Златокудрая Эльза. Грабители золота. Две женщины - Бело Адольф. Страница 26

– Теперь мы как можно скорее отправимся на гору, – воскликнула она, сияя от радости, – баронесса только что прислала мне жалованье и просила ни в коем случае не беспокоить ее. Бэлла прошла через мою комнату, даже не удостоив меня взглядом. Это было так больно, потому что я охраняла ее, как зеницу ока.

Девочка раньше была очень болезненной, и, пока мать веселилась на балах, я просиживала над нею целые ночи… Ну, да теперь все это должно быть забыто.

Мисс Мертенс пошла проститься с Еленой и с некоторыми другими обитателями замка, к кому она здесь успела привязаться, а Елизавета занялась укладкой книг. Новая обитательница Гнадека брала с собой самые необходимые вещи, все остальное отсылалось в дом будущей супружеской четы.

Укладка книг англичанки доставила Елизавете большое удовольствие: это все были сочинения, очень заинтересовавшие ее. Девушка не довольствовалась тем, что читала заглавия, но, стоя, торопливо глотала целые страницы. Мисс Мертенс, переезд – все исчезло, ее мысли были поглощены мощной фигурой Иосифа Второго в произведении Гете.

Вдруг на книгу упала свежая роза. Елизавета сначала испугалась от неожиданности, потом улыбнулась и продолжала читать, сбросив цветок и решив, что мисс Мертенс, видимо, стоявшая сзади, не должна торжествовать. Но внезапно девушка слегка вскрикнула: из–за ее спины показалась красивая белая мужская рука. Елизавета мгновенно обернулась: позади нее стояла не англичанка, а Гольфельд, который, улыбаясь, протягивал к ней руки, словно желая схватить ее.

Испуг Елизаветы тотчас превратился в негодование и гнев, но она не успела произнести ни слова, как позади нее раздался повелительный резкий возглас:

– Эмиль, тебя ищут по всему дому. Твой управляющий желает сообщить тебе что–то важное.

Около Елизаветы находилось открытое окно и в нем, опершись руками на подоконник, стоял фон Вальде и смотрел в комнату.

Это он произнес слова, которые немедленно заставили Гольфельда ретироваться. Какое хмурое выражение лежало в эту минуту на лице фон Вальде и в его сверкающих глазах, которые он еще несколько мгновений не сводил с двери, за которой исчез Гольфельд. Наконец, его взор снова упал на Елизавету, неподвижно стоявшую на своем месте, но теперь сделавшую движение, чтобы отойти от окна.

– Что вы тут делаете? – резко спросил он. Девушка почувствовала себя глубоко оскорбленной подобным тоном и уже собиралась дать такой же резкий ответ, но сообразила, что находится в его доме и спокойно ответила:

– Я убираю книги мисс Мертенс.

– Вы хотели сказать что–то другое. Я немедленно хочу знать, что именно.

– Я хотела сказать, что не отвечала бы на вопросы, заданные таким тоном, но затем вспомнила, что здесь вы имеете право повелевать.

– Прекрасно, что вы признаете это, потому что еще раз хочу воспользоваться этим правом. Наступите на розу, которая лежит у ваших ног.

– Этого я не сделаю, потому что она ни в чем не виновата.

Молодая девушка подняла розу и положила ее на подоконник, однако фон Вальде схватил цветок и, швырнув его на траву, насмешливо проговорил:

– Там эта роза умрет поэтической смертью, степные травы закроют ее, а вечерняя роса прольет на несчастную жертву несколько слезинок.

Его лицо немного прояснилось, но глаза имели все то же инквизиторское выражение, и тон не особенно смягчился, когда он спросил:

– Что вы читали, когда я имел несчастье потревожить вас?

– Гете, «Правда и вымысел».

– Вы уже читали эту книгу?

– Только выдержки.

– Как вам нравится трогательная история Гретхен?

– Я ее не знаю.

– Да ведь вы держите ее открытой в руках.

– Нет, я читала о коронации Иосифа II во Франкфурте.

– Покажите!

Елизавета протянула фон Вальде открытую книгу.

– Действительно. Но посмотрите, какое безобразное зеленое пятно на этой странице. Вы, наверное, слишком нежно прижали к ней розу. Этого мисс Мертенс, Гете и император не простят вам.

– Это пятно старинное, я до розы и не дотрагивалась.

– Но вы улыбнулись при виде ее!

– Да, но я думала, что ее бросила мисс Мартенс.

– Боже, какая трогательная дружба! И вам пришлось разочароваться, когда вы вместо лица вашей подруги увидели красивое лицо моего кузена?

– Да.

– Как странно звучит это «да». Я люблю лаконичные ответы, но лишь тогда, когда они не оставляют во мне сомнения. Как следует понимать это «да»? Оно звучит в одно и то же время и сладко, и горько, и к тому же выражение вашего лица… Почему у вас между бровями появилась суровая черта?

– Потому что я думаю, что всякое право имеет свои границы.

– Я вовсе не знал, что в настоящую минуту пользуюсь своим правом.

– Это станет вам ясно, как только вы зададите себе вопрос: обращались бы вы со мной так грубо в доме моего отца?

Фон Вальде сильно побледнел, крепко сжал губы и отступил на шаг. Елизавета взяла книгу, положенную им на подоконник, и подошла к шкафу, чтобы запереть его.

– При подобных обстоятельствах я и в доме вашего отца говорил бы с вами точно так же, – после минутного молчания ответил он немного спокойнее и снова приблизился к окну.

– Вы своими неопределенными ответами раздражали меня. Как мог я из одного слова понять, приятно или неприятно было ваше разочарование? Итак, что же вы скажете.

Он перегнулся через подоконник в комнату и стал пристально смотреть ей в лицо, словно думал прочитать па нем ответ, но она с досадой отвернулась. Ужасно! Неужели можно было подумать, что Гольфельд приятен ей? Разве ее лицо и все существо не выражало ясно отвращение к этому ненавистному человеку?

В эту минуту в комнату вошла мисс Мертенс. Она закончила все дела и зашла за подругой, чтобы вместе пойти на гору. Елизавета легко вздохнула и пошла ей навстречу, между тем, как фон Вальде, отойдя от окна, несколько раз прошелся взад и вперед. Когда он опять приблизился, мисс Мертенс низко поклонилась и направилась к нему. Она сказала, что уже несколько раз приходила к нему сегодня, но все не заставала его и что она очень рада поблагодарить его за доброту и заботу.

Он движением руки остановил поток благодарностей и пожелал ей счастья в супружестве.

Он говорил сдержанно, спокойно. Как бы по волшебству весь вид его преобразился, и он снова был окружен сиянием величия и неприступности, так что Елизавета, глядя на него, недоумевала, как у нее могла явиться смелость делать замечания насчет вежливости этому человеку. Его глаза, так недавно горевшие страстью, теперь серьезно смотрели на мисс Мертенс, низкий голос сделался мягким и обаятельным; нельзя было и предположить, что несколько минут тому назад он резко и язвительно насмехался, и в каждом его слове слышалось раздражение и желание уколоть и отомстить.

Фон Вальде был сегодня озлоблен на своего кузена, как это заметила Елизавета. Но чем же была виновата она, что этот ненавистный человек попался ему на глаза?

Разве она не была достаточно оскорблена назойливостью Гольфельда? За что же она должна была сделаться жертвою гнева, который по справедливости заслуживала только одна Елена?

Она почувствовала острую боль при одном воспоминании о том, с какой нежностью и всепрощением фон Вальде поднял на руки свою сестру. Ни одним взглядом не упрекнул он ее за посещение Гольфельда… Она же, бедная учительница музыки, по необходимости переносившая его присутствие, сделалась громоотводом для хозяйского неудовольствия. Или, может быть, он видел, как Гольфельд бросил ей на книгу розу, и его аристократическая гордость оскорбилась тем, что его высокородный кузен ухаживает за простой незнатной девушкой?

Эта мысль, подобно молнии, озарила Елизавету.

Да, это наверняка так, иначе чем же объяснить его поведение? Он требовал, чтобы она растоптала цветок и, таким образом, уничтожила бы доказательство того, что фон Гольфельд был способен хотя бы на минуту забыть о своем высоком происхождении.

Вот почему он заговорил с нею таким грубым высокомерным тоном, таким он, по всей вероятности, обращался только к провинившимся перед ним людям. И по этой же причине он хотел знать, какое впечатление произвело на нее внезапное появление Гольфельда.