Королева Марго. Искушение страсти - Павлищева Наталья Павловна. Страница 50

Но еще больше удивилась Шастильон, когда Маргарита вдруг принялась развивать мысль дальше.

— Да! Откуда в Юсоне взяться изысканному кавалеру? Их и в Париже-то не слишком много, все больше грубияны. Да еще и чтобы был красавчик.

От волнения Маргарита даже встала и прошлась по комнате. Фрейлина следила за королевой уже с интересом. Мадам явно не хватало любовника, но она права, где взять подходящего в Юсоне, здесь кавалеры наперечет.

— Если такового нет, нужно просто взять неглупого красавчика и обучить его галантной любви!

Шастильон хотелось сказать, что это не так просто, и она с сомнением покачала головой:

— Мадам, даже если найти кого-то из местных, кого можно бы обучить, как это будет выглядеть? Парня просто поднимут на смех.

Несколько секунд мадам соображала, потом решительно тряхнула головой:

— А мы сделаем это тайно! Только я и вы, чтобы больше никто не знал о такой задумке. Знаете легенду о Пигмалионе и Галатее? Он создал столь чудесную статую, что влюбился в собственное творение и вымолил у богини любви, чтобы она статую оживила. Мы найдем готовую статую, то есть красавчика, и создадим из него прекрасного, галантного любовника!

Королеве так понравилась собственная идея, что она даже захлопала в ладоши:

— Замечательно! Это даже интересней, чем завоевывать чье-то сердце в Лувре!

Маргарита нашла себе занятие, вместе с чрезвычайно довольной доверием королевы мадам де Шастильон она разыскивала среди окружающих подходящую для перевоспитания кандидатуру. С отчаяньем приходилось констатировать, что таковых просто не было. Дворянчики всех мастей, вившиеся вокруг королевы, были либо туповаты, либо категорически некрасивы. Ни то, ни другое Маргариту не устраивало.

Тогда она вдруг заявила фрейлине:

— Нужно искать не среди придворных! Пусть это будет сообразительный парень из простых.

Шастильон с сомнением покосилась на решительную королеву: что значит «из простых», не крестьянина же та имеет в виду? Но перечить не стала, пусть потешится простым, все чем-то занята…

Подходящий подопытный нашелся нечаянно, пришлось чинить лестницу, а свой плотник поранил руку и работать топором не мог, но он же посоветовал:

— У моего свояка на свадьбе у дочери как раз гостит его родственник из Арля. Он хороший плотник.

«Хороший плотник» пришел не один, вместе с ним работал сын. Заметив взгляд, который бросила на сына королева, Шастильон поняла, что жертва перевоспитания найдена.

Нужно ли говорить, что парень был изумлен предложением посетить мадам для беседы. Королева беседовала долго, правда, едва ли красавец понял, чего от него хотят, ну, кроме обычного… но он оказался весьма покладистым и довольно неглупым.

Жана отмыли, переодели и попытались облагородить не только внешность, но и манеры. Это оказалось не так-то просто, руки, привыкшие к работе топором или пилой, не желали выделывать изящные жесты, как того требовала мадам. О выражении чувств и говорить не приходилось.

Но загоревшаяся идеей воспитать собственного Аполлона, Маргарита не сдавалась. Как и договорились, обучение галантным манерам проходило за закрытыми дверьми, она попросту запиралась с Жаном на неделю в своих комнатах, допуская туда только мадам Шастильон, и заставляла бедолагу жить той жизнью, к которой привыкла сама. Жан был проще Клода Франсуа, считал требования королевы чистейшей блажью, а себя обязанным этой блажи подчиняться. Но в отличие от хормейстера, он не слишком переживал из-за неудачных попыток говорить комплименты, быстро оценил женские прелести своей воспитательницы и, в общем-то, был жизнью доволен.

Придворные, изумленные недельным отсутствием королевы, принялись злословить. Мадам де Шастильон стойко выдерживала все атаки, не позволяя никому проникать в комнаты Маргариты, но ей самой о сплетнях поведала:

— Мадам, при дворе пошли ненужные, порочащие вас разговоры…

Королева рассмеялась, махнув рукой:

— Обо мне уже столько болтали, что сильнее испортить репутацию просто невозможно. Пусть болтают!

Сама она просто упивалась ролью наставницы. Жана требовалось обучить поведению во всем, начиная от того, как держать себя за столом, до комплиментов дамам. Шастильон с изумлением слушала, как Маргарита учит подопечного выражать восхищение несуществующей грацией мадам де Равайак. Этого не понимал и сам Жан, но сказано восхититься грацией, значит, восхищался. Иногда такая покорность ученика раздражала королеву, устав от деятельности воспитательницы, она отправляла подопечного прочь, взяв с него страшную клятву никому и ничего не рассказывать. Жан удалялся с заметным удовольствием.

Поостыв и придумав какой-нибудь новый метод облагораживания сына плотника, Маргарита вызывала его снова и снова запиралась на неделю.

При этом с прискорбием приходилось констатировать, что за время отсутствия руки парня успевали зарасти заусеницами, а все внушенное — напрочь выветриться. Обучение начиналось сначала.

— Дайте сюда ваши руки. Что вы ими делали, под ногтями снова грязь, а кожа грубая, как подметка?!

— Работал, — без малейшего чувства вины пожимал плечами Жан.

— Ах, неужели нельзя было поберечься? Мы столько времени ухаживали за вашими руками! — в голосе королевы слышалось настоящее отчаяние, но и это не смущало Жана.

— Так ведь не могу я без работы.

Со вздохом королева начинала ухаживать за руками плотницкого сына снова. Бесконечные ванночки, смазывание миндальным маслом, перчатки на ночь… Маргарита вспоминала брата и посмеивалась: знал бы он, что его сестра ухаживает за руками простолюдина, как за своими! Пока заусеницы перевоспитываемого отмокали, сам он слушал поэзию Петрарки в исполнении королевы:

— Это Петрарка. Не нравится?

В ответ на невразумительное мычание воспитуемого Маргарита предлагала:

— Хорошо, послушайте Ронсара, это уже совсем близко и по времени, и по духу.

Обучение продвигалось медленно, сын плотника оставался сыном плотника. Он терпеливей, чем хормейстер, сносил воспитательные порывы королевы, но было видно, что все это ему совершенно чуждо.

Однажды Маргарита принялась читать стихи с особенным вдохновением:

Жан решил проявить осведомленность:

— Мадам, Петрарка?

— Что?

— Стихи чьи, Петрарки?

— Мои, — почти горделиво ответила королева.

— Да ну? — едва ли плотник поверил. Оставалось только добавить «иди ты!».

Несколько мгновений Маргарита стояла, безмолвно глядя на хлопающего глазами подопечного, тот, видно, не мог решить, как ему реагировать на королевское творчество. Глупее ситуации не придумаешь, она даже решила, что лучше бы согласилась с авторством Петрарки, и вдруг… расхохоталась!

Королева смеялась с таким удовольствием и так заразительно, что в кабинет осторожно заглянула мадам Шастильон. Увидев сидящего в немом изумлении Жана и вытиравшую слезы Маргариту, фрейлина осведомилась:

— Мадам, что случилось?

Королева замахала руками на плотника:

— Ой, иди, иди, умоляю! Ты свободен.

Тот поспешил выскользнуть за дверь, гадая, чем же так насмешил мадам. А Маргарита никак не могла остановиться. Она вдруг увидела ситуацию со стороны: королева, ухаживающая за руками простого парня, обучающая его галантным манерам и читающая стихи с признанием в любви… И все это втайне, взаперти, когда придворные за дверью гадают, чем же там сутками занимается мадам с новым любовником, вернее, никто не гадал, все и так «знали». Никому же не могло прийти в голову, что можно сочинять стихи и срезать заусеницы вместо жарких постельных сцен.