Флёр-о-Флёр - Селиверстов Олег Жоржович. Страница 47
Рами долго и внимательно смотрел на нее, затем покачал головой.
– Мы можем просто посидеть в баре… – Лера гладила маску. – Такая чудесная ночь…
Человек в маске еще раз улыбнулся, достал из камзола конверт, протянул ей и вернулся в лодку.
Гондола отчалила.
– Кто бы ты ни был, я… – Лера не договорила. Послышались всплески воды, гондольер затянул песню.Когда лодка и человек в маске исчезли в темноте канала, она вскрыла конверт. Две тысячи долларов. Оставшаяся часть оплаты по контракту. Финита ля комедия. Ей вдруг стало противно. Она взглянула на маску, которую держала в руках, и со злостью швырнула ее в воду. Маска упала в море и закачалась на волнах, как лепесток диковинного белого цветка.
* * *
Перед вылетом Лера купила в «дьюти фри» бутылку французского конька «Камю» какого-то «особого» розлива для мамы и набор шоколадок для Бонни. Шоколадки были выполнены в виде монеток по одному евро, лежали в прозрачном мешочке и напоминали серебряные монеты из старинного клада.
Сюзанну она встретила уже в самолете, когда проходила через салон первого класса. Они вежливо поздоровались, пожелали друг другу приятного полета и больше не виделись до самой Москвы.
Когда самолет взлетел над облаками, Леру пронзило чувство утраты. Ей показалось, что она больше никогда не увидит улиц и площадей Парижа, не услышит джаз на острове Сите, не будет любоваться корабликами с Нового моста. «Человек в маске, это он во всем виноват», – с обидой подумала Лера и вытащила из пакета мамин подарок. Открыла, налила половину пластикового стаканчика и, не обращая внимания на двух тетушек на соседних креслах, выпила. Поморщилась. Достала из пакета одну серебристую шоколадку и съела половину. Рами использовал ее, грязно и бесчеловечно, играя на ее чувствах. А она влюбилась в него, как девчонка, и помогала ему. Он все-таки добился своего – переспал с Сюзанной. Лера налила еще коньяка, выпила и доела остатки шоколадки. А вдруг у них вчера ничего не было?! Сюзанна просто посмеялась над ним, поэтому он и вернулся к ней, к Лере? Но все равно, он подлый интриган и свинья! И ведь надо же, все так гениально придумал – маски, цветы, загадки! Ладно, кончено, так кончено. Спящая красавица не проснулась, а чудовище не превратилось в прекрасного принца. Точнее, не чудовище, а крокодил. Лера откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.
В Шереметьево она неожиданно наткнулась на Рудски в зале выдачи багажа. Видимо, Сюзанна поджидала ее.
– Привет, Валерия. Надеюсь, ты не обижаешься на меня за вчерашнее?
– Мне не на что обижаться.
– Отлично. Тогда не забудь, пожалуйста, о чем мы договаривались. Никто не должен знать, что произошло. Особенно в Венеции.
– А что там произошло?
– Ничего. Но лучше, если никто не будет вообще знать, что мы там были.
– О’кей. – Лера пожала плечами.– Пока. Если что, звони, – попрощалась Рудски и покатила чемодан к выходу из таможни.
* * *
Родной Пьеро, как она соскучилась по нему! Лера погладила пыльный капот машины, стряхнула с него упавшие листья и улыбнулась, вспомнив, что по-французски «капот» так и будет «лё капо(т)», а фары – «ле фар». Жаль, что Пьеро никогда не увидит Париж – ему бы там понравилось (особенно бравые полицейские)!
– Валерия, почему не идешь в дом? – на пороге, прихрамывая, появилась мама. – На улице такой дождь. Промокнешь.
– Здравствуй. Я уже промокла.
– Заходи скорее, ужин остывает.
В коридоре было тепло, пахло жареным мясом. Лера поднялась к себе, приняла душ, переоделась. Потом спустилась в столовую и вручила маме подарок – коньяк «Камю». Мама в честь ее возвращения одела праздничное синее платье и сделала прическу.
– Что, грустно было возвращаться? – спросила мама, увидев открытую бутылку.
– Как ты догадалась?
– Мы все это проходили, – мама достала пузатый коньячный бокал.
– И мне тоже налей, – попросила Лера.
– Ты стала пить коньяк?
– Что-то я вся дрожу.
Мама достала из шкафа еще один бокал.
– Ну и как командировка?
– Комси-комса. Нормально… – Лера невольно вздохнула. – Париж поразительно красивый и немного печальный… И ты была права: Эйфелевой башней лучше всего любоваться с площади Трокадеро.
– Тогда за Париж – город влюбленных, – мама подняла бокал.
– За город надежд и разочарований, – поддержала ее Лера. – Мама, ты ведь много путешествовала. У тебя были деньги. Почему ты так и не съездила в Париж?
– Ешь, а то остынет.
Мама поставила перед ней тарелку с мясом.
– Что-то аппетита нет. – Лера вяло ковырнула запеченный сыр. – Мама, ты не ответила на мой вопрос. Тебе что, не хотелось в Париж?
– Хотелось, не хотелось. Какая разница? Ты, я смотрю, избаловалась в парижских ресторанах. Моя стряпня совсем не по вкусу?
– Зачем ты опять начинаешь? – Лера нахмурилась, ожидая взрыва негодования, но вместо этого мама неуклюже махнула руками, повернулась к раковине и начала мыть посуду. – Прости, – Лера подошла к ней и обняла за плечи. – Ты готовишь лучше всех, ты у меня самая хорошая. Правда, иногда похожа на строгую настоятельницу монастыря.
– У тебя руки горячие, ты не заболела?
– Все в порядке.
– Померяй температуру.
Зазвонил телефон.
– Тетя Лера, привет, – раздался голос Бонни. – Ты приехала?
– Только что.
– Ты к нам сегодня заедешь?
– Сегодня не смогу, мы с бабушкой ужинаем. Приеду завтра вечером и привезу подарок.
– А какой?
– Будешь много знать – скоро состаришься. Как папа?
– Сейчас придет. Варю ему спагетти с сыром. Ой, тетя Лера, у меня там что-то шипит на кухне. Пока.
Мама стала накрывать чай, а Лера поднялась к себе в комнату и включила компьютер. В комнате было непривычно душно. Она распахнула окно. Вместе с ветром в комнату ворвался запах черемухи. Среди кучи электронных писем она увидела послание от Рами:
...
«Привет, Валери! Обстоятельства всегда сильнее желаний. Но я очень рад, что встретил тебя. Ты особенная, как нежный, только что распустившийся бутон розы, которая еще не знает, что ласковое солнце не только греет, но и сжигает, что плодородная земля превращается в пыль и песок, а весенние ручьи становятся грязным болотом. Все, что дает жизнь, может и отнять ее.
Жаль, что нельзя влюбляться в цветы – они слишком быстро вянут. Спасибо за помощь. Удачи и будь осторожна. Никому не рассказывай про наш контракт и про то, что случилось.
Рами.
P.S. И не печалься, тебе не идет маска грусти. «Nous ne sommes pas au monde» [42] .
Поэт! – усмехнулась Лера. Сюзанна была права – их, видимо, специально где-то учат играть на чувствах людей. Даже не извинился за то, что случилось… Ее пальцы бросились на клавиатуру, как будто хотели растерзать буквы, заставляющие страдать.
В комнату вошла мама:
– Я тебя жду, а ты опять у компьютера торчишь. Не успела приехать, и сразу за этот проклятый ящик…
– Мне надо написать письмо.
– И закрой сейчас же окно!
– Очень душно.
– Не видела мать целую неделю… – Мама прошла к окну и с силой толкнула раму. – Вот она, благодарность.
– Мама, не начинай, пожалуйста. Я сейчас приду.
– Можешь не торопиться!
Не обращая внимания на хлопнувшую дверь, Лера продолжила писать. Письмо получилось длинным, злым и сумбурным. Когда она перечитала его, оно показалось ей глупым и бессмысленным. Все эти «как ты мог…», «я тебе верила…», «ты использовал меня…». Пошло, мелко, грязно. Она подумала несколько минут, затем все стерла и написала заново:
...
«Цветы вырастают и распускаются для того, чтобы радоваться самим и радовать тех, кто их вырастил. Пусть жизнь жестока и все когда-нибудь заканчивается. Пусть цветы завянут и высохнут. Ну и что? Так устроен мир! Но если бог дал нам возможность появиться на свет, то надо любить и принимать жизнь такой, какая она есть. Мы всегда в ответе за тех, кого вырастили, и всегда в ответе перед теми, кто вырастил нас. Прощай, человек, который не нашел свое лицо.