Наследство из Нового Орлеана - Риплей Александра. Страница 102

Глава 56

– Мари, тебе следует знать, – заметила Memere, – что именины, в отличие от дня рождения, у нас принято отмечать с большой пышностью. И в августе, в День Мари, мы с тобой устроим замечательный вечер.

– А разве сегодня у нас не замечательный вечер?

Они сидели при свечах за покрытым кружевной скатертью столиком на балконе с железной решеткой, любуясь разбушевавшейся стихией. Мэри велела слугам накрыть стол здесь, вернувшись с прогулки.

– Мне очень хотелось устроить наше празднество на балконе, Memere. Дело в том, что я приехала в Новый Орлеан поздно вечером. Я ехала вдоль улицы и увидела на одном из балконов девушку примерно моего возраста, она сидела за столом вместе со своими родителями. Я так завидовала ей тогда… А теперь я чувствую себя так, как если бы я была той девушкой. Тогда я завидовала ей, сейчас все завидуют мне. Потому что у меня есть вы, Memere. И я вас очень люблю.

– Дитя мое. – На глазах бабушки выступили слезы. Мэри взяла ее за руку:

– Memere, в мой день рождения плакать не дозволяется, только улыбаться.

Анна-Мари Сазерак прижала руку внучки к мокрой щеке – она чувствовала себя как никогда счастливой.

После обеда она пошли в гостиную, где их ждал кофе. На подносе рядом с кофейником стояла квадратная обитая бархатом шкатулка.

– Мари, это мой подарок тебе, – промолвила Memere. Она открыла шкатулку.

Внутри оказалась пара браслетов – тяжелых золотых браслетов, усыпанных неограненными изумрудами.

– Мари-Элен не снимала их с рук, – произнесла бабушка. – Ей нравилось щеголять своими необычными руками.

Мэри взглянула на портрет прапрабабушки. На ее руках действительно были эти браслеты. И веер – тот самый, что в ее шкатулке. Портрет словно ожил.

– А что еще она любила, Memere? Вы ее знали? Какой она была?

– О, я хорошо ее помню. Мне было двенадцать, когда ее не стало. Все мои подружки в школе при монастыре урсулинок страшно завидовали тому, что у меня такая потрясающая бабушка. Она путешествовала по всему свету и говорила на языках, о которых мы даже не слышали. Она побывала в Санкт-Петербурге, Сан-Паулу, Александрии, Дели, Константинополе, – в общем, повсюду. Ее свадебное путешествие длилось пять лет, и, когда они с дедушкой вернулись в Новый Орлеан, у них было уже трое детей.

Мой дедушка тоже был замечательным человеком, хотя мы, дети, редко имели возможность видеть его. Он был личным советником испанского короля и месяцами не бывал дома, разъезжая по дипломатическим делам.

– Почему испанского, Memere? Почему не французского?

– Да потому, что он был испанцем, Мари. И французский король для него ровным счетом ничего не значил.

– Тогда как же он оказался в Новом Орлеане? С какой стати испанский король послал сюда своего советника?

– Неужели ты не знаешь, Мари, что испанцы владели Новым Орлеаном гораздо дольше, чем французы?

– Просто не верю своим ушам. Тогда почему жители Нового Орлеана говорят по-французски, а не по-испански?

– Да потому, что французский гораздо красивее, это же очевидно. И испанский был вытеснен французским. Так ты хочешь, чтоб я рассказала тебе про своего испанского дедушку или нет?

– Да, Memere, извините.

– Так вот. Его звали Хосе Луис. Он приехал в Новый Орлеан в семьсот шестьдесят девятом году, вместе с испанской армией. По его словам, он разглядел Мари-Элен еще с корабля, через бинокль, и послал ей воздушный поцелуй. Нам, девушкам, эта история казалась очень романтичной.

Но разумеется, в действительности все произошло иначе. Испанские солдаты тогда вовсе не были расположены к воздушным поцелуям. Ведь Новый Орлеан был французским городом. Жители его, узнав, что их король, Луи Добряк, отдал город своему кузену, испанскому королю Карлу; пришли в ярость. Это произошло задолго до прибытия Хосе Луиса. Французы не пожелали подчиниться ни испанским губернаторам, ни испанским законам. И принудили испанского губернатора к бегству.

Тогда Карл прислал нового губернатора. Он был выходцем из Ирландии, и звали его Алессандро О'Рейли. Наемник, шкура продажная. Он явился сюда с целой флотилией кораблей и двумя тысячами солдат. Первым делом он казнил тех, кто возглавил восстание, и заставил население Нового Орлеана принести присягу королю Испании. Жителям пришлось подчиниться, потому что население Нового Орлеана тогда насчитывало всего три тысячи человек, включая детей. К тому же надо учитывать, что из этих трех тысяч примерно треть составляли рабы. Вот тогда-то родители Мари-Элен и решили выдать свою дочь замуж за испанца.

Мэри покачала головой:

– Мне, кажется, больше нравится та, другая версия, с поцелуем.

Memere улыбнулась:

– История действительно красивая, я с тобой согласна. И Хосе Луис говорил, что так оно и было на самом деле. Я слышала это собственными ушами. Но ты, Мари, должна знать не только легенду, но и то, что имело место в действительности. Когда-нибудь у тебя самой будут дети; истории владелиц шкатулки – их общее достояние, хотя шкатулка переходит только к старшей дочери.

Мэри снова взглянула на портрет:

– Но если бинокль и поцелуй – всего лишь легенда, как же тогда Хосе Луис влюбился в нее?

Бабушка рассмеялась:

– Вот это действительно загадка. По словам Мари-Элен, она отправилась в Кабильдо, где были правительственные учреждения, чтобы заверить у нотариуса какой-то документ ее отца, и Хосе Луис попросил позволения проводить ее до дома. Если верить ей, не успели они дойти до ее дома, как он сделал ей предложение руки и сердца.

– Как по-вашему, Memere, так оно и было?

– Когда Мари-Элен рассказывала это, я верила ей, но ведь я тогда была очень молода. Повзрослев, я стала задаваться вопросом: как это ее, молодую женщину, отпустили одну в здание, битком набитое мужчинами. И с какой стати важному чиновнику жениться на четырнадцатилетней девушке, родители которой были настолько бедны, что не могли дать за ней приданого? Но к этому времени Мари-Элен уже умерла, и задавать вопрос было некому.

– Но вы могли бы спросить об этом у вашей матери.

– Ни за что на свете. Моя мама была их первенцем, она и мысли не допускала, что именно она и явилась причиной столь невероятного бракосочетания. Она родилась во время их свадебного путешествия – потому и не было никаких кривотолков на этот счет.

– Ах, Memere, вы смеетесь надо мной. По-вашему, эту историю мне следует рассказывать своим детям?

– Только когда они станут достаточно взрослыми, любовь моя. И получат право судить обо всем самим. Нельзя забивать детям голову одними романтическими россказнями, Мари. Рано или поздно им придется столкнуться с реальным миром, и тогда им придется очень туго. – В эту минуту Анна-Мари казалась очень старой.

– Memere, расскажите мне о других владелицах шкатулки. Веер принадлежал Мари-Элен, а перчатки чьи? А медальон?

– Деточка, хватит на сегодня. У меня просто раскалывается голова. Позови Валентин. Мне, пожалуй, лучше прилечь.

Оставшись в гостиной одна, Мэри снова посмотрела на портрет. Надев на запястья браслеты, она приложила ладони к изображенным на холсте. Они казались неотличимы.

– Спасибо за браслеты, – сказала она своей прапрабабушке. – Ах, что же это я, – спохватилась она, – даже не поблагодарила бабушку. Это первое, что надо сделать утром.

Мэри долго сидела в кресле, глядя на портрет. Время от времени она переводила взгляд на собственные руки в браслетах, на свои длинные, тонкие пальцы. Теперь она уже никогда не будет стыдиться их.

Наступил июнь, и жара усилилась. Она нависла над городом пеленой тяжелых облаков, которые, казалось, прижимали горячий воздух к земле, упорно отказываясь излиться дождем, который мог бы принести хотя бы кратковременное облегчение.

Мэри совсем забыла, как изнурителен и мучителен продолжительный влажный зной. Она начала жалеть о том, что они с бабушкой так опрометчиво затеяли коренную переделку в доме летом. Беспокоило ее и состояние бабушки, которая все больше и больше времени проводила в своей затемненной комнате, спасаясь от духоты мокрыми полотенцами и лекарствами.