По образу и подобию (Видение смерти) - Робертс Нора. Страница 15

— Или он просто ублюдочный отморозок со склонностью к насилию и убийству.

— Да. — Мира спокойно потягивала чай. — Бывает и так. Но всегда есть первопричина, Ева. Реальная или вымышленная, это значения не имеет. Побудительной причиной изнасилования является жажда власти, а не жестокость и уж тем более не секс. Насильственное проникновение ради своего собственного удовольствия, причиняющее боль и вызывающее страх. Убийство возносит эту жажду власти на новый уровень. Убийство — высшая власть над другим человеческим существом. А избранный способ — удушение — является очень личным, даже интимным.

— Я думаю, в этот момент он и словил свой главный кайф. Он задушил ее лицом к лицу. Он наблюдал, как она умирает.

— Я готова с этим согласиться. Мы не можем знать, имела ли место эякуляция, так как следов спермы не было, но я не думаю, что он импотент. Возможно, для него решающим фактором является насилие, а не половой акт. Если бы он был импотентом, мы имели бы гораздо больше повреждений, нанесенных как до смерти, так и после.

— Вырезать ей глаза — это не слабо, — заметила Ева.

— Я думаю, для него это скорее еще один символ. Он любит символы. Он ослепил ее, и она больше не имеет власти над ним, так как не может его видеть… Да, пожалуй, для него это самый важный символ. Он отнял у нее глаза, но не уничтожил их, что было бы проще и быстрее, а сохранил. Глаза важны для него, они имеют некое особое значение.

«У нее были голубые глаза, — вспомнила Ева. — Цвета полевых колокольчиков, как и у ее дочери».

— А может, он просто-напросто врач-окулист?

Мира покачала головой.

— Сомневаюсь, что он способен работать с женщинами — лечить их или хотя бы общаться с ними постоянно. Скорее всего, он живет один, имеет такую работу, которую может делать в одиночестве или в обществе других мужчин. Он педантичен, но в то же время любит рисковать. И еще он одержим гордыней. Он не только изнасиловал и убил женщину в публичном месте, он оставил ее там на всеобщее обозрение.

— «Смотрите на дело рук моих и трепещите»?

— Вот именно! Если Элиза Мейплвуд была для него скорее символом, чем точно обозначенной целью, значит, его работа еще не закончена. Он настолько педантичен, что наверняка уже наметил следующую жертву. Но сначала он должен изучить ее привычки, ежедневный распорядок, наметить наилучший способ добраться до нее.

Ева вздохнула:

— Отец Элизы продержался в качестве подозреваемого секунд десять. У него есть судимости, но, судя по всему, его не было в городе. Мы это проверяем, но не похоже, что им могли двигать такие мотивы.

— Символы не те, — согласилась Мира. — Да, мне тоже так кажется. Если только вы не обнаружите, что эти символы как-то связаны с отношениями между отцом и дочерью, но это маловероятно. Скорее всего, убийца не знал Мейплвуд лично, он просто выбрал ее в качестве символа.

— Я проведу вероятностный тест. Мы пытаемся отследить ленту. Это хорошая наводка. — Ева внезапно помрачнела. — Кстати, что вы думаете об экстрасенсах?

— Ну, поскольку у меня дочь экстрасенс…

— Ах да, верно! — Ева еще на минуту задумалась; Мира терпеливо ждала. — Дело в том, что сегодня утром у меня была посетительница…

И она рассказала Мире о Селине Санчес.

— У вас есть причины сомневаться, что она говорила правду?

— Никаких, если не считать того, что я не склонна верить в переселение душ и тому подобную чепуху. Я ее проверила, вроде бы все чисто. Обидно признавать, что она мой лучший источник.

— Вы примете ее еще раз?

— Да. Личным предубеждениям и пристрастиям нет места в работе. Если она даст мне информацию, я ее использую.

— Было время, когда вы были точно так же не расположены общаться со мной.

Ева бросила на нее взгляд исподлобья.

— Ну, на то была другая причина. Вы всегда видели куда больше, чем меня устраивало.

— Возможно, я до сих пор вижу больше, чем вам хотелось бы. Вы выглядите не только измученной, Ева, вы чем-то огорчены.

Было время, когда она просто пожала бы плечами в ответ на эти слова да с тем и ушла бы. Но с тех пор они с Мирой проделали вместе долгий путь.

— Оказалось, что Луиза Диматто ее знает. Ну, эту ясновидящую. Школьные подружки. Мне надо было расспросить ее об этом — и я поехала в «Дочу».

— Вот как…

— Типичная реплика промывателя мозгов! Вот как.— Ева отставила нетронутую чашку в сторону, встала и начала расхаживать по кабинету, бренча мелочью в кармане. — И система работает! Это я о «Доче». Просто поразительно, чего Рорку удалось добиться. Еще более поразительно, зачемон это сделал. Отчасти, конечно, ради себя, ведь его самого жизнь изрядно потрепала, когда он был ребенком. Отчасти ради меня — главным образом ради меня, из-за того, что мне пришлось вынести. Но еще больше ради нас обоих. Ради того, чем мы стали сейчас.

— Вместе.

— Господи, я люблю его больше, чем… Это невозможно — так любить кого-то! И все же, зная, какую грандиозную работу он проделал, зная, что он ждет от меня участия, зная, как для него это важно, я всеми силами избегала визита в приют.

— Думаете, он не понимает — почему?

— Да, он понимает. И это тоже невероятно — какон меня понимает. Это замечательный дом, доктор Мира, и название как раз подходящее. Но все время, что я провела там, мне было плохо. У меня сердце болело, меня трясло, мне было тошно и страшно. Мы хотелось уйти, держаться подальше от этих женщин с их синяками, с их беспомощными детьми. У одной девочки была сломана рука. Ей было лет шесть. Я не умею определять детский возраст…

—Ева!

— Я прямо чувствовала, как ломается кость. Я это слышала! Мне хотелось рухнуть на пол и закричать. Я еле удержалась.

— И вы стыдитесь этого?

Стыдилась ли она? Ева не была в этом уверена. То, что она ощущала, было похоже на какую-то нездоровую смесь стыда и злости.

— Надо же когда-то избавиться от этого, — пробормотала Ева.

— Почему?

Ошеломленная Ева воззрилась на Миру в недоумении.

— Ну… потому что надо это преодолеть.

— Избавиться или преодолеть? Это совершенно разные вещи. — Мире очень хотелось подойти и обнять Еву, но она понимала, что это неуместно и будет неправильно понято. — Да, вы должны постараться это преодолеть. Выжить, жить нормальной жизнью, быть счастливой, плодотворно работать. Вы всего этого добились. Нет, вы добились гораздо большего! Но вы не должны пытаться избавиться от своего прошлого. Вы не можете забыть о том, что вас били, мучили, насиловали. Вы требуете от себя большего, Ева, чем от кого бы то ни было на свете.

— Но я не должна была так реагировать! «Доча» — прекрасный дом…

— И в этом прекрасном доме вы увидели ребенка, которого кто-то пытался сломать. Вполне естественно, что вам стало больно. Но вы не ушли.

Ева вздохнула и снова села.

— Пибоди что-то почувствовала. Когда мы вышли, она заговорила о дружбе, сказала, что готова выслушать, если я захочу выговориться. И как, по-вашему, я отреагировала?

— Откусили ей голову, я полагаю, — предположила Мира с легкой улыбкой.

— Точно. Я устроила ей головомойку. Выдала ей по полной программе: не суй нос в чужие дела, твой номер шестнадцатый, молчи в тряпочку и так далее. Все это дерьмо само собой выпрыгивало у меня изо рта!

— Я думаю, вы извинитесь перед ней.

— Уже извинилась.

— Вы с ней давно уже вместе работаете и дружите помимо работы. Вам стоит подумать о том, чтобы рассказать ей правду. Хотя бы часть.

— Не понимаю, какую пользу это могло бы принести каждой из нас.

Мира лишь улыбнулась в ответ: — Что ж, вам будет о чем подумать. Езжайте домой, Ева. Вам необходимо поспать.

5

Поскольку сама Ева мечтала о нескольких часах забвения, последовать совету Миры было нетрудно. Она направилась прямиком домой и, как всегда, проехав через ворота, попала в волшебное царство. Здесь по-прежнему царило лето: яркие цветы, зеленая трава, расстилающаяся, казалось, на мили, высокие деревья с пышными кронами, отбрасывающие прохладную тень. Дом с его башнями, шпилями и изящными террасами высился над всем этим зеленым великолепием: то ли замок, то ли крепость, а главное — дом. Но лучше всего было то, что в этом доме имелась постель, предназначенная лично для нее.