Наследство из Нового Орлеана - Риплей Александра. Страница 63

– Я? А что я такого сделала? Я работаю до полусмерти. Прикажешь мне еще и о Пэдди Девлине думать? Он ведет себя так, будто я его собственность. Совсем с ума сошел.

– Он хочет на тебе жениться.

– Что?! – невольно взвизгнула Мэри. – В жизни не слыхала ничего глупее. Да он даже читать не умеет! И еще смеет думать, что я соглашусь выйти за него!

– Не кричи так. Тебя все услышат. Иногда ты бываешь такой дурой. Неужели ты не понимаешь, что во всем этом доме мы с тобой единственные, кто умеет читать? И, честно говоря, ноты я читаю намного лучше, чем буквы.

Мэри так изумилась, что тут же замолчала.

Откинув с постели одеяло, Луиза забралась на кровать.

– Поздно, – сказала она. – Давай спать. Я бы уже спала без задних ног, да ждала твоего прихода. Я хочу тебя кое-куда пригласить. Приехал мой брат. Завтра вечером он ведет меня на бал в зал «Иберия». И если в твоей голове хоть что-то осталось, ты оторвешься от своей лавки и пойдешь с нами. В кавалеры можешь взять Пэдди. Тебе надо немного встряхнуться, Мэри, а то ты совсем закисла.

– Но мне нечего надеть. – Мэри расхохоталась и долго не могла остановиться.

– Иногда я, начав смеяться, никак не могу остановиться, – заявила весьма полная девушка в розовом. – Вы такие остроумные вещи говорите, месье Сен-Бревэн.

Вальмон украдкой оглядел залу в поисках избавления. Ему казалось, что он уже целую вечность торчит в западне у этой девицы в углу залы. Должен же быть здесь ее брат или отец, которые спасут его. Для родственников незадачливых особ, которых никто не приглашал на танец, существовали на этот счет недвусмысленные, хоть и негласные правила.

Он увидел, как сквозь толпу к ним с видом мученика пробирается молодой человек.

– Вы слишком добры, мадемуазель, – с улыбкой проговорил Вэл. – Лишь в лучах вашего благосклонного внимания мои тусклые способности рассказчика расцвели пышным цветом.

Девушка в розовом хихикнула. Вальмон галантно раскланялся, уступив свой стул брату девушки. Да, надо признать, сострадание к этим бедняжкам нередко ставило его в непредсказуемое и затруднительное положение. Ведь он пришел сюда танцевать, а не утешать. Он прошел к краешку танцевальной площадки, выискивая партнершу поискуснее.

Поднявшаяся у входа волна оживления привлекла его внимание. Прибыла Жанна Куртенэ под руку с отцом. Поклонники уже толпились вокруг, надеясь получить разрешение внести свои имена в ее карточку. Вальмон отступил. Память о сцене, которую устроила Жанна в его доме, была еще свежа. Он мысленно улыбнулся той суматохе, которую вызвало появление Жанны. «Словно мотыльки на огонь», – подумал он. Это было понятно – Жанна прямо-таки излучала флюиды чувственности. Он вспомнил замечание одного своего парижского приятеля по поводу девушки типа Жанны: «Друг мой, избавить эту юную особу от ненавистной ей девственности было бы лишь актом вежливости».

«Нет, – добавил про себя Вэл, – я несправедлив к ней. Ее притягательность не только в этом. Она невероятно красива, почти безупречна. Нет, опять не то. Вообще безупречна».

Почувствовав, что его мысли приобретают опасное направление, он поспешно отвернулся. Этого увлечения он не мог себе позволить. Жениться он был не готов, а прочее было невозможно. Даже подумать о каком-либо флирте было бы безумием…

Он обернулся еще раз. Взор Жанны встретился с его взором, приглашая подойти. Он начал протискиваться поближе. Кто-то толкнул его локтем.

– Прошу прощения, – сказал человек, толкнувший его, и добавил: – Искренне прошу прощения, Вэл. Ради Бога, не вызывай меня на дуэль. Я в такой тоске, что даже умирать не хочется.

Это был парижский друг Вэла, Альфред де Понтальба, старший сын баронессы. Вальмон обнял его.

– Ах ты негодяй, я тебя целую вечность не видел. Как ты? Рассказывай.

– Неплохо, насколько это возможно при всей здешней колониальной респектабельности. Хотел было попытать счастья с той обворожительной красоткой, которая только что вошла, но обнаружил, что ее брат принимал меня на своей плантации. Он неплохой малый, ты его знаешь? Филипп Куртенэ. Устроил мне очень неплохое развлечение – охоту на аллигаторов в Байо-Теш. Такого во Франции не найдешь.

– Я знаю Филиппа. Он здесь?

– Здесь. – Рядом с Вэлом стоял Филипп. – Рад тебя видеть, Вэл, хотя и поговаривают, что по урожаю сахара ты в этом году нас обставил. Мой дядюшка прямо-таки скрежещет остатками зубов.

Вэл остановил проходившего мимо официанта, и они взяли по бокалу шампанского.

– За сахар! – сказал Вэл.

– За сахар! – повторил Филипп. Осушив бокалы, они сменили их на полные.

– Надеюсь, на этом сельскохозяйственная тема закрыта, – сказал Альфред. – Выпьем за что-нибудь еще или просто выпьем?

– Выпьем за свободу, – с улыбкой предложил Филипп. – Мой досточтимый папаша спустил меня с поводка, так что мы можем удрать отсюда. По его мнению, мои услуги по изъятию сестры из кучки тех красоток, что обтирают здесь стены, не понадобятся.

Все трое взглянули на тесный круг почитателей возле Жанны.

– Мне тоже кажется, что тебя можно освободить, – сказал Вэл. – Я иду с вами. Куда собираетесь? Убежден, что в манежике на Шартр уже начались петушиные бои. Или поиграем в покер у Куртиуса?

Филипп взглянул на Альфреда:

– А что, не избавить ли нам месье Сен-Бревэна от его сахарных капиталов? Он, должно быть, богат до неприличия.

– Я согласен. По-моему, это был бы поступок настоящих друзей. Но перекинуться в карты можно везде. А ты обещал мне местное блюдо – визит в новоорлеанский полусвет.

– Действительно. Пойдем, Вэл. Мы собираемся на бал квартеронок.

Вэл покачал головой, но затем передумал. Ему стало любопытно, зачем его хотела видеть Мари Лаво.

До «Саль д'Орлеан» было всего несколько кварталов, но Вэл уже успел пожалеть о том мимолетном порыве, который побудил его пойти. После того как их пристально оглядели при входе и позволили купить входные билеты, он попробовал убедить Альфреда и Филиппа отправиться в один из игорных залов, расположенных внизу, и сыграть в трик-трак. Те решили, что он шутит. Сдав шляпы и плащи швейцару, они поднялись по лестнице в бальную залу, к звукам оркестра и музыкальным раскатам смеха.

– Mon dieu! [24] Вот это бал, это я понимаю!

Огромные хрустальные люстры, свисающие с высокого потолка, расщепляли свет вставленных в них свечей на множество разноцветных бликов, падающих на накрахмаленные манишки мужчин и яркие наряды женщин, танцующих в центре зала. Танцевали риль – партнеры сходились и расходились, вышагивали и кружили по залу. Все это делалось ради того, чтобы по очереди продемонстрировать каждую квартеронку нетанцующим гостям, стоящим по краям площадки. Девушки были прекрасны и соответствовали слагавшимся о них легендам. Разные оттенки кожи – от молочно-белого до золотисто-коричневого – придавали их красоте нечто экзотическое; яркие цвета бальных нарядов напоминали пышные тропические цветы; ослепительные улыбки составляли контраст уму, светящемуся в глазах, полуприкрытых ресницами. По этим глазам было видно, что всю жизнь их обучали одной-единственной науке – умению доставлять блаженство мужчине.

Среди них было лишь одно исключение, единственная женщина, не похожая на других, таившая в себе не обещание, а дерзание. Ее движения напоминали стройный саженец, колеблемый южным ветром, а красота заставляла поверить в истинность мифа о Елене Троянской.

Вэл увидел, как в изумлении замер рядом с ним Филипп, почувствовал, что и его собственное тело окаменело, услышал долгий вдох Альфреда – и лишь тогда осознал то, что уже заметили другие. Эта женщина была копией сестры Филиппа, Жанны, – но копией улучшенной, очищенной, доведенной до совершенства.

– Друг мой, – сказал Филипп Вэлу. – Я не могу более оставаться здесь. Но я дал слово Альфреду. Если ты мне друг, скажи, что останешься с ним. Я должен уйти.