Первородный грех. Книга первая - Габриэль Мариус. Страница 46

– Я плачу им черт знает какие деньги за то, что они почти ничего не делают.

Она пристально посмотрела на него покрасневшими, мокрыми от слез глазами.

– Все равно вам крышка. Теперь у нас Республика. Наверное, за ваши преступления вас казнят.

Уголки его рта опустились.

– Надо же, какая ты кровожадная маленькая революционерка!

– Ну, или, по крайней мере, на долгие годы упекут в тюрьму.

Он улыбнулся.

– А скажи-ка мне, Мерседес, если уж я такой ужасный преступник, почему ты так стремишься назвать меня своим отцом?

– Потому что это правда. – Мерседес проводила глазами маслину, которую он отправил себе в рот. – И мне наплевать на то, что вы тут говорите, я знаю, что это правда.

Массагуэр небрежно выплюнул косточку на пол. Его взгляд сделался холодным.

– А я слышал, ты умная девочка, – тихо произнес он. – Если бы ты была еще немножко поумнее, то поняла бы, что существуют определенные вещи, о которых нельзя говорить в общественных местах или в присутствии посторонних.

Его произнесенные ледяным тоном слова резанули ее сильнее, чем оскорбления, брошенные им несколько минут назад. Но в то же время, сжавшись на своем стуле, она где-то в глубине души почувствовала легкое удовлетворение. Он сознался-таки!

Мерседес посмотрела на стоящие на столе фаянсовые тарелки. Сколько яств! Здесь были и холодные жареные креветки, и блестящие от масла сардины, и маринованные моллюски, и нарезанная кружочками ароматная деревенская колбаса, а также маслины, миндаль, кусочки консервированной ветчины и множество прочих деликатесов. Она стала пробовать то одно, то другое. Все было изумительно вкусно. Массагуэр наблюдал, как она ела. Мерседес захотела пить и жирными от закусок пальцами взяла бокал с шампанским.

Джерард тоже поднял свой бокал.

– Salud, – сказал он с оттенком иронии в голосе. – Y viva la Republica.

Прежде чем выпить, она скорчила гримасу. Шампанское ей не нравилось, хотя искрящееся пузырьками вино освежало.

– И вы не боитесь? – спросила девочка, выискивая на тарелках, чем бы еще полакомиться.

– Чего?

– Республики, конечно.

Он презрительно рассмеялся.

– Твоя драгоценная Республика не продержится и шести недель.

– Это почему?

– Потому что армия этого не допустит. Ты что, думаешь, военные будут сидеть сложа руки и смотреть, как Испания превращается в еще одну Совдепию?

– Ну и что? Россия – рай для рабочих, – заявила Мерседес, накалывая на вилку маслину. У нее разыгрался аппетит.

– Милая моя, уверяю тебя, то, как русские обращаются со своими рабочими, выставляет меня прямо-таки ангелом.

– Скорее, дьяволом.

– Ну, не тебе об этом говорить. – Джерард уставился на маслину. – Я слышал, пару лет назад ты чуть мозги не вышибла одному малому.

Мерседес с минуту молчала, лицо ее приобрело какое-то странное выражение.

– Сейчас он уже поправился, – спокойно сказала она наконец.

– Ну, уж никак не благодаря твоим заботам. Я видел шрам. Почему ты это сделала, Мерседес?

Девочка пожала плечами. В ее широко раскрытых глазах не отражалось никаких эмоций.

– Должно быть, он тебя разозлил?

Она ничего не ответила, и, когда немного погодя заговорила, ее голос звучал спокойно и ровно:

– Если армия попытается подавить Республику, будет война. И мы будем сражаться за наше дело. Все так говорят.

– Тот, кто пойдет против армии, получит пулю, – так же спокойно произнес Массагуэр.

– Ну и пусть. Я бы пошла воевать против нее.

– А я бы – за нее. И, если бы ты встала у меня на пути, я бы тебя пристрелил.

– А может, я бы первой вас пристрелила.

– Возможно, – грустно сказал Массагуэр. – Ты, как я погляжу, человек опасный.

Глаза Мерседес задержались на его украшенной бриллиантом и двумя рубинами булавке для галстука. Сам галстук был шелковым и блестел, словно лазурное море.

– Правда? – проговорила она. – Вы в самом деле пристрелили бы меня?

– Безусловно. Если бы ты пришла отнять то, что принадлежит мне.

– Но вам ничего не принадлежит. Вы и ваша семья награбили свое добро у народа.

– Это весьма сомнительный аргумент, – отрезал он. – Однако, если народ действительно так считает, пусть попробует что-нибудь отобрать у меня. Если, конечно, хватит сил.

– Хватит!

– Сомневаюсь. – Массагуэр наклонился вперед. С тех пор как она видела его в последний раз, его лицо стало еще более суровым. – Позволь дать тебе один маленький совет, Мерседес. Всегда как следует думай, прежде чем встать на чью-либо сторону. У нас армия, флот, авиация. В Африке находятся подчиняющиеся нам дивизии Марокканских войск – это десятки тысяч самых отчаянных в мире воинов. На нашей стороне все пушки, все танки, все самолеты. У нас есть корабли и подводные лодки. Но, главное, у нас есть деньги. А именно деньги-то и выигрывают войны. И, кроме того, за границей у нас есть могущественные друзья, готовые в любую минуту прийти нам на помощь. Может быть, ты еще не доросла, чтобы все это понять?

– Доросла, – уставившись на него, буркнула девочка.

– Отлично. Теперь прикинь, что вы имеете на своей стороне. Не знающую дисциплины толпу вооруженных цепями крестьян. Разрозненные кучки фабричных рабочих. Праздно шатающихся цыган. Романтиков подростков да декадентствующих интеллигентов. Из-за границы помощи вы можете ждать только от русских, самой лживой и вероломной нации в мире. Ни оружия, ни денег, ни организации. И ты уверена, что вы победите?

Мерседес сделала еще один глоток игристого шампанского и тихонько рыгнула.

– Да! Потому что мы – народ!

Джерард снисходительно улыбнулся.

– Запомни мои слова, Мерседес.

– А знаете, вы ведь могли спасти себя. Надо было только отдать трудящимся ваши фабрики и земли. Вот тогда рабочие бы вас любили, а не ненавидели.

– О, я как-нибудь обойдусь без их любви. Честно говоря, их ненависть мне кажется даже предпочтительней. Но это так, к слову. А главное – ни черта они у меня не получат.

– Я знаю, – кивнула Мерседес. – Именно так обычно рассуждают все представители класса имущих. – Она поболтала ногами. – А я видела вашу жену. Много раз. Она итальянка.

– Точно, – подтвердил Массагуэр. Он почти не притрагивался к еде. Его глаза неотрывно следили за девочкой, хотя из-за полуприкрытых век трудно было сказать, насколько сильно она его интересовала.

– Она красивая.

– Ты так считаешь?

– Когда вырасту, я хочу быть похожей не нее.

– Смею тебя заверить, ты даже отдаленно никогда не будешь похожа на Марису.

Это ее задело.

– Я могу перекраситься в блондинку.

– Ты будешь красивой по-своему, – мягко произнес Джерард. – Ты уже красивая.

Весьма польщенная, она смотрела, как он наполняет ее бокал. У нее начала кружиться голова – то ли от шампанского, то ли от волнения, она и сама не могла понять.

– И все равно я хочу носить такие же, как у нее, платья, иметь драгоценные украшения и курить сигареты в таком же, как у нее, длинном мундштуке.

– Тогда советую еще раз подумать насчет того, чтобы перейти на другую сторону. Ни один уважающий себя «красный» никогда не потратит на одежду и тысячной доли тех денег, что тратит Мариса. Что же касается стоимости ее драгоценностей…

– А сколько она тратит?

– Больше, чем ты можешь себе представить. – Массагуэр улыбнулся, глядя, как Мерседес вопросительно наморщила лобик. – Сдается мне, твое образование – или я бы назвал это постижением революционной теории – еще не до конца закончено.

– Почему вы так говорите?

– Ну, ты ведь наверняка видела, как выглядят коммунистки? – насмешливо спросил он. – Они одеваются в мешком висящие поношенные штаны и рабочие бутсы. А волосы смазывают машинным маслом.

– Неправда!

– Да они с большим удовольствием в дерьме измажутся, чем наденут на себя изящные украшения и элегантные платья.

– Измажутся в дерьме? – Такого Мерседес еще не слышала. Она хихикнула в бокал с шампанским. – У вас родился сын, Альфонсо.