Огнедева - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 46

Домой возвращались уже после того, как встретили рассвет. Все были мокрые, хмельные, уставшие до того, что не чуяли под собой ног, в помятых праздничных одеждах, залитых водой и медовухой, испачканных углем священного костра и зеленью трав. И в домах их встретил густой запах вянущих трав, которыми был усыпан пол, везде висели подвядшие венки, и цветы свесили унылые головки, будто тоже утомленные целодневным буйством. Кое-как раздевшись, все повалились кто где.

Яромила разделась и легла — усталость боролась в ней с возбуждением, тело отчаянно хотело спать, но душа бурлила и не могла успокоиться. Лежа с закрытыми глазами, вдыхая запах трав из-под подушки, Яромила старалась заснуть, но смогла лишь ненадолго погрузиться в зыбкую дрему, каким-то краешком сознания оставаясь в Яви. И оттого сон, который она увидела, был особенно значимым и ярким. Это был не совсем сон: по обычаю волхвов, ведогон [25]вышел из тела и отправился в путь туда, где ему нужно было побывать.

Она находилась где-то очень глубоко в темноте, очень далеко от света. Но свет жил внутри нее, поэтому тьма не пугала. Привлеченные этим светом, вокруг нее толпились тени умерших. Как и в ту ночь перед битвой, они обступили ее плотной стеной, во тьме она угадывала сотни и сотни лиц, но знала, что они не причинят ей вреда. Напротив, ее появление здесь означало для них надежду на величайшее благо. Ибо она — Лада, светлая богиня, приводящая то, чему суждено родиться, из Бездны в Свет. Купальская ночь открывает полукол Ночи Богов — время, когда прежде жившие могут возродиться, вселиться в тела своих новорожденных потомков и вернуться в мир. Она пришла сюда за ними, чтобы вывести их на свет. Потому что теперь она — Лада и у нее есть власть дать им новую жизнь.

— Ты поведешь нас на свет, на свет, — шептали они сотнями, тысячами бесплотных голосов. — Ты откроешь нам путь туда, где мы уже бывали. Но тот, кто родится у тебя, никогда еще не жил на этой земле. Он пришел издалека, и он будет жить далеко отсюда, но память о нем останется на долгие, долгие века, когда все мы уже будем забыты. Он станет предком великих князей и знаменитого рода, о нем сложат песни и предания, а его потомки будут в течение многих веков править нашей землей и определять ее облик…

С памятью об этом предсказании Яромила очнулась, открыла глаза, увидела кровлю повалуши, но не сразу осознала свое место в Яви. Повернувшись, она коснулась щекой плотного прохладного шелка. От него пахло травой, озерной водой и мужчиной — и этот запах оживил в ее памяти прошедшую ночь. И красная шелковая рубашка была еще одним доказательством, что все это ей не приснилось. Ощущение счастья наполнило ее от этих воспоминаний, и она погладила ладонью шелковую ткань с жесткой золотой вышивкой, будто хотела прикоснуться к вчерашнему дню.

За своей рубашкой Одд пришел далеко за полдень, когда народ начал понемногу просыпаться, опохмеляться и выползать на воздух. Варяжский князь в опохмеле не нуждался, но вид у него был странный: тревожный, лихорадочно-беспокойный. Он так и не смог заснуть, а только лежал, вертелся, весь полный образом Яромилы и мучительным томлением, будто без нее лишился самого себя. Все на свете, кроме нее, казалось неважным и ненужным, он мог хотеть только одного — видеть ее, быть рядом с ней. Едва дождавшись, когда в доме старейшины откроются двери, он тут же явился и попросил Яромилу выйти к нему.

Она появилась, свежая, умытая, будто и не было позади длинного утомительного дня и такой же длинной бессонной ночи.

В простой беленой рубашке, с красным узким пояском, без украшений, не считая золотого кольца Торгерд, с которым она теперь не расставалась, Яромила вновь выглядела прекрасной, как цветущая поляна ранним утром.

— Йармиль. — Одд взял ее руку и крепко сжал. — Я понял… я совершил большую ошибку. Вёлунд, когда забрал оперение валькирии, получил власть над ней. А я… я отдал власть надо мной тебе. Меня предупреждали, но я… видно, оказался слишком самонадеян… или уже поздно было предупреждать. Но я прошу тебя… — Он в волнении заглядывал ей в глаза и с трудом подбирал слова: — Опусти меня! Дай мне свободу. Я не могу думать ни о чем, кроме тебя, моя душа принадлежит тебе. Но я не могу остаться с тобой навсегда. Я должен вернуть в святилище Торгерд ее золотые кольца. Я должен рассказать моему отцу, что его сын Хакон отомщен. Отпусти меня, чтобы я мог исполнить свой долг.

— Я не держу тебя. — Яромила пожала плечами и улыбнулась. — Поезжай куда хочешь. Только твою рубаху я тебе не отдам.

— Ты нашла ее? — Одд, несколько успокоенный, перевел дух и даже улыбнулся. — А я думал, что ее забрали рю… рюсаль-кур… те водяные хулдры.

— Я ее нашла. Но она у меня останется. У нас есть такой обычай: когда мальчик родится, его от сглаза надо в отцову рубашку завернуть. А я знаю, что, когда мой сын появится на свет, его отца не будет рядом.

— Вот как? — Потрясенный Одд поднял брови. — Ты знаешь… уже сейчас… ты можешь предсказать… что будет мальчик?

— Мне предрекли это тени умерших, с которыми я говорила во сне. Они обещали, что у меня будет сын, никогда раньше здесь не живший, пришедший издалека. И что он будет сильным и прославленным человеком.

— Если так, то я не смогу сделать ему лучшего подарка, чем эта рубашка, одно из самых дорогих моих сокровищ. Она хранила меня от огня, холода и острого железа, хранила от злых чар… пока я сам не снял ее, чтобы быть к тебе поближе. — Одд обнял Яромилу и прижался лицом к ее волосам. — Я не знаю, что будет со мной, Йармиль, позволят ли боги мне когда-нибудь вернуться сюда. Но вернусь я или нет… я всегда буду помнить встречу с тобой, ибо это величайшее чудо моей жизни.

— Ты освободил меня, как обещал, — ласково шепнула Яромила и обняла его. — Ты пришел ко мне, князь Высокого Пламени. Ты сделал меня Ладой.

— Я пережил много разных приключений. И всегда я приобретал в них что-то очень ценное, вроде этой рубашки с Эрина. Я никогда еще не оставлял ничего в чужих землях. Но здесь я оставляю нечто большее, чем рубашку. И я вовсе об этом не жалею. Прощай, Йармиль. Я так люблю тебя, что мне даже не жаль уезжать. Ты всегда будешь со мной.

— Где бы ты ни был, ты тоже всегда будешь со мной. — Яромила улыбнулась. — Во мне есть часть тебя, которую тебе уже не забрать назад.

Она подняла лицо и позволила ему поцеловать себя — этот поцелуй наполнил их памятью о вчерашнем, и божественный огонь вновь связал их воедино. Яромила и правда не жалела, что Одд хочет уехать, и не стремилась его удержать. Ее влечение к нему было гораздо больше, чем обычные девичьи поиски жениха. Богиня, с которой она сроднилась с начала отрочества, по-прежнему была с ней, но теперь уже другая, обновленная. Яромиле нужно было осознать эту перемену и привыкнуть к ней, и для этого ей даже хотелось остаться одной. Как Ярило, отдавший земле всю свою силу, уходит в Нижний мир до новой весны, так и Одд мог идти своей дорогой. И как ему указывал путь сам Халоги, бог Высокого Огня, так и Яромила знала, что идет по вечному пути матерей земли — Лели, Лады, Макоши… Застывшее в неподвижности мертво, но она сделала шаг вперед, и ныне ей предстояло ждать, когда судьба созреет и принесет плоды.

Глава 11

Сразу после Купалы князь Одд Халейг уехал вместе со всей дружиной, пополненной остатками руси покойного Иггвальда. Но запустения в Ладоге не замечалось: в разгар лета понаехало торговых людей — одни шли с Варяжского моря на Волгу, другие обратно. Едва Домагостева челядь успела прибрать гостиный двор, как снова понадобилось место для знатных гостей.

С Ильмерь-озера приехал Родослав, родич словенского старейшины Вышеслава, и привез с собой людей из далеких полуденных земель — со среднего Днепра, где жило племя полян.

Не так чтобы словене совсем ничего не знали о тех краях. В сказаниях предков, пришедших с юга, упоминались и Днепр, и Дон, и Дунай. Во времена свейского владычества отважные конунги с сильными дружинами не раз отправлялись на юг и порой возвращались оттуда, поуменьшившись в числе, но с богатой добычей, и приносили с собой вести о Греческом море и несметных богатствах тамошних стран, а также о многочисленных словенских и иных племенах, земли которых им приходилось пересекать. В сагах, которые викинги потом рассказывали долгими зимними вечерами в Альдейгье, повествовалось о чудесных красавицах, дочерях тамошних царей и князей, и на этих красавицах женились после совершения подвигов отважные воины, получая с ними в приданое половину земли могущественного тестя. Некоторые на самом деле привозили с собой женщин, взятых в качестве добычи — иной раз светловолосых словенок, а то и смуглых, большеглазых гречанок, не слишком-то красивых на привычный взгляд. Едва ли какая из них была царской дочерью, однако же эти пленницы служили живым подтверждением успешности походов.