Первородный грех. Книга первая - Габриэль Мариус. Страница 2

– Ну? – улыбаясь, спросила вернувшаяся в кабинет Майя Дюран. – Что за важный пакет? – Ее улыбка растаяла, как только она увидела выражение лица Мерседес. Подойдя к столу, Майя взглянула на лежащую там фотографию. – Это же Иден, – прошептала она. – Иден… Что все это значит?

Не в силах выдавить из себя ни слова, Мерседес лишь медленно покачала головой. Затем, почувствовав внезапный приступ тошноты, бросилась в ванную и склонилась над раковиной. Ее вырвало.

Слишком ошарашенная, чтобы сразу прийти на помощь, Майя некоторое время стояла, озадаченно глядя на фото. Наконец к ней вернулось самообладание; она кинулась в ванную и подала Мерседес полотенце.

Та вытерла лицо и, едва держась на ногах, прислонилась к облицованной кафелем стене. Откуда-то из глубины сознания нахлынули воспоминания. То далекое время, когда она, охваченная горем и болью, вот так же стояла, привалившись к кафельной стене ванной комнаты. Как давно это было… С полным безразличием она почувствовала, как Майя бережно обнимает ее.

– Извини, – сухо проговорила она наконец. – Я устроила сцену.

– Как же это понимать? – дрожа всем телом, допытывалась Майя. – Ее что, похитили? Что им надо? Денег?

– Не знаю. – Мерседес подошла к столу и уставилась на фотографию.

Мышцы голого живота девушки были напряжены; Очевидно, она испытывала неудобства и слегка приподняла правую ногу. Значит, по крайней мере, жива – это не труп, привязанный к железному стулу.

– Разве там нет никакой записки? – спросила Майя. – Или письма?

– Только то, что написано на обороте.

Майя перевернула фотографию. Ее рука непроизвольно прижалась к губам.

– О Боже! Ты звонила на ранчо?

– Да. Там никого нет.

Мерседес сделала глубокий вдох и снова взялась за телефон.

Санта-Барбара, Калифорния

Ничто не нарушало покоя на вилле Доминика ван Бюрена.

Она располагалась на пяти акрах роскошного участка земли с ухоженными лужайками и живописными купами старых пальм. Вдалеке аквамариновой полоской поблескивал на солнце Тихий океан.

Строилась эта вилла в спокойные пятидесятые годы, еще до того как начался бум недвижимости, и представляла собой внушительное сооружение в испанском стиле, многие детали декоративной отделки для которого привозились непосредственно из Испании, причем самые красивые вещи были взяты из заброшенного женского монастыря, как, например, массивная дубовая дверь с причудливо выкованными петлями, прибитыми громадными железными гвоздями, отполированные ногами глиняные плитки на полу и терракотовая балюстрада, окружавшая террасу.

Ровно в шесть тридцать утра из невидимых в траве разбрызгивателей ударили фонтаны бриллиантовых струй, чтобы изумрудная зелень сохранила свою свежесть в течение еще одного знойного летнего дня.

Однако в хозяйской спальне отдаленное шипение воды оказалось достаточно громким, чтобы вывести Доминика ван Бюрена из кошмарного сна, в котором тот пребывал последние несколько минут.

Он со стоном перевернулся на спину, сглотнул. После событий прошедшей ночи во рту остался отвратительный вкус, голова раскалывалась, а кожа горела огнем, несмотря на то, что он давно уже сбросил с себя простыни.

Омерзительное жужжание – словно муха в банке – так и скребло по нервам. Доминик пошарил в скомканных простынях и нащупал электровибратор. Все еще включенный, он был горячим – проработал, забытый, несколько часов. Оргазм за оргазмом. Выключив прибор, Доминик швырнул его на пол.

Мочевой пузырь, казалось, вот-вот лопнет. Ван Бюрен сполз с кровати и пошлепал в туалет. В глаза ударил свет, отраженный от сияющих золотых кранов раковины и унитаза. Облегчившись, он спустил воду и вернулся в спальню.

Затуманенным взором Доминик уставился на следы вчерашней вечеринки. На полу валялась пустая бутылка из-под «Арманьяка», а стеклянный столик выглядел так, словно кто-то посыпал его тальком, однако это был не тальк.

Девчонка спала на животе – голова повернута на бок, видны розовая щечка и раскрытый ангельский ротик. У нее загорелая и гладкая спина. Она была более чем в два раза моложе него, но Доминик тешил себя надеждой, что эта юная особа находилась здесь не только ради кокаина, которым он ее снабжал.

В конце концов, ван Бюрен был все еще красивым мужчиной. Годы пощадили его. Правда, местами его тело стало обрюзгшим, а волосы, которые он стриг на молодежный фасон, как сенатор Эдвард Кеннеди, признанный тогдашней модой секс-символом Америки, были теперь, увы, слишком седы, чтобы их красить. Но хирург-косметолог недавно убрал ему двойной подбородок, и в общем и целом ван Бюрен чувствовал, что для своих шестидесяти восьми лет выглядит просто замечательно.

Несколько приободренный этой мыслью, он включил кондиционер на полную мощность и забрался обратно в кровать. Он уже почти снова заснул, когда зазвонил телефон.

– Проклятье!

Доминик прижал трубку к уху и прорычал нечто нечленораздельное.

– Доминик! – едва расслышал он далекий голос, но сразу узнал его.

– Ради Бога, Мерседес! Ты знаешь, который здесь час?

– Это очень срочно, – взволнованно сказала она. – Иден похитили.

– Похитили? – недоверчиво спросил он. – Чушь!

– Только что специальный курьер доставил мне фотографию из Лос-Анджелеса. На ней – Иден, полуголая, прикованная к стулу.

Ван Бюрен в замешательстве потер ладонью лицо.

– Какая-нибудь дурацкая шутка.

– Это не шутка! Я звонила на ранчо. Там никого нет. Он попытался сесть.

– О Господи. – Лежащая рядом с ним девица заворочалась во сне. Он шлепнул ее по заднице. – Сколько они хотят?

– Об этом ни слова. Только фотография.

– Только фотография? Это ее штучки.

– Иден? Ты думаешь, Иден сама все это подстроила?

– Конечно. Ее почерк.

– Ты сумасшедший.

– Не называй меня сумасшедшим! – рявкнул он. Девчонка наконец проснулась, скатилась с кровати и в чем мать родила поплелась в туалет, при этом не потрудившись даже закрыть за собой дверь, так что ван Бюрен принялся разглядывать ее голое тело, устроившееся на унитазе. – Эту идею она позаимствовала у крошки Гетти.

– Что еще за Гетти?

– Ну, Джон Поль Гетти Третий, [3] – раздраженно сказал Доминик. – Внучек. Он же пропал. Неужели не слышала? Требуют за него несколько миллионов выкупа. Только газеты его живо раскусили. Все это надувательство.

– Точно никому ничего не известно, – угрюмо возразила Мерседес.

– Да сама посуди. Предки прижимистые, а у мальчишки расходы – ну там, кокаинчик, девки, выпивка, – конечно, ему обидно. Вот он с помощью своих чокнутых дружков и инсценирует похищение, надеясь вытрясти из старика несколько миллионов. Все логично. Ты что, газет не читаешь?

– Газеты много всякого дерьма выдумывают, Доминик. Малыш Гетти ничего не инсценировал. И Иден на такое не способна. Какой бы она ни была, она не настолько жестока. Чего она этим добьется?

– Денег, естественно, – сухо сказал ван Бюрен. – Она стала такой, что ради денег готова на что угодно.

– Я в это не верю.

– Кто же, тогда, ее похитил?

– В Лос-Анджелесе полно ненормальных. Взять, хотя бы, шайку придурков, которые в десяти милях от ранчо Иден убили восемь человек.

– Ты имеешь в виду дело Мэнсона? Да брось ты! Не делай из этого истерическую мелодраму.

– Разве я отношусь к женщинам, склонным к истерикам? – язвительно спросила Мерседес. – Ты такой меня знаешь, а, Доминик?

Тем временем девица спустила в унитазе воду, сполоснула свое хорошенькое личико и насухо его вытерла. Ее не интересовало, о чем Доминик спорит по телефону. Она снова хотела праздника. Совсем недавно она открыла для себя кокаин и была от него в восторге. С этим порошком она буквально уносилась на небеса и теперь готова была практически на что угодно ради чистого колумбийского зелья, которого у Доминика ван Бюрена, похоже, было навалом.

вернуться

3

В 1973 году в Италии средь бела дня был похищен внук американского мультимиллиардера, нефтяного короля, «самого богатого человека на земле» Джон Поль Гетти Третий. Шестнадцатилетний юноша жил в Риме вместе с матерью, исповедовал религию хиппи и продавал на городской площади металлические цепочки собственного изготовления. Выкуп – 1,7 миллиарда лир – отец платить отказался, считая инцидент происками матери, с которой он был в разводе. Дед тоже денег не дал. Тогда бандиты, чтобы заставить их раскошелиться, отрезали у Гетти-младшего ухо и прислали его в редакцию газеты «Мессаджеро».