Живописец (Жена иллюзиониста) - Орбенина Наталия. Страница 33
Глава двадцать седьмая
«Как славно, что я могу удалиться от обыденности в мой мир! Сюда никому нет хода, даже маман не может понять моих творений, хотя она так близка мне!
Маша! Маша должна понять, почувствовать, как я, увидеть мир моими газами, я знаю, что она придет ко мне! И тогда наступит полное блаженство! Оно уже приближается, я чувствую, я вижу это! Но я не хочу торопить события. Все должно произойти само собой. В один прекрасный день она поймет, что только я – цель и смысл ее жизни. Только я могу наполнить ее невиданным чувством. Я трепещу от ожидания! И это тоже есть в моих картинах. В них вся моя жизнь, мой внутренний мир. Тут мое мучительное детство, когда я еще не мог осознать, что я иной, чем окружающие. Тут моя верная мать, мой истинный друг. Тут он, недоступный, как горная вершина, мой отец. Я ведь так любил вас, папенька! Я боготворил вас, я страдал, а вы не замечали меня. Вернее, видели жалкую блоху, маленького убого дурачка! А дурачок-то, ха-ха, посильней да похитрей вас оказался! Эка чего удумал! Запереть меня, меня, единственного своего сына, в доме для умалишенных! Словно я и вправду идиот! Затем отослать маман с глаз долой и вместо нее взять в дом эту деревенскую бабу. Смешно! Мне смешно теперь. Мои небожители на картинах смеются над тобой, старый и недалекий сатир. Каково теперь тебе там? Страшно ли тебе? Или ты по-прежнему презираешь меня, полагая, что я жалкий недотепа, неспособный защитить свои интересы? Жаль, что ты никогда уже не сможешь поделиться со мной своими последними впечатлениями от этого бренного мира. Впрочем, я могу себе это очень ярко представить, вот они предо мной, в моих творениях. Жутковато даже мне, надеюсь, что и тебе было очень страшно. Страшно и больно, как и мне, когда я надеялся на твою помощь и поддержку, но ты отталкивал меня. И вот оно возмездие!
Но что это, что за мгла подкрадывается, наползает на мои картины? Точно туча! Что за непонятная тревога, ощущение неведомой беды, опасности? Разве мне еще что-либо угрожает? Почему меня что-то гложет изнутри, чего я мечусь по дому, как затравленный зверь? Где она, где моя жена? Почему ее нет? Да нет же, она есть, она тут, рядом! Но ведь что-то происходит? Меня не проведешь, я же чувствую, как животное. Я чувствую, что с ней что-то случилось! Она больше не со мной, она чужая, я не ощущаю ее, как прежде! Пустая оболочка, глаза смотрят на меня, но не видят! Мари! Где ты? Куда ты уходишь? Нет, ты не уйдешь, ты навеки будешь моей, я не отдам тебя никому, ты моя жизнь, мой светильник в ночи! Погибну без тебя! Вот тогда я точно лишусь рассудка!
Нет, надо успокоиться и рассуждать здраво. Писем она не получает. Если и получает, маман все читает. Никуда не выезжает, только гуляет по округе. Может ли так статься, что в поместье проник посторонний? Надо снова заставить Лайена сопровождать ее или пусть Юха следит вместо собаки».
– Мари, ты опять собралась пойти одна? Я полагаю, что после истории с волком это неразумно!
– Полно, Генрих! Я недалеко, просто немного пройдусь вдоль берега.
– Возьми с собой Лайена, он уже поправился!
– Нет, что ты, бедный пес еще так слаб, он хромает и скулит по ночам, я слышу!
– Пусть Юха идет следом, он тебе не помешает.
– Ах Боже Ты мой! Это уже совсем невыносимо! Хорошо, раз ты настаиваешь, пусть уж тогда идет Лайен!
– Странно, а мне казалось, что ты подружилась с Юхой и он не вызывает у тебя неприязни. Отчего ты не хочешь, чтобы он тебя сопровождал?
– Генрих, прошу тебя. Дело не в Юхе. Я не хочу гулять под присмотром, и оставим этот разговор. Или идем со мной? Возьми ружье, и пойдем.
– Нет, ты же знаешь, я не любитель пеших прогулок.
– Конечно знаю, что ты с большим удовольствием проведешь время среди своих чудовищ! Так пусть же каждый предается своим маленьким радостям!
«Я мог бы пойти с нею, но совершенно очевидно, что она предложила мне сопровождать ее в надежде, что я откажусь. И я оправдал ее надежды. Но как странно вспыхнули глаза жены! Почему она так спешит, неужели на встречу с заснеженным морем?»
Глава двадцать восьмая
Зимние недели на глазах укоротились. Это раньше они казались длинными и тягучими, а теперь пролетали стремительно. Маша и опомниться не успела, как промелькнули Рождество и Новый год. Она понапрасну ждала мать на праздники, Елизавета Дмитриевна не приехала в имение, отговорилась очередной хворью. Впрочем, и неудивительно, теперь Стрельниковой невыносимо было находиться под одной крышей с людьми, которые так подло и нечестно обошлись с ее дочерью.
Маша получала другие подарки судьбы. Маленький, затерянный в густом лесу среди непроходимых сугробов домик дарил ей великое блаженство, неописуемое счастье, о котором она столько грезила.
Колов предстал перед возлюбленной совсем иным, нежели ей представлялось ранее. Его суровость и строгость, на самом деле, скрывали нежную и ранимую душу человека страстного, мечтательного, преданного. Маша упивалась им. В лице возлюбленного она нашла истинного друга и ненасытного любовника. С ним она узнала, какое неописуемое наслаждение может приносить тело. Маша, состоявшая в браке уже почти год, доселе и не подозревала, что общение мужчины и женщины может рождать такие сильные переживания, такое мощное притяжение. Поэтому теперь отношения с мужем казались ей чем-то ненастоящим и вымученным. Она с недоумением поняла, что у Колова все выходит как-то по-иному. Маша смущалась, не зная, как спросить у Михаила, отчего у Генриха все выходит как-то не так. Но тотчас же отбрасывала даже саму мысль обсуждать с любовником несостоявшуюся жизнь с законным супругом. Тем более что она понимала, это вызовет боль и ревность Колова, который и так безумно страдал оттого, что его Маша принадлежит другому человеку. И все же однажды такой разговор состоялся. Колов сам спросил Машу о ее отношениях с Генрихом. Маша что-то пролепетала заплетающимся от смущения языком. К ее невероятному изумлению Колов вдруг засмеялся радостным смехом и захлопал себя по коленям.
– Милая моя, наивная и прелестная Маша! Скажу тебе одно. Можешь считать себя только моей женой! Да, да! Твой брак – это так, понарошку. Как если бы ты жила с монахом! Этот самонадеянный титулованный зазнайка обделен самым главным в жизни, он не мужчина! Теперь моя душа спокойна. Да и ты можешь не переживать. Если у этой прекрасной дамы и появится на свете ребенок, то это будет мой ребенок. Корхонэн лишен природой такой возможности!
– Ах! – Маша всплеснула руками. – Я и вправду часто думала об этом. Не дай Бог такой судьбы ребенку!
– Можешь не волноваться, родная!
Чувствуя на себе тяжелый взгляд Генриха, Маша старалась идти медленно, как будто она никуда не спешит. На самом же деле ей хотелось бежать изо всех сил. Что она и сделала, как только усадьба скрылась из виду. Лайен, тяжело дыша, припустил за хозяйкой, ковыляя на четырех лапах. Утопая в снегу, он даже жалобно заскулил. Маша обернулась. Она совсем забыла про собаку.
– Ну-ну, дружок! – Она ласково потрепала пса по загривку. – Хочешь упрекнуть меня, что я так быстро бегу, а ты уже не можешь догонять меня? Давай-ка посиди тут да подожди меня.
Она сняла с шеи шарф и привязала собаку к дереву. Лайен остался сидеть на снегу. Он проводил молодую женщину обиженным и недоуменным взглядом, он не понял, почему его, верного друга и сторожа, привязали этой нелепой мохнатой тряпкой. Маша бросилась к дуплу, служившему почтовым ящиком, пошарила там и, ничего не найдя, поспешила по тропке вперед. Может, если нет письма, то есть сам почтальон? Ее надежды оправдались. В окошке мелькнул огонь, на условный стук дверь стремительно отворилась. Колов с нетерпением ждал Машу. Они бросились друг к другу. Неделя, проведенная порознь, была для каждого просто невыносима.
Позже Михаил поил Машу чаем, и они обсуждали, как им теперь поступить.