Янычар и Мадина - Бекитт Лора. Страница 13

Вошла все та же тихая служанка и с поклоном положила перед Мадиной красивый наряд: шелковые штаны в полоску, белоснежную рубашку, расшитый золотом зеленый кафтан, желтые сафьяновые туфли, украшенную цветными шнурками плоскую шапочку. Мадина пристально посмотрела на девушку, но не проронила ни слова.

Служанка вновь ушла. Мадина не притронулась к одежде и продолжала ждать. Она ждала не напрасно – вскоре на пороге комнаты появился Асфандияр-ага. Он окинул свое приобретение насмешливым взглядом, в котором затаилось недоброе любопытство.

– Так я и думал! Почему ты не переоделась?

Мадина без притворства и страха посмотрела ему в глаза и спокойно произнесла:

– Зачем мне наряжаться в одежды, которые будут меня душить? Почему я должна оставаться в стенах, которые на меня давят?

– Потому что ты – моя собственность. Она твердо ответила:

– Нет. Моя душа, мое сердце и мое тело принадлежат только мне. И еще Богу.

– Богу ты будешь принадлежать, когда отойдешь в мир иной. В этой жизни именно я заплатил за тебя деньги, и, стало быть, волен распоряжаться тобой!

– Вы никогда не заставите меня делать то, чего я не желаю делать!

– А чего ты желаешь?

С этими словами Асфандияр-ага шагнул к девушке. Он был очень зол, поскольку только что вернулся из кофейни, где повздорил с бывшим хозяином Мадины. Верный своим принципам, Асфандияр-ага прилюдно упрекнул командира янычар в том, что один из его воинов пытался похитить только что купленную эмином невольницу. Джахангир-ага наотрез отказался от обвинений, заявив, что вверенные ему воины все как один преданы султану, строго соблюдают дисциплину и не способны совершать бесчестные поступки. Вспыхнула ссора. Джахангир-ага выстоял в словесной перепалке и удалился с достоинством победителя.

– Я хочу вернуться домой, на родину, к отцу своего ребенка, – заявила девушка.

– Можешь на это не рассчитывать. Ты – военная добыча и всегда будешь кому-то принадлежать, переходить от хозяина к хозяину, пока не смиришься. Но тогда, боюсь, будет слишком поздно!

– Этого не случится, потому что я никогда не смирюсь. – Эмин усмехнулся и с расстановкой произнес:

– Ошибаешься. Сейчас ты позволишь служанке искупать тебя, удалить с твоего тела лишние волосы, причесать, как положено, покрасить ногти. Потом наденешь украшения и нарядное платье, и тебя приведут в мою спальню. А там ты исполнишь все, что я тебе прикажу. Исполнишь! – повторил он с нажимом. – В противном случае ты никогда не увидишь своего ребенка!

Мадина оцепенела, в ее взоре промелькнуло отчаяние. Как она могла думать, будто распоряжается собой, если у этого человека есть оружие, против которого она бессильна?!

– Кстати, кто его отец?

– Не скажу! – гневно воскликнула девушка. Глаза эмина злобно сверкнули.

– А тот янычар, который хотел тебя похитить? Кто он?

– Я его не знаю.

– Ты лжешь! – с удовлетворением произнес Асфандияр-ага. – Лжешь, как все женщины. Едва ли ты чем-то отличаешься от остальных. Впрочем, проверим.

Он повернулся и вышел, испытывая торжество и вместе с тем досаду, поскольку понимал, что никогда не обретет над этой женщиной истинной власти.

Мадина молча смотрела в одну точку, пока служанка мыла ей волосы, обтирала тело, попутно умащивая его лавандой, красила ногти соком лавсонии и, обмакивая кисточку в аль-колун [17] подводила брови. Затем она обвила шею черкешенки сверкающими ожерельями и вдела в уши звенящие серьги.

Что делать, если нужно выбирать между огнем и пламенем, если ты покупаешь самое дорогое ценой позора, ценой отказа от самой себя?!

Лунный свет просачивался в комнату, растекался по ней, будто обшаривая углы. Мадине хотелось сжаться, сделаться очень маленькой, незаметной, чтобы как-то уберечься от того невидимого и непонятного, что обрушилось на нее с темных небес. Несколько мгновений она стояла неподвижно – юное тело, нежные черты, в которых невольно проступала взрослость, пробужденная бурным течением безжалостной жизни. Что делать, как быть?! Ведь она не сможет… И все-таки жизнь сына была для нее ценнее всего, потому Мадина покорно прошла в спальню нового повелителя.

Он ждал ее, привольно развалившись на ложе и завернувшись в вытканное радужными узорами покрывало. Асфандияр-агу можно было назвать красивым мужчиной, но Мадина никогда не думала, что красота бывает столь неприятной, даже отталкивающей.

Кинжал Айтека был спрятан в рукаве, но девушка чувствовала, что не решится убить эмина. Такой шаг мог стать смертельным и для ее сына, и для нее самой! Мадина задержалась на пороге и посмотрела на своего мучителя. Асфандияр-ага глубоко вздохнул. У него был темный, жгучий взгляд.

– Иди сюда.

Девушка подошла – осторожно, несмело, неслышно ступая по каменному полу.

Эмин лениво произнес:

– Танцевать ты не умеешь. Секретов обольщения мужчины не знаешь. Стало быть, просто ложись рядом. Но сначала выпей вот это. До дна.

И протянул ей кубок.

Мадина вздрогнула. Пророк запретил пить виноградное вино, она знала об этом с детства, но сейчас… Черкешенка взяла сосуд в руки, осторожно пригубила. Потом сделала большой глоток, пристально глядя на своего господина поверх края кубка. Не морщась, выпила до дна и отшвырнула кубок. По телу пробежала горячая волна, и мысли разлетелись, словно вспугнутые птицы.

Эмин следил не мигая, на его лице отразилось изумление. Он откинул покрывало и повелительно произнес:

– Иди!

Мадина легла. Асфандияр-ага снял с нее кафтан, сорвал и отбросил в сторону шапочку, сдернул рубашку. Кинжал упал на ковер, но эмин этого не заметил. Тяжелая рука стиснула плечо невольницы, потом по-хозяйски легла на грудь. Эмин наслаждался дрожью ее тела. Глаза девушки были широко раскрыты, губы крепко сжаты, на лице застыло выражение смешанной с отчаянием внутренней силы.

Асфандияр-ага глубоко вздохнул и восхищенно покачал головой: как же хороша она была сейчас, с рассыпавшимися по подушкам волосами, пылающим страстной ненавистью лицом и изящным телом, в это мгновение похожим на туго натянутую струну! Эмин распустил завязки шаровар Мадины, и его рука властно коснулась спрятанной под ними горячей и нежной плоти.

– Потом ты сама придешь ко мне на ложе и, как другие женщины, будешь умолять, чтобы я взял тебя!

– Никогда!

Внезапно в душе Мадины всколыхнулись с трудом сдерживаемые чувства, напряжение отпустило и прорвалось наружу волной бурной ненависти. Она изогнулась, быстро нашарила на ковре кинжал и, не дрогнув, вонзила его в грудь Асфандияр-аги. Тот страшно закричал, а девушка вскочила с ложа, схватила одежду и бросилась бежать. Ее схватили в коридоре, заломили руки, заткнули рот.

В доме начался переполох. Эмин хриплым голосом звал на помощь. Прибежали слуги, послали за хакимом. [18] К счастью, рана оказалась не смертельной, хотя и опасной. Врач обработал порез и хотел дать эмину опия, но тот воспротивился:

– Подожди. Сначала я должен распорядиться об одном деле. Позови моего слугу и оставь нас одних.

Вошел Орхан, человек, готовый и способный выполнить любое поручение эмина. Асфандияр-ага сказал:

– Мне не нужна эта девчонка, я не хочу о ней вспоминать. Сделай так, чтобы она больше никогда не увидела солнца.

Орхан поклонился.

– Прикажете задушить? – Эмин поморщился.

– Слишком просто. Свяжи, зашей в мешок и выброси в море. И не забудь положить туда что-нибудь тяжелое.

– Не забуду, господин.

– Сделай это прямо сейчас. Возьми с собой Мусу. И смотрите, без разговоров! Будьте осторожны, чтобы никто не заметил.

Орхан еще раз поклонился и вышел. Ему был понятен замысел господина. Девчонка должна понять, что с ней сделают, и пережить ужас ожидания страшной гибели. Слуги не испытывали к Мадине враждебных чувств, но она столь неистово вырывалась, царапалась и кусалась, что они поневоле разозлились, избили девушку и крепко связали ей руки и ноги. Затолкав Мадину в мешок, они не забыли положить в него увесистый камень. Потом тихо вышли со своей ношей за ворота дома.