И нет любви иной… (Путеводная звезда) - Туманова Анастасия. Страница 73
– Что-то я не слышала про твою родню прохарэнгирэн.
Илья промолчал. Дождавшись, пока Настя сядет напротив, спросил:
– Ты про Гришку с Иринкой уже знаешь?
– Да, Митро заходил. Это ты устроил, что ли?
– Ну, я… Арапо тебе сказал?
– Нет. – Настя усмехнулась. – Сама додумалась. Где Гришка тебя нашёл?
– В таборе, пришёл коней смотреть… Я его в Смоленск отправил, там наши зимуют сейчас. И… и сам туда же поеду, так что не бойся. Со мной не пропадут они.
– Ты откуда?
– Из Крыма.
– Далеко.
– Здесь проездом. Ненадолго.
– Хоть на этом спасибо.
– Если скажешь – уйду.
– Зачем? Дай мальчику отдохнуть. И сам посиди, хоть погляжу на тебя. Столько лет не виделись.
– Как дети-то? Ефим не женился ещё?
– Нет, слава богу.
– Я ему невесту нашёл. Из наших же, Мишки Хохадо девчонка, красавица, поёт хорошо… Должно быть, скоро явятся сюда, так вот чтобы ты знала. Посмотришь, своё слово скажешь.
– Ну, значит, женим… Где это ты Мишку встретил? Я его лет двадцать не видела – жив, оказывается… Фешка при нем?
– В Одессе, он сейчас с влахами болтается. А с Фешкой они разбежались давно…
Ещё несколько минут они обменивались короткими фразами, затем разом замолчали, и в наступившей тишине стало слышно, как тикают ходики и в печной трубе ворчит ветер. Илья смотрел на розоватый круг света на столе. Понимал, что надо убираться. Что и являться сюда не стоило. Что лучше бы она дверь захлопнула перед его носом, всё проще было бы, а теперь вот как уходить? Что ей сказать? И что отвечать, если Настька спросит: «Зачем пришёл?» Хотя она не спросит… Сидит спокойная, будто вчера расстались, молчит, кутается в шаль. Он уйдёт – она ляжет спать, только и всего. Шесть лет прошло… чужие они теперь. «И что вдруг в голову взбрело? Зачем потащился сюда? – с неожиданной злостью подумал он. – Да ещё среди ночи заявился. Про Ефимову невесту и написать можно было бы… Кто, ну кто мог подумать, что Настя не пойдёт за князя?!»
– Что с тобой, Илья? – вдруг спросила она. – Ты меня слышишь?
– Прости. – Илья мотнул головой, отгоняя невесёлые мысли. – Слышу.
– Нет, не слышишь ты ничего. Я тебя в третий раз уже спрашиваю – когда Мишка с невестой в Москву приедет? На чьи деньги свадьбу играть будем? Ты сам останешься или нет?
– К Покрову явятся. Свадьба вся наша, они нищие совсем. Может, и останусь, я… я сам ещё не знаю. – Илья смешался под пристальным взглядом Насти. Снова тоскливо подумал: «Уйти бы скорее…»
– Может, ты торопишься? – не сводя с него глаз, произнесла Настя. – В таборе тебя ждёт кто-то? Сказал бы сразу…
– Да… тороплюсь. – Илья резко поднялся. – Меня… меня цыгане ждут, на рассвете съезжать собрались. Я пойду, Настя.
– С богом, – ровно отозвалась она, тоже поднимаясь.
– Разбуди Митьку.
– Не надо. До рассвета ещё долго, я его на извозчике утром к тебе отправлю. На какой заставе стоите?
– За Рогожской, – проговорил Илья, уже идя к двери. Надо было хотя бы попрощаться по-человечески, но он уже сам не узнавал своего голоса, и чего ради лишний раз позориться? «Вали, вали отсюда, дурак старый, вали… Нет у тебя здесь никого и не будет, трогай…» Он уже шагнул через порог, когда словно какой-то чёрт толкнул его в спину – и Илья обернулся.
Настя стояла у стола, тяжело опираясь обеими руками на его край. Шаль, упав с её плеч, лежала на полу. Илья увидел странно заострившееся, по-детски растерянное лицо, блестящие от слёз глаза, две светлые дорожки, бегущие по щекам. «Плачет, – ошеломлённо подумал он, отпуская дверь. – Почему?» Отойдя от порога, не сводя глаз с лица жены, Илья подошёл к ней вплотную, осторожно коснулся руки, судорожно сжимающей край столешницы… и сел на пол у Настиных ног.
– Настька…
– Илья…
– Настька… Настька, не молчи. Не молчи, не молчи! Я… я же понимаю всё… Прости, не должен был приходить. Не утерпел. Шесть лет ведь прошло… Дети… Невеста для Ефимки… Ты ведь знать должна была, что я её просватал, а то бы явился Мишка Хохадо, а ты ни сном ни духом… Не годится, не по-цыгански это… Да… Да и это тоже чепуха. Хочешь, чтобы ушёл, – уйду, клянусь… Да не молчи ты, ради бога!
– Тише… Детей перебудишь.
– Им-то ты что про меня говорила? – глядя в стену, спросил Илья.
– Ничего.
– Ка-ак?..
– А вот так. – Настя вдруг всхлипнула. – Не их дело отца судить. Гришка, кажется, знал что-то, но молчал. А другие… Я ведь даже раза три к тебе ездила.
– Как это? – совсем растерялся он. Потом сообразил, опустил взгляд. Хмуро буркнул:
– А на самом деле где была?
– Да у тётки Карпы в Вишере сидела. Меня там никто не знает.
Илья закрыл глаза. Снова наступила тишина, прерываемая лишь свистом ветра в трубе. Потом коротко прошуршала ткань платья: Настя села на табуретку у стола. Илья перевёл дыхание. Не поднимая головы, пробормотал:
– Уйти мне?
– Как знаешь.
– А… ты?
– Я?.. – Не то всхлип, не то усмешка. – Что я… Видишь – реву опять, как дура. Иди уж сюда, проклятье моё… Видно, не судьба мне от тебя избавиться.
Илья, не вставая с пола, потянулся к Насте. Молча уткнулся в её колени, в тёплые складки старого домашнего платья. Вот и всё. Словно не было этих лет. Долгих шести лет.
– Не могу я без тебя, Настька… Не могу – и всё. Прости меня… если получится, конечно. Я своё отбегал. Согласна ещё со мной жить – останусь. Скажешь уйти – уйду. Думай, как лучше тебе.
Она погладила его по волосам. Снова всхлипнула.
– Ну, чего ты плачешь-то?
– Не знаю. А ты сам почему дрожишь? Успокойся, встань, по полу сквозит. Давай, давай, отцепись от меня, пока пополам не разорвал. Никто не отнимет. Не дал, чёртов сын, княгиней стать…
Она вдруг разрыдалась. Илья испуганно поднял голову – и увидел, что Настя не плачет, а смеётся, торопливо вытирая ладонью бегущие по щекам слёзы.
– Ну, что глядишь? Встань, говорят тебе! Не дай бог, из детей кто проснётся, увидит… – Настя насильно заставила его подняться, сесть на табуретку и быстро вышла из комнаты.
Через минуту она вернулась, прижимая к себе бутыль зелёного стекла и два стакана. Налила вина, поставила перед Ильёй. Он выпил. Настя налила ещё, он проглотил и это. Третий стакан налил себе сам, и лишь после него унялась противная дрожь, от которой тряслось, как в ознобе, всё нутро. Сидящая рядом Настя молча отпивала вино из своего стакана, и Илья чувствовал, не поднимая глаз, её пристальный взгляд.
– Совсем не берёт тебя, что ли? – серьёзно спросила она, когда он налил себе в четвёртый раз. – Может, водки принести?
– Не надо. – Илья отодвинул стакан, поднялся, заставил встать и Настю, притянул её к себе. Теперь уже вздрогнула она, пытаясь отстраниться.
– Ну что ты, Илья… С ума сошёл? Нам с тобой уж лет-то сколько? Ну, что ты делаешь, паскудник? Илья! Детей полон дом, внуков! Тьфу, каким был, таким и остался… Ж-жеребец ахалтекинский… Намучаюсь я ещё с тобой.
Он молчал, уткнувшись лицом в тёплые волосы жены. Потом не выдержал, спросил:
– Слушай… Тебе хоть хорошо со мной было когда-нибудь? Хоть на час? На минутку? Все говорят – мучилась только…
– Не знаю, – подумав, медленно сказала Настя. – Без тебя – мучилась, это точно. Отпусти меня, Илья. До утра, что ли, так стоять будем? Фу, как от тебя винищем несёт…
Настя высвободилась из его рук, отдёрнула занавеску, перегораживающую большую кухню на две части, и Илья увидел застланную лоскутным одеялом огромную кровать Макарьевны. Настя откинула одеяло, взбила подушки, разделась и легла.
– Задуй свечи, – услышал Илья её сердитый голос. – И иди куда хотел, скатертью дорога.
– Я к тебе хотел… – Илья дунул на свечи так, что одна из них вывалилась из подсвечника, торопливо стянул сапоги и, как был в одежде, полез под одеяло. В темноту, в тепло – к Насте.
Утром в окне сияло солнце. Открыв глаза, Илья с минуту не мог понять, где он находится, и озадаченно разглядывал низкий потолок, паутину в углу и солнечные пятна на домотканом половике. Затем повернулся, увидел рядом с собой Настю, её полураспущенную косу на подушке, чуть разомкнутые во сне губы. Скосив глаза, заметил на полу у кровати свою скомканную одежду, смущённо улыбнулся, вспоминая, как вчера в потёмках, яростно чертыхаясь, под Настин тихий смех сбрасывал рубаху со штанами, а пуговицы разлетались по всей комнате. Настя рядом заворочалась, сонно прошептала что-то, но глаз так и не открыла.