Бездна обещаний - Бергер Номи. Страница 42

В ответ на эти слова Жанна шутливо погрозила дочери пальцем:

— Не пытайся меня провести. Настоящая причина, по которой ты отправляешь нас подальше, в том, что ты хотела бы остаться наедине с Джеффри.

— Мама! — Кирстен ужасно покраснела.

— Жанна, ты ее смущаешь. — Эмиль перехватил грозящий палец жены, но Жанна продолжала упорствовать:

— А кто в мое отсутствие будет убирать дом и следить за твоими вещами?

— Марта.

Марту Кирстен наняла сразу же, как только они переехали на новую квартиру.

— К тому же большую часть месяца меня не будет дома. Так что, мама, пожалуйста, перестань за меня беспокоиться. Сейчас ты прежде всего должна почувствовать себя невестой, отправляющейся в свадебное путешествие. Папуля, — Кирстен умоляюще сложила ладони, — ради Бога, вызови по телефону лимузин, пока ваше путешествие не закончилось, так и не начавшись.

К тому времени когда родители наконец отбыли — после бесчисленных объятий и поцелуев, — Кирстен уже на двадцать минут опаздывала на занятие у Натальи. Извинившись за опоздание, она села к роялю, но была постоянно рассеянна. Наталья не выдержала и прервала ее:

— Итак, насколько я понимаю, нашего милого доктора опять нет в городе? — Лицо Кирстен вытянулось. — Слушая твою игру, мне это стало очевидно. Киришка, это совсем на тебя не похоже, и я в большой тревоге. — Кирстен упорно молчала, покручивая колечко с аметистом в форме сердечка, подаренного Джеффри. — Он действительно так много для тебя значит, Кирстен?

Кирстен немедленно прекратила игру с кольцом и уставилась на преподавательницу полным мечтательности взглядом.

— Он — мой лучший друг, Наталья, — тихо произнесла Кирстен. — Мое первое свидание и мой первый друг — странно, правда? О, Наталья, Бога ради, не хмурься. Ты, как никто, должна это понимать, ты знаешь, каким мучительным может быть одиночество. Джеффри меня обожает, я чувствую, что сейчас я самый важный человек в его жизни. Ты знаешь, когда я играю, на его лице написано такое восхищение, будто он впервые в жизни слышит божественную музыку. — Лицо Кирстен в этот момент буквально излучало восторг. — Играть для Джеффри — совсем не то, что играть для публики, ведь когда я выступаю, для меня не существует реальных лиц. К тому же он всегда ждет меня. Он всегда есть, когда я возвращаюсь из своих турне, и сознание этого совершенно меняет мир вокруг.

Наталья, теребя пальцами массивную золотую цепь на шее, глубоко задумалась над словами Кирстен. Затем подошла ближе к своей драгоценной ученице:

— Я очень хорошо все понимаю, Киришка, поверь мне, прекрасно понимаю. Но умоляю тебя помнить о своей высокой цели. Ты по доброй воле отреклась от всего мира, чтобы достичь вершины, и добилась всего. Только вернись в этот мир, и у тебя не будет иного пути, как только вниз. На вершине нет места для развлечений, Киришка, нет места для сентиментальности. Публика жестока и беспощадна к тем, кого вознесла к величию, она не прощает ошибок своим кумирам. Не позволь страсти заставить тебя покинуть музыку ради Джеффри. Лучше уж наполни свою музыку радостью, которую дарит тебе Джеффри. Воспользуйся им, Киришка, чтобы еще больше развить свой божественный дар, развить, а не растерять. Я в очередной раз умоляю тебя: не рискуй своей блестящей карьерой, не ставь под угрозу всего достигнутого.

Два часа спустя, уходя от Натальи, Кирстен чувствовала себя совершенно разбитой. Любимая учительница опять поставила ее перед ужасным выбором, думать о котором последнее время Кирстен старательно избегала. Музыка и любовь — две вещи несовместные. Невольно Кирстен подумала о Майкле. Перед ним подобная Дилемма никогда не возникала. Майкл. Произнося любимое имя, губы Кирстен дрожали. Она не получала от него известий вот уже полгода, с тех самых гастролей в Берлине. Чувство обиды за ту ужасную ночь постепенно сменилось печалью.

— Почему ты всегда коротко стрижешь ногти? — спросил Джеффри, ласково пощипывая большой палец Кирстен. Они уютно расположились на диванчике в кабинете Кирстен и потягивали коктейль в ожидании, когда разогреется замороженная Жанной лазанья. — Ну почему? Приведи хоть одну уважительную причину.

— Тебе известны все причины. — Кирстен попыталась освободить палец, но ей это не удалось. — Я не могу сосредоточиться на игре, слыша ужасное клацанье ногтей по клавишам.

— Отрасти, ну хотя бы немного.

Большим и указательным пальцами Джеффри показал, насколько бы он желал удлинить ногти Кирстен. Та отрицательно покачала головой. Джеффри сократил расстояние. Снова отказ. Даже когда между пальцами остался просвет не больше толщины волоса, Кирстен не согласилась, и Оливер сдался. Кирстен вознаградила Джеффри за поражение нежным поцелуем, а потом, прижавшись к нему, уютно свернулась калачиком и положила голову ему на колени.

Джеффри слегка пошевелился, пытаясь скрыть растущее напряжение в паху. Сидеть с Кирстен в таком положении было сущей пыткой. Еще никого на свете Джеффри не желал так, как Кирстен. Бесподобная красота ее лица, линии маленького стройного тела доводили Оливера до безумия. Ему так и хотелось схватить Кирстен, разодрать ее одежды и полностью овладеть ею. Слиться с ней телом и мыслями, впитав в себя все существо своего идола, пока оно не станет неотъемлемой частью самого Джеффри. Но он не делал этого. Не мог. В развращенном дьявольском мире для него Кирстен воплощала собой чистоту и божественность. Среди общего уродства она была сама красота. Кирстен — совершенство в мире порока. Она вызывала не столько восхищение, сколько благоговение.

Джеффри был крещен в англиканской церкви, но вырос совершенным атеистом — рациональным и циничным. Теперь же, к великому его изумлению, Кирстен помогла ему вернуться к утраченной вере. Благодаря Кирстен Джеффри родился заново. И, как бы в наказание за прошлые грехи, Джеффри дал себе обет целомудрия. Он верил в то, что воздержанием можно искупить грехи. И только когда он достаточно очистится от прошлого, у него появится право воспринимать Кирстен как свое вознаграждение.

Уютно устроившись в объятиях Джеффри, Кирстен испытывала какой-то волшебный счастливый покой. Она даже не услышала, как звонит телефон, и очнулась лишь, когда Джеффри протянул ей трубку. Звонил Нельсон.

— Я только что разговаривал с Томасом Бихемом. Он сейчас в Лондоне. Де Ляроча заболел. Как насчет того, чтобы выступить во вторник с Королевской филармонией? И ты сможешь лететь в Брюссель прямо из Лондона, а не из Нью-Йорка во вторник, как мы планировали.

— Вообще-то интересно. — Кирстен на ходу соображала, будет ли в это время в Лондоне Майкл.

— Ах да, и вот еще что. «Тайм» хочет сделать обложку с твоим портретом.

— Ты же знаешь, я не имею дела с прессой.

— Но, Кирстен, речь идет об обложке «Тайма», а не о какой-нибудь бульварной газетенке или дешевом журнальчике. — Нельсон ясно представил себе, как Кирстен отрицательно качает головой. — Ты меня слушаешь?

— Да, слушаю.

— Если «Тайм» устроил Шарля де Голля, названного в январе человеком года, то, может быть, он вполне подошел бы и тебе?

— В самом деле?

— Ну, пожалуйста, сделай это ради меня. Постарайся в данном случае думать не как артист, а как человек дела.

Но Кирстен было все труднее размышлять о чем бы то ни было: Джеффри, покрывая поцелуями ее шею, приближался к губам.

— Кирстен, лучшей рекламы и быть не может.

— Мне не нужна рек…

Джеффри добрался наконец до ее рта и теперь нежно водил кончиком языка по нижней губе Кирстен.

— Реклама нужна всем.

Кирстен закрыла глаза и чуть приоткрыла рот.

— Кирстен, ты где?

— Хорошо, — прошептала она в трубку, почти выскользнувшую из руки.

— Умница. Завтра в два они пришлют к тебе своего художника.

В ответ Нельсон услышал лишь что-то наподобие стона, вслед за которым раздались короткие гудки.

— Знаешь, кого ты мне напоминаешь, лапочка? — Эрик изо всех сил старался сдержать раздражение в голосе, но преуспел в этом лишь наполовину. — Мисс Хэвишем из «Больших надежд». Все, о чем мы тоскуем, — изношенное свадебное платье, засохший пирог и снующие туда-сюда мыши. Пойми, нельзя вечно хранить эту квартиру, как мемориал Кирстен, и заставлять одного за другим несчастных молодых людей жить у нас целый год, любуясь выцветшим ситцем. Не хочешь видеть в доме на одной девушки — пожалуйста, но, ради Бога, смени обстановку в этой проклятой квартире.