Великолепная Софи (В поисках любви) - Хейер Джорджетт. Страница 52

– Не испытывай мое терпение, Софи! – угрожающе сказал он. – Если бы ты знала, как у меня чешутся руки дать тебе пощечину, ты бы поостереглась!

– О, я уверена, ты никогда этого не сделаешь! – улыбаясь, сказала она. – Ты ведь знаешь, сэр Горас не учил меня драться, и это будет очень несправедливо! Кроме того, какое тебе дело до того, как я веду себя? Я же не твоя сестра!

– Слава Богу!

– Это точно, потому что ты – самый ужасный из братьев! Перестань делать из себя посмешище! Сэр Винсент неисправим, но, уверяю тебя, он не причинит мне никакого вреда, это противоречит его принципам, он ведь знает меня с детства и, кроме того, он друг сэра Гораса. Должна сказать, он необычный человек! Он, кажется, совсем не считает, что Санчия неприкосновенна. – Она наморщила лоб. – Я очень тревожусь из-за этого. Интересно, надо ли говорить, что в конце концов я выйду за него?

– Что? – воскликнул мистер Ривенхол. – Выйти за этого человека! Этому не бывать, пока ты живешь в этом доме!

– Ну да, но мне все же кажется, что я обязана так поступить ради сэра Гораса, – объяснила она. – Признаю, это будет самопожертвованием, но он ведь доверил моим заботам Санчию на время своего отсутствия. Кроме женитьбы, я не вижу другой возможности помешать Санчии влюбиться в сэра Винсента. Он так здорово умеет ухаживать!

– Ты, кажется, сошла с ума! – язвительно сказал мистер Ривенхол. – Ты же не думаешь, что я поверю, будто мысль о свадьбе с таким человеком греет тебе душу!

– Но, Чарльз, по-моему, с головой не в порядке у тебя! – заметила она. – Неделю назад ты сказал, что чем раньше я выйду замуж и покину этот дом, тем довольнее ты будешь, но когда я сказала, что, может быть, выйду за Чарльбери, ты рассердился, а теперь ты не хочешь даже слышать о сэре Винсенте!

Мистер Ривенхол не стал отвечать на это. Он мрачно посмотрел на кузину и заметил:

– Меня теперь может удивить лишь одно – то, что Тальгарт просил твоей руки!

– Можешь удивляться, – спокойно сказала Софи, – он это делал много раз. Полагаю, это вошло у него в привычку. Но я понимаю, что ты имеешь в виду, и ты прав; он чрезвычайно расстроится, если я поймаю его на слове. Конечно, я могу стать его невестой, а когда вернется сэр Горас, расторгнуть помолвку, но, по-моему, это довольно подло, как ты считаешь?

– Исключительно подло!

Она вздохнула.

– Да. К тому же он настолько умный, что наверняка догадается, что я задумала. Я, конечно, могла бы переселиться в Мертон, это будет очень неудобно для сэра Винсента. Но, боюсь, Санчия категорически воспротивится.

– Я ее отлично понимаю!

Софи посмотрела на него. К его удивлению и ужасу крупные слезы показались у нее на глазах и покатились по щекам. Она ни сопела, ни сглатывала, ни всхлипывала; она лишь позволяла слезам капать.

– Софи! — вскричал мистер Ривенхол, заметно потрясенный.

Он невольно шагнул к ней, но спохватился и довольно несвязно заговорил:

– Умоляю, не надо плакать! Я не хотел… Я не собирался… Ты же знаешь, как это бывает со мной! Я говорю больше, чем следует, когда… Софи, ради Бога, перестань плакать!

– Ох, не останавливай меня! – попросила Софи. – Сэр Горас говорит, что это мое единственное достижение!

Мистер Ривенхол уставился на нее.

– Что?

– Немногие умеют это, – уверила его Софи. – Я обнаружила это совершенно случайно, когда мне было семь лет. Сэр Горас сказал, что мне надо развивать этот дар ввиду его исключительной полезности.

– Ты… ты…

Мистер Ривенхол не находил слов.

– Прекрати сейчас же!

– О, я уже закончила! – ответила Софи, аккуратно вытирая слезы. – Я не могу продолжать, если не думаю о грустном, например, когда ты зло говоришь обо мне, или…

– Не думаю, что тебе хоть немного захотелось поплакать! – откровенно заявил ей мистер Ривенхол. – Ты это сделала, только чтобы поставить меня в неловкое положение. Ты самая отвратительная, бесстыдная… Не начинай снова!

Она рассмеялась.

– Отлично, но если я настолько плоха, возможно, мне лучше переехать к Санчии.

– Да пойми ты! – сказал мистер Ривенхол. – Мой дядя поручил тебя заботам моей мамы, и в этом доме ты останешься, пока он не вернется в Лондон! Что же касается абсурдных намерений, касающихся маркизы, ты не можешь нести ответственность за то, что она делает!

– Когда затрагиваются интересы человека, к которому ты привязана, нельзя говорить, что ты не несешь ответственности, – просто сказала Софи. – Надо постараться быть полезной. Хотя я пока не знаю, что предпринять в этом случае. Жаль, что Санчия не могла остаться в доме сэра Гораса!

– В Эштеде? А какая разница?

– Он не так близок к городу, – заметила она.

– Полагаю, всего лишь шестнадцать-семнадцать миль!

– Более чем в два раза дальше, чем Мертон, однако. Теперь бесполезно сетовать. Сэр Горас говорит, что дом в плохом состоянии, абсолютно непригоден для жилья. Он собирался привести его в порядок, когда вернется в Англию. Могу лишь надеяться, что будет не слишком поздно!

– Почему это может оказаться слишком поздно? – спросил мистер Ривенхол, намеренно не понимая ее. – Полагаю, Лейси-Мэнор не совсем безлюден! Разве дядя не оставил там слуг?

– Только семью привратника и, кажется, еще человека, который ухаживает за садом и землей. Но ты же понимаешь, я не это имела в виду!

– Если ты последуешь моему совету, – сказал мистер Ривенхол, – не вмешивайся в дела маркизы! И вообще ни в чьи дела, – язвительно добавил он. – Избавь себя от труда говрить, что не прислушаешься к моему совету, я это и так знаю!

Софи положила руки на колени и стала вертеть большими пальцами. У нее был такой покорный вид, что он невольно улыбнулся.

Но со временем он улыбался все реже и реже. Так как Софи еще не была представлена ко двору, ее не пригласили на большой королевский праздник в Карлтон-Хауз, но едва ли было еще одно светское событие, которое она пропустила. Мистер Ривенхол должен был сопровождать свою мать и двух ее подопечных на многие из этих мероприятий, но так как большую часть времени он вынужден был наблюдать, как его сестра танцует с Фонхоупом, а кузина возмутительно флиртует с Чарльбери, вряд ли стоит удивляться тому, что он с нетерпением ждал июля, когда вся семья Омберсли благополучно разместится в поместье Омберсли. Он высказал пожелание, чтобы Софи, наконец, выбрала из своих многочисленных поклонников одного и чтобы однажды он мог вернуться в дом, пустой от визитеров. Мисс Рекстон с надеждой сказала, что, вероятно, сэр Горас уже недолго будет отсутствовать, но так как в единственном письме, полученном от этого сумасбродного джентльмена, ни слова не говорилось о скором возвращении из Бразилии, мистер Ривенхол мало на это надеялся.

– Если, – сказала мисс Рекстон, опустив глаза в милом смущении, – в сентябре она еще будет жить с леди Омберсли, Чарльз, думаю, мне надо будет пригласить ее стать подружкой невесты. Только из вежливости!

Он согласился с этим, но лишь после паузы.

– Я уверен, что дядя к этому времени вернется. Одному Богу известно, что она преподнесет мне… нам… в Омберсли, но что-то будет непременно!

Но когда пришел июль, об Омберсли никто не вспомнил. Мистер Ривенхол, выполняя свое давнее обещание, взял трех своих младших сестренок в Амфитеатр астли, чтобы отметить день рождения Гертруды. Не прошло и недели после этого развлечения, как к Амабель пригласили доктора Бэйли.

Она стала показывать признаки нездоровья почти мгновенно; и хотя доктор неоднократно уверял мистера Ривенхола, что нельзя с уверенностью сказать, где она могла бы подхватить лихорадку, тот упорно продолжал винить во всем себя. Было заметно, что девочка очень больна, у нее постоянно ломило виски, по ночам усиливался жар. Страшный призрак тифа замаячил у постели ребенка, и все уверения доктора Бэйли, что у Амабель была легчайшая форма этой напасти, не столь заразная и опасная, не могли отогнать страхи леди Омберсли. Мисс Эддербери с Селиной и Гертрудой немедленно отправили в Омберсли; к Хьюберту, который первые недели своих длинных каникул проводил у родственников в Йоркшире, послали нарочного с предупреждением, чтобы он не смел появляться на Беркли-Сквер, пока не минует опасность. Леди Омберсли отправила бы и Сесилию с Софи, если бы могла убедить их прислушаться к ее просьбам, но они были непреклонны. Софи сказала, что много сталкивалась с лихорадками значительно опаснее, тем та, которой заболела Амабель, и что никогда не заражалась ничем, кроме кори; а Сесилия, нежно обняв мать, заявила, что никакие силы не заставят ее уехать. Бедная леди Омберсли лишь прижалась к ней и заплакала. Ее слабое Здоровье не позволяло ей с должным мужеством встречать болезни своих детей. Ей страстно хотелось своими руками выходить Амабель, но она не смогла перенести вида страдающего ребенка. Ее чувствительность возобладала над решимостью: один взгляд на лихорадочный румянец на щеках Амабель вызвал у нее судороги, так что Сесилии пришлось проводить ее из комнаты девочки в ее собственную спальню и послать горничную к мистеру Бэйли с просьбой заглянуть к ее матери перед уходом. Леди Омберсли не могла забыть трагической смерти – при похожих обстоятельствах – своей маленькой дочери, которая родилась вслед за Марией. Поэтому с самого начала болезни Амабель она оставила всякую надежду на выздоровление дочери.