И нет любви иной… (Путеводная звезда) - Туманова Анастасия. Страница 43

– Боже мой… Боже ты мой…

Через пять минут солнечный луч устроился у Давида на носу. Князь недовольно поморщился, чихнул и открыл глаза. Посмотрел на сидящую рядом Анютку, улыбнулся. Сел, потянулся. Хрипловато позвал:

– Иди ко мне.

– Уже утро. – Она не обернулась. – Мне идти пора.

– Куда? – изумился он. – Я тебя никуда не пущу!

– Ну, спросилась я тебя. – Анютка спустила ноги на пол, потянулась было за платьем, но князь пружиной взвился с постели и, прежде чем Анютка спохватилась, опустился перед ней на колени.

– Господи, ну ты что? – отворачиваясь, грустно спросила Анютка. – Не наигрался, дитятко, мало тебе?

Давид, держа Анютку за запястья, смотрел на неё снизу вверх. Смотрел долго, молча, не отводя глаз. Растерянная Анютка тоже молчала, не пытаясь освободить руки.

– Какая ты красивая… Вай ме, какая ты красавица… Я никогда, никогда не видел такого.

– Ну, выдумал… Отпустил бы, а?

– Почему ты хочешь уйти? – обиженно нахмурился он. – Что тебе не понравилось? Я люблю тебя… Почему ты мне не веришь? Что ты хочешь, чтоб я сделал? Говори, я сделаю…

– Отпусти меня, Дато, – помолчав, попросила Анютка. – Мне домой пора.

– Разве ты не едешь со мной? – удивился князь.

– Ку… куда?

– В Тифлис! Или хочешь венчаться здесь? Тогда я напишу братьям…

– Боже праведный и все угодники… – простонала Анютка, вырывая, наконец, руки и хватаясь за виски. – Да ты ума лишился? Какой Тифлис? Куда венчаться?! Я замужем! Понимаешь ты это или нет – замужем!

– Он не любит тебя! – повысил голос Давид.

– А я тебя не люблю, – тихо, почти шёпотом, сказала Анютка. – Не люблю, мальчик. Не обижайся. Ты хороший, но…

Князь встал, отошёл к стене. Анютка молча, торопливо начала одеваться. Она уже стояла около двери, с сумочкой и перчатками, когда Давид быстро перешёл комнату и резко развернул Анютку к себе.

– Не пущу! Всё равно не пущу!

– Да кто тебя спросит, господи? – Анютка с силой вырвалась. Сузив глаза, холодно произнесла: – Что ты мне голову забиваешь, твоё сиятельство? Что ты мне тут аванцы выдаешь?! Мне что – тринадцать лет? Я девочка нецелованная? Женится он, глядите вы! Да кто тебе даст на мне жениться? Ты – князь! А я – канарейка ресторанная! Чужая жена! Моя тётка публичный дом содержит! Ты это всё в Тифлисе своей родне высокородной расскажи! Не забудь мне потом телеграмму дать о здоровье матушки – ежели она после такого жива останется!

– Мама умерла два года назад, – сухо сказал князь.

– Прости. Всё равно. Неважно. – Анютка толкнула дверь. – Не поминай лихом, Давид Ираклиевич. Прощай.

Она отвернулась от Давида и быстро пошла по тёмному, ещё пустому коридору гостиницы. Спиной Анютка чувствовала, что князь смотрит ей вслед, но не обернулась.

Глава 8

– Илья! Илья! Смоляко-о! Проснёшься ты или нет? Не то одна уплыву! Сам ведь хотел!

– Только не свисти, Христа ради… – пробормотал Илья, засовывая голову под подушку. – Куда тебя черти с ранья тащат?

– Так ведь самое время! Митька с вёслами уже ушёл, вставай! Вста-вай! Вста-вай!

Отвязаться от проклятой бабы было невозможно. Чертыхаясь и зевая, Илья уселся на постели. В маленькой комнате стоял полумрак, солнце ещё не взошло, и Илья заключил, что спали они с Розой всего-то часа два. Из отгороженного цветастой занавеской угла слышалось сосредоточенное кряхтенье: Роза натягивала поверх длинной, доходящей ей почти до колен тельняшки свою неизменную синюю юбку и рыжую кофту. Ещё вчера вечером, до начала выступления, Чачанка объявила Илье, что утром отправится ловить бычков, и он легкомысленно попросился с ней. Теперь же, как ни хотелось завалиться обратно спать, отказаться от своего слова было нельзя. Протирая кулаком глаза и бурча под нос проклятия, Илья зашарил рукой по спинке кровати. Роза пришла ему на помощь и достала скомканные штаны из-под стола. Пока Илья одевался, она громко трубила солдатский сигнал в сложенные воронкой ладони:

– У папеньки, у маменьки просил солдат говядинки – дай, дай, дай!

– Есть на тебя угомон или нет? – тоскливо проворчал Илья. – Сама же всю ночь проплясала, откуда силы берёшь?

– Так плясать – не мешки ворочать. – Роза подхватила со стола таз с наживкой и направилась к двери. – Догоняй.

Митька, ожидающий их на песчаной косе, не терял даром времени: столкнул на воду Розину шаланду, забросил в неё вёсла и теперь сидел на корме, позёвывая и облизывая солёный бочок воблы. Горизонт уже осторожно розовел, море лежало спокойное, будто под слоем масла, у кромки залива виднелись рыбачьи лодки. Роза по колено зашла в воду, повизгивая от холода, передала Митьке таз с наживкой и ловко вскочила в лодку. Илья несколько неуверенно зашагал следом, осторожно присел на поперечную банку, взялся за вёсла. Митька подтолкнул лодку, прыгнул в неё, уже отходящую от берега, балансируя, перебрался с кормы на нос и, свесив вниз голову, уставился в зеленоватую толщу воды. Роза, пристроившись на кормовой банке, сосредоточенно наживляла хлеб с мясом на крючки перемёта. Отвлеклась от этого занятия она лишь затем, чтобы спросить у Ильи:

– Не помочь тебе с вёслами-то? С непривычки тяжело, небось.

– Иди к чёрту! – огрызнулся он. «Тяжело» – это было не то слово, но не говорить же о таком бабе?..

С того дня, когда они с Розой вдруг оказались в одной постели, прошло больше месяца. Сплетни и разговоры в посёлке уже прекратились, даже бабам надоело обсуждать перемены в семье Ильи и жизни Розы. Рыбаки перестали злиться и недоумевать: зачем Розе понадобился этот цыган без рода-племени, когда в посёлке полным-полно людей поприличнее? Некоторые поначалу, правда, осмеливались лезть с вопросами, но Роза отшучивалась, а Илью, после того как он загнал кнутом на крышу трактира огромного Белаша, тут же оставили в покое.

Впрочем, ему было не до поселковых сплетен. Беспокоило другое. К концу первой недели жизни с Розой Илья уже был окончательно уверен: рано или поздно он рехнётся от этого веретена в юбке. Теперь он не удивлялся тому, что Роза не хочет жить с цыганами: ни один табор, ни одна цыганская семья её долго не выдержали бы. Среди цыган крепки были старые законы, и над замужней женщиной всегда стояло множество хозяев, начиная с мужа и кончая всей его роднёй. А Роза привыкла жить как вздумается, говорить что хочется и ходить куда ноги понесут.

Сначала Илья думал, что, живя с Розой, будет считаться её мужем – как всегда было у цыган. Но бессовестная Чачанка вела себя так, словно в жизни её с появлением Ильи ничего не изменилось. По-прежнему с утра она уплывала на своей шаланде в море – одна или с Митькой. Когда же Илья приказал: «Хватит в море плавать, не бабье дело!» – она изумлённо посмотрела на него, ничего не ответила… а на следующее утро как ни в чём не бывало уплыла снова и вернулась лишь к полудню. Илья, дожидавшийся на берегу, рявкнул на неё, но Роза лениво буркнула: «Заткнись», кряхтя, вскинула на плечо корзину с бычками и пошла в город. Подобное Илья видел впервые, даже Маргитка не осмеливалась разговаривать с ним так. Целый день он провёл в размышлениях: что теперь делать? Продолжать жить с бабой, которая в грош тебя не ставит, или уходить? Так ничего и не придумав, Илья заснул на кровати, проснулся среди ночи и обнаружил, что Розы рядом нет. Немедленно предположив самое страшное – свалилась, чёртова кукла, в море, – Илья кое-как оделся и вылетел её искать.

Далеко ходить ему не пришлось. Роза обнаружилась на другой половине дома, в трактире, где под завывания еврейской скрипки и трубы Лазаря, стук ног и дикое ржание всех собравшихся училась у пьяных греков-контрабандистов танцевать «каламасьяно». Увидев мрачного и заспанного Илью, она заулыбалась, помахала рукой, призывая его в круг, и от этого у Ильи лопнуло терпение. Растолкав греков, он схватил Розу за руку, потащил из трактира в заднюю комнату, там швырнул её на кровать, захлопнул дверь и заорал:

– Совсем, шалава, ополоумела?! Я тебя научу, как…