Противофаза - Пастернак Евгения Борисовна. Страница 36

– Еще! – потребовал забывший о недавнем горе ребенок. – И выше!

– Ладно, – согласился я, – но, чур, только тебя одну.

Схватив Машку за ногу и руку, я совершил ребенком неизвестную науке фигуру высшего пилотажа, после чего перевернул визжащую девочку вниз головой. Катя по-прежнему выглядела хмурой.

– Давай рассуждать логически, – предложил я, игнорируя радостные протесты Маши, – не хочешь ехать, так оставайся. Я смотаюсь, сдам билеты. Скажешь, что по семейным обстоятельствам. В конце концов, почему ты должна по командировкам мотаться? Что, мужиков мало?

Тут девочка переключилась на плачущие интонации, и я сделал вид, что только что обнаружил ее наличие.

– Оба-на! Привет! А чего ты тут висишь? На ноги? Не вопрос. Становись на ноги.

И я плавно приземлил Машу так, что ее ноги оказались прямо на моих. Мы тут же принялись путешествовать по прихожей.

– В крайнем случае, – продолжил я, передвигаясь по-медвежьи, – если ты мне не доверяешь, можно оставить Машу у твоей мамы. Но это глупо. Когда-нибудь все равно возникнет ситуация, при которой мне придется сидеть с этим маленьким топтуном… Нет, Маша, в кухню не пойдем, мне нужно с мамой договориться…

– И что ты предлагаешь? – Катя все еще глядела исподлобья.

– Сейчас ты умываешься, я в это время складываю чемодан и через… двадцать минут отвожу тебя на вокзал. Потом возвращаюсь к Марии, мы немного почитаем…

– Спать не хочу-у-у!

– А пока никто и не гонит тебя спать! Так вот, мы с Машкой тут сражаемся, а если будет совсем плохо, звоним тебе. Ты прилетаешь и всех спасаешь. Нормальный план?

На том и порешили. Правда, с некоторыми исправлениями – в частности, Маша увязалась с нами на вокзал. Похоже, Катю это не очень устроило, на ее вымытом личике была написана готовность поговорить со мной в машине серьезно и без свидетелей. А так женщина моей мечты ограничилась повторением инструкций и странным вопросом:

– А что ты имел в виду, когда говорил про Машу? Я напрягся, пытаясь вспомнить все, как Шварценеггер.

– А что я говорил про Машу?

– Что ты… что тебе все равно придется с ней сидеть.

– Ну правильно! Мало ли какая ситуация возникнет. Ты куда-нибудь поедешь, мама твоя заболеет. Что тогда, в приют девушку сдавать? Девушка, в приют хочешь?

– Я не девушка! – заявила Маша голосом, в котором уже прорезалась зевота.

Катя промолчала до самого вокзала. Целуя ее на прощание, я обратил внимание, что обручальное колечко она не надела. Решила продемонстрировать обиду? Но на что?

Перед отъездом я находилась в истерике, переходящей в панику. Мне казалось, что я совершаю самую большую глупость в жизни. Я представляла себе Машу через неделю: голодная, нечесаная,- уроки не сделаны. И это в лучшем случае, в худшем Сергей ее забудет где-нибудь в Ледовом дворце, и она будет там ночевать в холле одна… Я, конечно, дала Маше номер мобильника Сергея, причем не просто дала, а написала карандашом на всех тетрадках, чтобы точно всегда был с собой, но у нас в городе из телефона-автомата позвонить на мобилу невозможно. Остается надеяться на окружающих Машу мам. Наверное, не дадут ребенку остаться одному, кто-нибудь пригреет, возможно, даже покормит.

Раз пятьдесят за вечер я решала никуда не ехать, раз сто собиралась перевезти Машу к маме, и перевезла бы, если бы мама по телефону не сказала, что «я, собственно, ничего другого и не ждала, ежу понятно, что Сергей не справится». Вопрос перевоза Машки немедленно отпал.

Каким-то чудом Сергею удалось выпереть меня из квартиры и засунуть в поезд, даже не применяя грубую физическую силу. В вагоне мне совсем поплохело. Захотелось сесть и по-бабьи завыть:

– Ой, на кого ж я вас покидаю-у-у!

Но пришлось взять себя в руки. На завтра портфель сложен, сумка с коньками приготовлена, завтрак есть.

Всех делов-то не проспать школу, потом не опоздать на тренировку, а потом не забыть ребенка с этой самой тренировки забрать. А в промежутках еще покормить обедом, посадить делать уроки, отогнать от телевизора, покормить ужином (то, что ела на обед, уже есть не будет). А в полдевятого отправить мыться и спать, перед этим приготовив на завтра вещи и портфель. Интересно, а Сергей сообразит, что если будет слякоть, то нужно после прогулки высушить на батарее сапоги?

От таких мыслей я, совершенно измученная, заснула часа в три ночи. Мне уже виделась больная, простуженная Маша и Сергей, который сообщает мне, что нам лучше, как обычно, пожить отдельно. Страшно, аж жуть.

В Москве день не заладился. Меня раздражали все и всё. Людей толпы, все наглые, бестолковые, прутся, как стадо баранов, в метро душно. Дверь в квартиру Сергея я открыла с тридцать пятой попытки и… немедленно кинулась проветривать, потому что хозяин перед отъездом забыл выбросить мусор. С трудом дождалась девяти часов (у нас восемь) и кинулась звонить.

– Да! – рявкнул в трубку Сергей.

– Как вы там?

– Нормально, – прорычала трубка.

– Вы что, еще не в школе?

– Слушай, я потом тебе позвоню! – раздались короткие гудки.

Видимо, что-то у них не сложилось.

Женщины полны противоречий, даже если только что вышли пешком из-под стола.

Этот фундаментальный вывод я сделал в первое же утро, когда мы с Машей остались одни. Девочка, которая в выходной день просыпается около шести и начинает весело интересоваться, а чего это мы валяемся, в будний день представляет собой животное соню.

Будильник поднял только меня. Я не поднял никого. Хотя пытался – минут пять тормошил бурчащего ребенка, стаскивал одеяло и щекотал. Маша подала несколько признаков жизни, и я посчитал миссию выполненной. Каково же было мое изумление, когда, выйдя из душа, я обнаружил, что девочка продолжает дрыхнуть! Без одеяла, наполовину свесившись с кровати и с очень несчастным видом – но спит! На часах было уже около половины восьмого. Я приступил к побудке второй степени жестокости: оттащил Машу в ванную и сунул под кран. Ребенок стал бодрым, но злым.

Пока она ковырялась во рту зубной щеткой, я еще раз пробежал глазами памятку, составленную Катей. И еще раз подивился их бестолковости (и памятки, и Кати). Первым пунктом стояло: «Уложить учебники и тетрадки (список)», и туг же красовалась приписка: «Я уже все сложила». Чего тогда писать, раз сложила? Меню завтрака приводилось почему-то дважды. Видимо, Машина мама хотела тем самым подчеркнуть важность этого мероприятия. Затем шли сослагательные предложения («Если пойдет дождь, то… а если землетрясение, то…»), которые я даже перечитывать не стал. Пойдет – тогда и будем разбираться.