Бездна обещаний - Бергер Номи. Страница 14

«Позабавит» было совсем не тем словом, которое выражало чувства Кирстен, когда взгляд ее, проследовавший за указующим перстом Эрика, упал на небольшую стеклянную коробку на белом мраморном пьедестале. В коробке на красной замшевой подушечке лежала тоненькая дирижерская палочка. Небольшая бронзовая пластинка на пьедестале гласила:

МАЙКЛ ИСТБОУРН

1938–1939

Рука Кирстен дернулась в порыве дотронуться до коробочки, но она тут же ее отдернула и смущенно спрятала обе руки за спину. Не сводя глаз с палочки, Кирстен представляла, как Майкл слегка постукивает ею по пюпитру, привлекая внимание оркестра. Точно так, как это было в тот волшебный вечер в «Карнеги-холл».

— Так и знала, что вы здесь. — Голос появившейся в дверях Клодии заставил Кирстен вздрогнуть. — Эрик, ты, очевидно, забыл, что у тебя в три встреча в офисе?

Бегло взглянув на циферблат карманных часов, Эрик охнул: «Черт возьми, я опаздываю!» Пожав Кирстен руку и коротко поцеловав жену в губы, он поспешил к выходу.

— Увидимся вечером, — прежде чем исчезнуть, весело бросил он через плечо.

— А сейчас не хотела бы ты ознакомиться со своими новыми апартаментами? — Клодия заметила тоскливый взгляд Кирстен, брошенный на рояль, и улыбнулась. — Для этого у тебя времени будет более чем достаточно. Давай-ка сначала распакуемся и обустроимся, а?

Не успела Кирстен и шагу ступить, как Клодия уже пересекла половину зала.

— Дорогая, ты идешь?

В ближайшие двенадцать месяцев вопрос этот Кирстен предстояло слышать довольно часто, потому что, как бы быстро ни старалась она идти, ей никогда не удавалось поспевать за скорой походкой Клодии.

— Завтра, дорогая, мы едем по магазинам, — поднимаясь по лестнице на четвертый этаж, сообщила Клодия. — Мне не терпится начать с приобретения для тебя приличного гардероба.

— Но…

— Никаких «но», дорогая. Это входит в общую программу, так что не о чем и говорить. Деловой стороной пусть занимается Эрик, а я буду твоим духовным наставником, буду заниматься социальными аспектами. Ты не только музыкант, но еще и женщина. И я научу тебя ни при каких обстоятельствах не забывать об этом.

Наконец они поднялись на четвертый этаж, и в очередной раз Кирстен всплеснула руками от изумления.

— Как видишь, дорогая, я переделала все под цвет твоих очаровательных глаз.

Новые апартаменты Кирстен состояли из спальни, гостиной, артистической уборной, ванной и небольшой кухоньки с полным набором мебели, с цветастой ситцевой обивкой — по белому фону лаванда, фиалки и барвинок. Стены и потолок были окрашены в цвет лаванды, на фоне небесно-голубых стен белая мебель в стиле итальянской провинции выглядела бесподобно. Оба подоконника в спальне украшали китайские вазы с фиалками, на ночном столике у покрытой роскошным покрывалом кровати стояла огромная серебряная ваза в виде бутона, в которой стоял букет все тех же фиалок.

— Прямо с Пиккадилли, — пояснила Клодия. — Эрик решил, что это — самое подходящее.

— Элиза и профессор Хиггинс, — с улыбкой заметила Кирстен.

— Да. Это как раз то, что мы оба сейчас чувствуем. — Клодия сделала мягкое ударение на слове «оба».

Дойдя до спальни, она оставила Кирстен одну.

Возвращаясь к себе, Клодия не переставала улыбаться. Близость Кирстен, непосредственность и нежная невинность так обезоруживали и привлекали, что ей хотелось плакать от счастья. Ощущение этого счастья было столь же сильно, сколь сильно было когда-то чувство безнадежности, заставившее их с Эриком расстаться с мечтами о детях. И сейчас она испытывала прилив жизни, которого не было вот уже много лет. Клодии очень хотелось обнять Кирстен, сказать ей то, что говорит любящая мать своему обожаемому ребенку, и разделить с ней все, что могла разделить только с родной дочерью, которой предательское тело так ее и не наградило.

Разумеется, Эрик считал подобные порывы совершенной глупостью. С самого начала он постоянно напоминал Клодии, что все эти молодые люди и девушки принадлежали им только год, всего лишь один год. Они как бы были взяты взаймы. Одолжены на время у настоящих родителей. И все годы Клодия помнила об этом и постоянно следила за тем, чтобы не быть слишком уж заботливой с кем-либо из своих подопечных. А теперь Кирстен, с ее поразительным талантом и чарующей красотой, заставила хозяйку дома забыть о своих принципах.

— Клодия!

Голос Кирстен заставил пожилую леди остановиться и вернуться в спальню.

— Что, милая? — с трудом пряча виноватое выражение лица, спросила она.

— Эта акварель. — Кирстен указала на небольшую картину, висящую над изящным шифоньером. — Не могла я видеть точно такую в библиотеке?

— Сразу виден наметанный глаз художника. — Клодия скрыла за улыбкой охватившее ее волнение. — Ну, конечно, видела, дорогая. Собственно говоря, если будешь повнимательнее, ты сможешь найти в доме девять таких картин. Сейчас я как раз работаю над десятой. — Клодия провела кончиками своих длинных изящных пальцев по резной позолоченной раме и вздохнула. — Можно сказать, это мое хобби. Единственно, что я постоянно меняю, так это цвет, в зависимости от комнаты, для которой пишу. Эту я рисовала, когда мы переделывали твою спальню.

— И все они совершенно одинаковые? — Кирстен впилась взглядом в акварель, на которой изображалось большое деревенское поместье, выполненное в фиолетово-голубых тонах, и задумалась над тем, почему некоторым доставляет удовольствие рисовать одну и ту же картину бесчисленное множество раз. Но чем дольше она смотрела, тем яснее становилась эта загадка. Совершенно очевидно, что Клодия рисовала с любовью. Это чувствовалось в каждом легчайшем прикосновении кисти, оттенке краски, в каждой тщательно выписанной мелкой детали.

Клодия, казалось, прочла мысли Кирстен.

— Я всегда считала, — произнесла она, — что если Моне мог позволить себе постоянно рисовать один и тот же стог сена, то почему бы и мне не рисовать любимый Уинфорд-Холл столько, сколько заблагорассудится?

— Уинфорд-Холл. — Кирстен несколько раз повторила это название, наслаждаясь мелодичностью его звучания.

— Мой дом, — сказала Клодия так тихо, что, если бы Кирстен не стояла рядом, она вряд ли смогла бы расслышать.

— Ваш дом?

— О, скорее дом моего дорогого дядюшки. — Резкость тона заставила Кирстен удивиться столь быстрой перемене настроения собеседницы. Губы Клодии, подобравшись в тоненькую полоску, почти исчезли с лица. — О да, дорогая, дом великого Найджела Эдмунда Чарльза Бартоломея Бишема, Пятого графа Уинфордского и старшего брата моего отца. Если ты никогда не слышала об Уинфорде, то это в Уилтшире.

Кирстен никогда не слышала об Уинфорде, но знала Уилтшир. Солсберийский собор и Стоунхендж находились в Уилтшире. Кирстен улыбнулась. Мистер Вайдмен был не прав — кое-что она все-таки усвоила на его уроках истории.

— Видишь эти окна? — объясняла Клодия. — Здесь располагался танцевальный зал. А тут была столовая.

Палец Клодии двигался сантиметр за сантиметром по картине, и Кирстен стало казаться, что это экскурсия не только по бывшему дому Клодии, но и путешествие в ее прошлое.

— Мы жили в коттедже. — В голосе Клодии слышалась враждебность, словно острым ножом отсекавшая окончания слов. — Все шестеро: дорогие отец с матерью и четверо любимых дочек, словно сельди в бочке, в убогом коттедже, а они втроем — дядюшка, тетушка и моя кузина — роскошествовали в волшебном замке.

— Я не вижу на картине коттеджа, — простодушно рискнула заметить Кирстен.

— А зачем рисовать проклятый жалкий домишко? — сверкнула глазами Клодия. Увидев в голубых глазах Кирстен возрастающее беспокойство, она моментально смягчилась: — Ах, извини, дорогая. Прости, может быть, действительно тебе не следует об этом знать.

С этими словами Клодия вышла из комнаты, а Кирстен озадаченно посмотрела ей вслед, еще более смущенная непонятно капризным поведением своей покровительницы.

Прежде чем забраться в новую постель, которой предстояло па целый год стать ее ложем, Кирстен подошла к окну, отодвинула ситцевую штору и впервые взглянула из своей новой обители на ночной Лондон. Как сильно отличался он от Нью-Йорка!