Богачи - Паркер Юна-Мари. Страница 92

«Мыльная опера» в постановке Ханта Келлермана, как и предполагалось, стала занимать лидирующие места в рейтингах телевизионных программ. Он упивался своим успехом и с удовольствием давал интервью «Варьете» и «Голливуд репортер».

Наконец Хант достиг той вершины, к которой всегда стремился. Он получил полную свободу в выборе сценаристов, актеров и проведении съемок, более того, ему предоставили право голоса в обсуждении общей сюжетной линии. Уже отснятых серий хватило бы для демонстрации на протяжении двух сезонов, и Голливуд продлил с ним контракт.

Хант чувствовал себя победителем в честной и суровой борьбе. Он упивался своей работой и готов был отдавать ей все силы и время без остатка. Его карьера стремительно шла в гору, и, казалось, большего от жизни пожелать нельзя.

И тем не менее Хант не мог сказать, что он счастлив. Он не переставал то и дело задаваться вопросом, почему его личная жизнь пресна и противна, как выдохшееся пиво. Ведь она более менее устоялась и прояснилась. Гус и Мэт вполне счастливы, хорошо успевают в школе и души не чают в Хетси, пожилой домоправительнице, которая окружила их материнской заботой и лаской, вплоть до того, что через день балует домашними сладкими булочками с кремом. Мануэль, нанятый для того, чтобы отвозить сыновей в школу и забирать их оттуда, подружился с детьми и в любую минуту готов поиграть с ними в футбол на лужайке, окруженной великолепными розовыми кустами.

С Джони они расстались окончательно. Она проходит курс лечения в клинике и согласилась на развод при условии, что ее пожизненное содержание будет составлять половину капитала Ханта. Этого, по ее мнению, достаточно, чтобы вернуться в Нью-Йорк и снова посвятить себя актерской карьере, мечту о которой она продолжала лелеять. Хант искренне желал ей успеха.

В радужной картинке его нынешней жизни был один черный штрих, который временами разрастался до таких размеров, что поглощал все остальные цвета. Особенно часто это случалось по ночам, когда черное пятно превращалось в огромного монстра, навевающего кошмарные сны или, наоборот, вынуждающего до рассвета мучиться от бессонницы. Дело в том, что Хант был безнадежно одинок. Танцевал ли он на вечеринке, оказывался ли в постели с какой-нибудь случайной девицей или работал по восемнадцать часов в сутки, одиночество подтачивало его изнутри, как огромный ненасытный червь. Хант понимал, что причина этому в его разлуке с Тиффани. Каждый раз, когда он думал о ней, его сердце разрывалось от боли.

Как-то, приехав на студию, Хант оказался свидетелем скандальной сцены. Известная актриса, игравшая главную роль в сериале, громогласно возмущалась тем, что актеру, приглашенному на роль ее сына, давно перевалило за тридцать пять. Тот факт что он выглядел на десять лет моложе примы, дела не менял.

— На его фоне я буду выглядеть старухой! — кричала она. — Замените его кем-нибудь не старше девятнадцати!

Съемочная группа отмалчивалась. Да и самому Ханту не хотелось становиться козлом отпущения и открывать ей глаза на то, что она в таком возрасте, когда вполне возможен сын не только тридцати пяти лет, но и постарше.

— Взгляни-ка на это! — сказал ему сценарист, протягивая журнал и разряжая таким образом грозовую атмосферу, которую Хант уже с трудом выдерживал, готовый в любую секунду сорваться на грубость. — Невероятная история! Может, изменить ее немного и ввести в сюжет? А что, зрители любят подобные штучки!

— Дай я посмотрю. — Хант взял журнал.

— Дело там вот в чем: английскому графу нужен наследник, а его жена бесплодна. Тогда она решает… Эй, Хант, что с тобой?

Хант жадно вчитывался в строчки, и его лицо серело на глазах.

С момента катастрофы прошло четверо суток, а Гарри все еще был в коме. Морган неотступно находилась рядом с ним, но ее попытки докричаться до мужа ни к чему не приводили. «Гарри! Гарри, это я, Морган! Ты слышишь меня, любимый?» — шептала она ему в самое ухо.

Никогда еще Морган не испытывала такого страха и не страдала от одиночества столь остро, как теперь. Целый свет, казалось, ополчился против нее. Она оказалась во враждебном кольце семьи, знакомых и прессы. В том, какова будет реакция Гарри, когда он придет в себя, Морган не сомневалась. Она отметала саму мысль о том, что он может умереть. Морган вдруг почувствовала, что нуждается в нем, в его любви, слепом обожании и поддержке. Рядом с ней всегда находились друзья, на которых она могла опереться — в течение последних двух лет таким человеком для нее был муж. Без Гарри ее мнимые успехи в высшем свете развеются в прах, она имеет вес в обществе лишь до той поры, покуда является его женой. Не кто иной, как Гарри, составляет основу ее благополучия и процветания, сама по себе она ничто. А значит, он обязан поправиться. Их брак должен иметь продолжение.

Морган склонилась к его бледному лицу с заострившимися, как у покойника, чертами. Ни единый мускул не дрогнул на нем, когда она заговорила, роняя слезы на больничную пижаму:

— Гарри! Гарри, ты меня слышишь?

Она вдруг ощутила сильнейшую потребность сказать Гарри, как любит его и нуждается в нем.

Леди Элизабет Гринли звонила компаньону Гарри Джону Инглеби-Райту каждое утро, как только он приходил в галерею. Джон был единственным человеком, у которого она могла узнать новости о Гарри. В клинике, где он лежал, ей отказались сообщить что-либо о состоянии его здоровья, поскольку она не входила в число родственников. В шотландском замке и в доме на площади Монпелье телефон безмолвствовал. Элизабет не находила себе места от горя и ни с кем не могла им поделиться. Гарри был единственной и неизменной любовью в ее жизни, поэтому мысль о том, что он может умереть, не умещалась в ее сознании.

— Боюсь, что не смогу сказать вам ничего определенного, — ответил ей Джон утром пятого дня. — Состояние Гарри по-прежнему тяжелое, никаких изменений в нем не наблюдается.

На самом деле он недавно говорил с Морган и узнал, что прогноз врачей более чем неутешительный. Однако доводить это до сведения Элизабет ему не хотелось — она и без того невероятно страдала.

— Я послала ему цветы… хотя, наверное, напрасно. Он ведь без сознания… — подавляя рыдания в голосе, сказала Элизабет.

— Вовсе не напрасно. Когда Гарри поправится, он узнает об этом, — постарался ободрить ее Джон. — Морган говорит, что в клинику ежедневно приходят сотни телеграмм и писем, и она все их хранит, чтобы потом передать Гарри.

«Это я, а не она, должна быть сейчас рядом с ним! — рвался крик из груди Элизабет. — Почему именно ей суждено такое счастье? Я всегда любила и буду любить его!» Вслух она произнесла:

— Большое спасибо, Джон. Вы ведь сообщите мне, если узнаете что-нибудь новое?

— Конечно. Я тут же вам позвоню. Постарайтесь не слишком тревожиться, Элизабет. Гарри в хороших руках, и врачи делают все что в их силах.

— Да, я знаю.

— До свидания, Элизабет. Не отчаивайтесь, все будет в порядке.

Она повесила трубку чуть не плача и поклялась себе: если Гарри выздоровеет — когда Гарри выздоровеет, поправилась она мысленно, — она отберет его у Морган. После того что произошло, они не смогут остаться мужем и женой — это очевидно. К тому же, если Гарри хочет иметь наследника, она родит ему столько детей, сколько он пожелает.

Эндрю Фландерс задумчиво наблюдал за белыми лебедями, плавно скользящими по синей глади озера в поместье приятельницы тети Лавинии в Девоне, и сожалел, что время тянется так медленно. Он мечтал о том, что с минуты на минуту придет сообщение о смерти Гарри, и шотландский замок будет принадлежать ему.

Дэвида Эндрю не воспринимал как сколько-нибудь серьезное препятствие для достижения своей цели. Тетя Лавиния, безусловно, добьется того, чтобы этого маленького ублюдка отправили в Штаты к его настоящей матери. Зачатый обманом, рожденный вследствие гнусного подлога, он не может ни на что претендовать. Морган удалось всех их обвести вокруг пальца, но тетя не такова, чтобы жить бок о бок с постоянным напоминанием о своем позоре. Они постараются сделать так, чтобы Дэвид и Морган исчезли с глаз долой. И тогда осуществится его, Эндрю, заветная мечта: хоть титула ему и не видать, но он будет владельцем роскошного старинного замка на берегу Лох-Несса и огромного поместья, которое вызывало зависть у многих представителей знати.