Грезы любви - Берд Джулия. Страница 8

Чуть позже она увидела мастерскую, где делали восковые свечи.

— Тринадцать сотен свечей сожгли прошлой ночью, — жаловался бородатый хозяин какой-то старухе. — Я не поспеваю.

— Лорд Ричард любит, чтобы было светло, — ответила старуха.

Тэсс была поражена. Более тысячи свечей сожгли прошлой ночью в Кадмонском замке, какая расточительность! Ну, Ричард, — думала Тэсс, — преподнесу я тебе урок, как правильно управлять замком — до того, как с тобой разделаюсь.

Чуть подальше она увидела собравшихся в круг шумящих людей. Они наблюдали за петушиным боем. Петухи прыгали и выщипывали друг у друга перья. «Разве сегодня праздник?» — удивилась Тэсс. Она вполне могла запамятовать. Ведь с тех пор, как она покинула Хаддингтонский замок, так много всего произошло, что она потеряла счет времени. Затем, поразмыслив, Тэсс пришла к заключению, что праздника не должно быть, просто любители петушиных боев такие же бездельники, как и сам хозяин замка. Закрыв глаза, Тэсс быстро ушла от жестокого зрелища и сразу же столкнулась с поваром, несущим в охапке живых цыплят.

— Пардон, миледи, — пробормотал повар, в то время как цыплята бились у него в руках. От них исходил запах куриного помета, Тэсс отпрянула и от удивления рассмеялась. Что еще ей оставалось делать? Тэсс была рада, что Ричарду не удалось лишить ее смеха. Первый раз после смерти отца она смеялась. После года траура. Тэсс поняла, что это случилось именно потому, что она наконец-то высказала Ричарду все, что о нем думала.

Тэсс подошла к подвесному мосту. Как раз в это время мощные рычаги опускали деревянный мост через ров. Свора борзых псов, видимо возвращавшихся с охоты, рыча и лая устремилась во дворик замка. Одна собака ткнулась холодным влажным носом в руку Тэсс, затем с лаем помчалась за остальными. Вслед за борзыми в замок въехал охотник с соколом на плече, за ним следовала целая группа всадников. Все были красиво одеты. Охотники болтали и смеялись, хвалясь подстреленными зайцами и куропатками, безжизненно свисающими с их седел. Замыкали кортеж два оруженосца, между лошадьми которых была закреплена окровавленная туша дикого кабана, насаженного на копье.

Охота была удачной, заметила Тэсс и тут же вспомнила, как ее отец любил охотиться. Наконец, когда процессия въехала в замок, стражник приказал опустить мост.

Увидев многочисленную челядь графа, охотников на холеных конях, слуг в ливреях, Тэсс поняла, что граф Истербай действительно очень нуждался в деньгах. Ведь ему нужно было кормить всех этих людей. Ее отец был намного богаче, но и то редко собирал у себя в замке так много народу, разве что по большим праздникам. А в Кадмонском замке, как она поняла, был обычный день. Конечно, кабана хватит на день или на два. Но, если началась охота, приглашенные обычно остаются на недели, пользуясь гостеприимством хозяина. А если у Ричарда так мало золота, кто же за это все будет платить? Тэсс поняла, вновь закипая яростью, что платить будет не кто иной, как она сама. Как же она ненавидит этого человека! Тэсс глубоко вздохнула, с горечью сознавая, что богатство ее отца будет растрачено на потехи графа. Но внезапно перед ней появился всадник в горностаевом плаще. Что-то заставило девушку отпрянуть назад — шестое чувство подсказало ей, что перед ней враг.

Красивый всадник поравнялся с ней, его роскошный меховой плащ развевался по ветру.

— Я вижу, вы решили остаться, — крикнул Ричард.

Тэсс не ответила, и он остановился и пристально посмотрел ей в лицо. В это время толпа детей, с шумом гоняющих мяч, пронеслась между ними. Ричард ласково улыбнулся, глядя на детей, затем продолжил, иронично глядя на Тэсс синими глазами:

— Я думал, вы уже уехали. Но, так как вы еще здесь, надо полагать, ваш отъезд не будет столь внезапным, как приезд сюда. Не так ли?

Тэсс покраснела, вконец растерявшись. Как ей хотелось плюнуть ему в лицо!

— Не делайте скоропалительных выводов, милорд.

Ричард, понукая лошадь, медленно приблизился к ней, снял лайковые перчатки одну за другой и, потирая пальцы, заговорил:

— Нет, что вы, оставайтесь. Для меня это даже лучше. Я только что заказал новые ружья, мне потребуется ваше золото. Я должен вооружить целое войско.

В подтверждение его слов в поле, за каменной стеной замка, ухнула пушка. Вдали послышался шум, призыв горна, приглушенные выстрелы.

— Вы собираете войско? — Ричард утвердительно кивнул головой. — Зачем? Преследовать еретиков? — спросила Тэсс.

— Нет, король собирается в поход на Францию. Он хочет захватить Нормандию. Вы сами сказали, что уважаете волю монарха, поэтому вам не следует возражать, если я воспользуюсь вашим золотом. Ведь Генрих для этого и устроил наш брак, чтобы ваше богатство помогло ему завоевать Нормандию. Вы должны быть рады. Не так ли?

Как она ненавидела его играющие озорным весельем глаза! О, мерзкий человек, мерзкий мир! Осталось ли хоть что-то на этой земле, чего король Генрих не осквернил бы, думала Тэсс, сжимая кулаки так сильно, что ногти впились в ее сжатые ладони.

— Я исполню любое ваше желание, — спокойно ответила она.

— Хорошо, — сказал Ричард, касаясь ее подбородка и запрокидывая лицо вверх. — Все, о чем я прошу, — это пунктуальность и хорошие манеры. Я очень не люблю ждать. В остальном меня можно терпеть. Вопрос в том, сможете ли вы меня вообще терпеть? — Он подмигнул ей и, насвистывая веселую мелодию, удалился, погоняя своего коня.

— Зачем вы ищете встречи с женщиной, которая вас ненавидит? — выкрикнула Тэсс ему вслед.

Ричард медленно обернулся. Тэсс пронзили его синие глаза.

— Вам недолго осталось меня ненавидеть, — сказал он с дьявольской улыбкой на лице.

На какой-то момент Тэсс поверила ему.

5

После часа интенсивных упражнений с копьем в седле Ричард быстро вошел в свои покои. Он вконец вымотался. Слуга уже приготовил ванну. Струйки пота, стекавшие по рыжевато-каштановым волосам на его груди, приятно щекотали.

— Годфри, — закричал Ричард слуге. — Черт тебя побери, где же ты?

Шагая по комнате, он сбрасывал с себя одежду. Сначала — запыленный камзол, затем льняную рубаху с длинными рукавами, мокрую от пота после утренних скачек. Затем он снял чулки и все исподнее, побросав одежду на ходу под ноги. Ричарда ничуть не смущало, что кто-нибудь, проходящий по саду, мог увидеть его наготу через незанавешенные окна, выходящие в сад. Любой мог увидеть голого графа. Спальня освещалась пятнадцатью прямоугольными окнами с изумительными узорными стеклами, через которые ласково светило солнце. Ветки цветущих груш и яблонь слегка касались стекла, как будто вежливо просились войти.

— Войдите, — крикнул Ричард, приняв шорох веток за стук в дверь. Поняв свою ошибку, он глубоко вздохнул и закатил глаза. — Теряю рассудок, — пробормотал он.

Ричард был взвинчен недавней ссорой с леди Тэсс. Устало потирая виски, он хмуро посмотрел на ветви, постукивающие по стеклу, и залюбовался игрой солнечного света, преломленного гранеными стеклами. Солнечные зайчики, красные, синие, желтые, весело кружили у него перед глазами. Да, эти роскошные окна дорого стоили, но они не были излишеством для человека, любящего все прекрасное. Ричард любил все яркое, дерзкое. У него был необузданный порыв мыслей. Он презирал людей с узкими взглядами на жизнь. Его раздражала обыденность, ибо жизнь была слишком коротка и полна несправедливости. Он хорошо это усвоил в двенадцатилетнем возрасте, когда казнили его отца. Вскоре и мать скончалась от горя. А затем дядя Дэзмонд, лояльный к узурпатору, выгнал из дому Люси. Всего за один страшный год Ричард потерял всю семью. А еще год спустя он потерял Мэрли-Вэйл, несколько тысяч акров богатейшей земли. Его прибрал к рукам епископ Киркингам.

Как бы Ричард ни хотел вернуть свои земли, он не мог требовать этого от узурпатора, который был на стороне епископа. Ему оставалось только ждать, когда придет его время. Зная безжалостность короля, Ричард рано научился приспосабливаться, любезно улыбаться монарху. Он понял также: чтобы выжить, надо уметь врать, устраивать страшные заговоры, идти на компромиссы. Но, несмотря на все пережитое горе, Ричард, казалось, наслаждался жизнью, но только самый проницательный наблюдатель мог заметить печать скорби в его всегда веселых глазах, от которых расходились легкие морщинки, пролегшие от долгого созерцания подлости, которая творилась вокруг.