Сердечные струны - Пейсли Ребекка. Страница 5

— Это я-то сумасшедший? Все, что я делал, это въезжал в город! Это вы носились тут по всему околотку, гоняясь за изнеженным попугаем и исправляя выбор слов других людей.

Теодосия отошла в тень под высокий дуб.

Мужчина наблюдал за ней сквозь прищуренные веки — мягкие округлости ее бедер покачивались, темно-синяя ткань дорожного костюма облегала тонкую талию и шуршала вокруг того, что, как он предполагал, было длинными, стройными ногами; он не мог разглядеть грудь — ее чертова птица прижималась к ней, а поскольку он был слишком зол, чтобы обратить внимание на нее прежде, то не мог вспомнить, была ли она маленькой или большой и пышной, как ему нравилось.

Нравилось? Эта женщина ему совсем не нравилась. Даже если у нее была большая полная грудь, он не собирался симпатизировать ей.

И все же, размышлял он, необязательно было испытывать симпатию, чтобы оценить ее внешность. В самом деле, по его мнению, большие полные груди были единственной стоящей принадлежностью женщин.

— Ваша вспыльчивость представляет интерес, сэр, — неожиданно заявила Теодосия, стоя посреди островков ярко-синих колокольчиков и лиловых полевых гвоздичек. — О, я прекрасно понимаю, что падение на кучу перепревающего органического удобрения было далеко не из приятных происшествий, но вы моментально пришли в ярость, причем настолько бурную, что я подумала, нет ли необходимости в некоторой форме цикурирования.

Он настолько напряженно наблюдал за ней, что едва ли слышал ее слова. Но спустя секунду осознал, что она сказала, — его глаза расширились так, что стало больно векам.

— Боже милостивый, это что же, в обычае у северных женщин угрожать мужчинам кастрированием?

Она слегка склонила голову.

— Что вы такое говорите, сэр? Я абсолютно ничего не сказала о кастрации.

— Вы сказали:..

— Цикурирование. Цикурировать — значит успокаивать, смягчать. Ваша ярость заставила меня задуматься, не могу ли я каким-то образом уговорить вас выйти из вашего взъерошенного состояния.

Он нахмурился, больше не в силах постичь как и о чем она говорит, так и почему он до сих пор ее слушает.

— Леди, у меня такое чувство, что вы в своем роде гений, но, будь я проклят, если вы к тому же не помешанная.

Он подошел к своей лошади.

— Мы с моим зятем Аптоном досконально изучали чувство гнева несколько лет назад, — рассуждала Теодосия, наблюдая, как его мускулистое тело взлетало в седло. — В процессе мы заинтересовались психологией, и это было в высшей степени увлекательно. Наши исследования привели нас к выводу, что многие люди, обладающие вспыльчивым нравом, испытали различные и длительные формы напряжения и печали в годы детства. Но, конечно, существуют также и люди, обладающие чертами жестокости вследствие того, что были крайне избалованными детьми. Какое из двух в вашем случае, сэр?

Удивление, словно невидимый кулак, с силой ударило его.

Напряжение и печаль.

Как эта женщина догадалась?

Он надвинул шляпу. Не сказав ей больше ни слова, пустил жеребца в легкий галоп по направлению к городу.

Прибыв на железнодорожную станцию, Роман Монтана спешился, привязал лошадь к столбу и полез в седельную сумку за табличкой, где было написано имя женщины, которую доктор Уоллэби прислал его встретить. Он посмотрел на имя.

Теодосия Уорт.

— Теодосия, — пробормотал он. — Чудное имя. Интересно, такая же ли она странная, как и ее имя? Возможно.

Но никто не мог быть более странным, чем женщина, которую он только что оставил за городом.

Благодарение Богу за это.

— Красивая лошадь, — сказал низкий голос позади него. — Проворный и в то же время крепкий. Необычное сочетание. Он быстр?

Привыкший к подобному любопытству, Роман повернулся и стал ждать следующих слов мужчины. Он хорошо знал, что это будут за слова. Почти каждый, кто видел его жеребца Секрета, изъявлял желание купить его.

Мужчина еще раз осмотрел лошадь.

— У меня ранчо примерно в семидесяти пяти шлях отсюда. Не хочешь его продать? Я заплачу хорошие деньги.

Роман улыбнулся. Ранчеро ошибался, если надеялся использовать Секрета в качестве племенного жеребца, ибо конь был результатом некоего необычного и озорного скрещивания, которое Роман предпринял десять лет назад. Он не рассказывал ни одной живой душе о своей юношеской проделке и о подробностях ее неожиданного и в то же время совершенно необычного результата, и не собирался этого делать.

Его будущее зависело от сохранения этой тайны.

— Извини, — сказал Роман. — Не продается.

— Чертовски жаль. Ну, что же, удачи тебе.

— Спасибо. — Роман еще раз отряхнул свою испачканную одежду и вошел в здание станции. Держа табличку над головой, прошел через шумную толпу. Многие люди спешили уйти с дороги. Он понимал, почему они сторонились его: определенно — от него не исходил аромат сандалового мыла или розовой воды. От него несло…

Как там сказала эта сумасшедшая?

Перепревающее удобрение. Встряхнув головой, сделал еще один круг по огромному залу. К тому времени, когда закончил свой третий обход, увидел ее.

Этого свихнувшегося гения. Она стояла у боковой двери станции, маньяк в перьях восседал у нее на плече, подергивая ленточку шляпки.

Роман начал отворачиваться от нее, но прежде чем повернуться к ней спиной, увидел, что она двинулась к нему.

В тот же миг сообразил, что видит самые красивые глаза, которые ему доводилось встречать, — огромные, цвета превосходного виски и такие же пьянящие.

Отведя взгляд, он разглядел длинные пряди блестящих золотых волос, ниспадавших на грудь, действительно большую и полную.

Сейчас ему явно было не до этого.

Он развернулся на каблуках и зашагал прочь.

— Роман Монтана?

Услышав свое имя, мужчина резко остановился. О Боже, она знала, кто он.

Это могло означать только одно: страх закрался в него, и он почувствовал себя так, будто проглотил ядовитую змею.

— Роман Монтана? — повторила Теодосия ему в затылок. — Я не узнала вас во время нашего разговора за городом. — Она слегка похлопала его по спине; кончики пальцев коснулись его длинных волос.

Девушка сразу же убрала руку, взволнованная странным чувством, которое пробудило ощущение его волос: согретые солнцем, того же цвета, что и два блестящих пистолета на бедрах, они густыми волнами рассыпались по его широким плечам и спине.

Она никогда не видела таких волос у мужчины и ощутила почти неудержимое побуждение дотронуться до них еще раз.

Сбитая с толку странной реакцией на это, отступила на шаг и заставила себя сосредоточиться на сиюминутной ситуации.

— Я Теодосия Уорт, женщина, которую вы должны сопровождать до Темплтона, — сказала она, продолжая разговаривать с его спиной. — У вас табличка с моим именем, и вы опоздали ровно на один час двадцать две минуты и сорок девять секунд.

Он сжал кулаки вокруг рукоятки таблички. Эта ненормальная сосчитала даже секунды!

Роман так и не ответил и не повернулся к ней лицом, и Теодосия предположила, что совершила ошибку.

— Ради Бога, сэр, так вы Роман Монтана или нет?

Иоанн Креститель пронзительно вскрикнул:

— Крайне важно, чтобы я зачала ребенка, — заявил он. — Ради Бога, сэр, так вы Роман Монтана пли нет?

Незнакомцу больше всего на свете хотелось, чтобы его звали как угодно, только не Роман Монтана.

ГЛАВА 2

Набраться. Нализаться. Накачаться.

Напиться.

Роман не придумал ничего другого, что помогло бы ему выдержать трехдневное путешествие до Темплтона с Теодосией Уорт.

— Плевать мне, — пробормотал он бармену, — пусть она летит до Темплтона хоть на спине своего попугая.

— Как скажешь, — ответил бармен, вновь наполняя стакан своего посетителя.

Обхватив стакан рукой, Роман посмотрел в зеркало на стене за баром: в нем отражалось облако сизо-голубого дыма со слабыми лучами солнца, пробивающимися сквозь него. Под этой дымкой сидело за столами с полдюжины мужчин, игравших в карты и время от времени ухитрявшихся ущипнуть пышнотелых барменш; другие стояли у бара, потягивая свою выпивку в одиночестве. Роман знал, что большинство из них — такие же бродяги, как и он, скитающиеся то там, то тут, зарабатывая деньги, когда нуждались в них, проводя свои дни как вздумается, — так ребенок складывает кубики: один за другим, без какого-либо определенного плана в голове.