Пока мы не встретимся вновь - Крэнц Джудит. Страница 61

Свид Кастелли, как и Мак, в прошлом летчик, выполнявший когда-то фигуры высшего пилотажа, имел теперь вид весьма преуспевающего служащего. Мак казался таким юным рядом с этим человеком в деловом костюме, а ведь они, скорее всего ровесники, — подумала Фредди. Казалось, Мак принадлежал к совершенно другому поколению, скорее к поколению Фредди, чем Кастелли.

Фредди заметила, что Мак ни капли не изменился с тех пор, как она впервые увидела его пять лет назад, когда ей было одиннадцать с половиной. Она спросила его тогда, сколько ему лет, потому что этим поинтересовалась ее мама. Ответив, что сорок, он объяснил, почему получилось, что он моложе ее отца, хотя они оба участники мировой войны. Набравшись смелости, она полюбопытствовала, женат ли он. Мак ответил, что у большинства летчиков, занимающихся высшим пилотажем, хватает ума оставаться холостыми, и, миновав брачный возраст, он будет слишком стар, чтобы расставаться с холостяцкими привычками.

— Ну, что, малышка, все выяснила?

Наблюдая за тем, как он разрабатывает план воздушного боя, в котором должны будут участвовать шесть самолетов, Фредди вдруг поняла, что никогда больше не задаст ему ни одного личного вопроса, хотя считала его своим лучшим другом. Еще она подумала, что, в сущности, забавно считать лучшим другом того, кто сам к тебе так не относится.

Фредди не спускала глаз с Макгира, пользуясь редкой возможностью наблюдать за своим инструктором. Она не могла себе этого позволить во время тренировок: Мак требовал полной сосредоточенности, хотя она не всегда внимательно слушала. Он становился как бы частью самолета. Когда они возвращались в школу, Фредди едва успевала повторить свой урок перед тем, как отправиться домой. Мак говорил сейчас так живо и образно, что она легко представляла себе перемещение каждого самолета: траекторию полета Мак чертил в воздухе вокруг своего стола.

Теренс Макгир был наполовину шотландцем, наполовину ирландцем, что без труда можно было определить, кинув взгляд на копну его густых светло-каштановых с рыжим отливом волос и светло-зеленые глаза с удивительно длинными ресницами. На его милом, добром лице даже сквозь загар проступали веснушки. Он был худым, подтянутым, почти метр восемьдесят ростом и мускулистым, как гимнаст. Фредди подумала, что жизнь наложила на него отпечаток, и всякий внимательный человек мог догадаться, что в воздухе Мак провел больше времени, чем на земле. Было что-то такое… такое независимое в его пружинистой походке, в его осанке, в его готовности принять любой вызов, какая-то непосредственность, добродушие. Улыбка Мака всегда означала для Фредди, что он с радостью выполнит любое ее желание, и интуиция никогда не обманывала ее. При всей своей открытости и воспитанности Мак был внутренне дисциплинированным человеком с трезвым умом и большим самообладанием. Ей казалось, что ни у кого на свете нет такой улыбки, как у Мака, улыбки, за которую она готова была отдать жизнь.

— Фредди, будь добра, принеси нам еще кофе. — Мак кивнул на кофейник, стоящий на шкафчике с бумагами.

Она принесла кофейник.

— Можно мне тоже? — спросила Фредди.

— Нет, ты еще мала, — рассеянно ответил он.

— Мама мне разрешает.

— А я нет.

«Черт возьми, — подумала Фредди, — что я, двухлетняя? Мне почти семнадцать, и я пью кофе с молоком на завтрак с тех пор, как хожу в школу, а этот зануда обращается со мной, как с ребенком. Да еще продолжает звать меня «малышкой», чего я терпеть не могу».

Надувшись, но не произнеся ни слова, она прислушивалась к разговору, который перестал ее интересовать. За тот месяц, когда она занималась высшим пилотажем, Фредди поняла: в основе всех эффектных и сложных фигур лежит комбинация, куда входят пять основных простых элементов: виражи, бочки, петли, потеря скорости и вращение. Многие пилоты погибали оттого, что не справлялись с потерей скорости и вращением. Она упорно тренировалась и выполняла однообразные упражнения, чтобы сделать полеты более безопасными. Тренировки помогали ей «кожей чувствовать» самолет; эту необъяснимую способность не могли заменить во время полета никакие меры предосторожности. Ну, а если этого недостаточно, то, как считала Фредди, для каждого маневра, которые выполняет «Райан», существуют идеальные скорости: для одинарной быстрой бочки — девяносто миль в час; для двойной — сто восемнадцать, для быстрой вертикальной бочки — сто сорок.

Как необыкновенно ощущение полной свободы в небе! Фредди хотелось немедленно сорваться с места, оставив Мака и Свида Кастелли с их проблемами, вскочить в первый попавшийся самолет и умчаться в небо. Фредди изо всех сил стремилась улететь куда-то, все равно куда, не думая о навигации, прецизионности, воздушном потоке, контрольных точках, — словом, обо всем, что могло бы встать между нею и тем восторгом, изумлением, которые испытала она в самостоятельном полете, когда с ней говорила вечерняя звезда, а созвездие Козерога манило ее к себе. Она знала, что сегодня ей не удастся так просто взять и улететь. Это было нереально, но она могла бы, черт возьми, — да еще как! — если бы только имела свой самолет.

— Проснись, Ева, проснись, — настойчиво повторял Поль, встревоженный телефонным звонком, раздавшимся в четыре часа утра.

— Что? Что такое? Который час? Что случилось? — сонно спрашивала Ева, щуря глаза от света ночника.

— Это Дельфина. Она звонит из полицейского участка в центре города. Я не понял толком и половины того, что она мне говорила. Сейчас поеду, заберу ее и привезу сюда. Я не хотел, чтобы ты, проснувшись, испугалась, что меня нет.

— Из полицейского участка? Она попала в аварию? Она не пострадала, ведь нет? — испуганно спрашивала Ева.

— Нет, нет, дело совсем не в этом. Она не объяснила толком. Она сказала, что просто играла в кости, но, дорогая, она была в истерике, и потом…

— Что потом?

— Она была пьяна, — безжалостно сказал он.

Часа через два Поль вернулся, привезя испуганную всхлипывающую Дельфину. Она выглядела жалкой и незащищенной. Ей удалось кое-как стереть с лица косметику, но она все еще была в дорогом вечернем платье из набивного черного с белым крепа и в болеро с меховой оторочкой. В этом наряде ее и арестовали на борту плавучего казино. Роскошное казино до капитального ремонта было грузовым судном под названием «Рекс».

Дельфина изо всех сил старалась войти в гостиную с гордо поднятой головой, но, увидев поджидавшую их Еву, расплакалась и тяжело опустилась на софу.

Ева вопросительно посмотрела на Поля, но он только качал головой. В его взгляде сквозили недоверие и глубокая печаль. Подвинувшись к Дельфине и взяв в ладони ее несчастное лицо, Ева крепко прижала дочь к себе.

— Ну, перестань. Что бы там ни случилось, это едва ли настолько ужасно, — в смятении твердила она.

Увидев Дельфину, всегда выдержанную и уверенную в себе, а вместе с тем ранимую и нежную, в таком состоянии, Ева думала только о том, как успокоить дочь.

— Боюсь, ты ошибаешься, дорогая, — спокойно сказал Поль и сделал ей знак, давая понять, что хочет поговорить с глазу на глаз.

— Дельфина, дорогая, поднимись наверх, надень халат, а потом спустись на кухню, я приготовлю завтрак, — сказала Ева, легонько подтолкнув Дельфину к лестнице. Услышав, как хлопнула дверь в прежней комнате Дельфины, Ева тотчас же повернулась к Полю. — Господи, что все это значит?

— Полиция нагрянула в одно из плавучих казино. Дельфину и Марджи посадили в одну камеру с десятком других женщин. Все они, как и Дельфина, были разодеты в пух и прах, а многие пьяны, некоторые — мертвецки. Мужчин поместили в другую камеру. Это какой-то сумасшедший дом: адвокаты, журналисты, фотографы, репортеры… Если бы не статус дипломата, мне не удалось бы так быстро вытащить ее оттуда.

— Но как она попала в подобное место?

— Она назвала имя какого-то мужчины, но мне оно ни о чем не говорит. Мне удалось вытащить оттуда и Марджи. Пришлось отвезти ее домой, другого выхода не было. Думаю, она не протрезвеет до завтра. Она все старалась убедить меня в том, что это казино — «шикарное место»: рулетка, кости, кено, «фараон» [12], «очко» и три сотни игровых автоматов. Лучше, чем в Тихуане. Она говорила, как заправский игрок, утверждая, что беспокоиться не о чем: судно имеет сотни спасательных шлюпок, поэтому там совершенно безопасно. — Он попытался улыбнуться, но это не получилось. — Она была настолько пьяна, что не поняла, кто я такой. Она все твердила о том, что у них с Дельфиной ко времени начала рейса была пара тысяч долларов и полиция обчистила их. Пока я вел ее к дому, она без конца повторяла, что я должен попытаться вернуть эти деньги. Даже лезла драться с полицейскими.