нижнюю губу и кивнула, ни слова не возразив на мое заявление.

– Ты всегда найдешь свою семью здесь. – Она обняла меня. – Мужайся.

Я поблагодарила учительницу и вернулась в общежитие, чтобы собрать вещи.

И вот теперь лимузин увозил нас в путешествие, походившее скорее на ночной кошмар, превратившееся, по крайней мере для меня, в бесконечный темный туннель, чьи стены сложены из самых ужасных моих страхов, главным из которых был страх остаться одной. С того момента, когда я стала достаточно взрослой, чтобы узнать, что мать моя умерла, а отец, как мне сказали, меня бросил, в моем сердце образовалась глубокая рана, страшное ощущение того, что меня привязывает к берегу лишь тонкая пеньковая веревка. Сколько раз я просыпалась по ночам, разбуженная кошмарным видением – меня уносит от берега, пока я сплю в моей пироге. Гроза, пронесшаяся над протокой, оборвала эту тонкую пеньковую веревку и отправила меня в плавание вниз по течению, навстречу ночи и неизвестности.

Конечно, успокаивающие объятия и ласковые слова бабушки Катрин возвращали мне покой. Пожилая женщина была той тонкой пеньковой веревочкой, она одна давала мне чувство безопасности. После ее смерти я наверняка почувствовала бы себя потерянной и отданной на милость ужасных ветров судьбы, если бы перед самой кончиной бабушка не подарила мне новую надежду, сообщив имя моего отца и посоветовав мне пойти к нему. Подобно бродяге, прося не милостыни, но любви, я постучала в его дверь, и мое сердце возрадовалось, когда отец принял меня с таким радушием и в свой дом, и в свое сердце. Я снова почувствовала себя в безопасности, и мои сны, в которых свирепый ураган уносил меня в неизвестность, исчезли.

А теперь и папы не стало. Пророческие картины, нарисованные мной, когда я была еще совсем девочкой, изображающие моего загадочного отца, уплывающего прочь, к несчастью, оказались правдой. Темные тени быстрее побежали назад, снова завыл ветер. Пораженная в самое сердце, я сидела в лимузине и смотрела на проплывающий мимо пейзаж, тонущий в серой мокрой пелене. Мне казалось, что вода смывает мрачный мир вокруг нас, и скоро мы останемся в пустоте.

Наконец, не в силах больше сдерживаться ни минуты, Жизель обрушила на меня новый водопад жалоб.

– Теперь мы в руках у Дафны, – простонала она. – Всем, что мы унаследовали, мачеха будет управлять по доверенности. Нам придется делать то, что она скажет и что ей захочется. – Сестра подождала моей поддержки новой порции ее претензий, но я молчала, глядя в сторону, слыша ее слова, но едва осознавая ее присутствие. – Ты слышала, что я сказала?

– Мне все равно, Жизель. Сейчас это неважно, – пробормотала я.

– Неважно? – Она рассмеялась. – Подожди, пока мы приедем домой, там увидишь, насколько я права. Тогда поглядим, как это важно, – заявила сестра. – Как он мог умереть? – визгливо всплакнула Жизель, не потому, что ее опечалила смерть папы, а потому, что она злилась на него за то, что он мог поддаться смерти. – Как отец не заметил, что плохо себя чувствует, и не пошел к врачу? Да, кстати, почему он плохо себя чувствовал? Папа не был старым.

– Ему приходилось жить с такой болью в сердце, словно он был в два раза старше, – резко заметила я.

– И что все это значит, Руби? А? Что именно мисс Умница-Разумница имеет в виду сейчас?

– Ничего, – ответила я со вздохом. – Давай не будем сегодня ссориться. Прошу тебя, Жизель.