Бездна обещаний - Бергер Номи. Страница 77

— А ты знаешь, что ростом почти догнал меня? — Кирстен еще раз попыталась вытащить мальчика из его «укрытия». — Уверена, что в следующую нашу встречу ты будешь таким же высоким, как отец.

— Ты хочешь сказать, что до тех пор мы не увидимся?

— Да нет, я вовсе не это имела в виду.

Но Маркос окончательно сник и даже отвернулся, чтобы этого не видели ни Кирстен, ни родители.

Он обожал Кирстен и никак не мог смириться с тем, что она уезжает. Но Кирстен решила все-таки предпринять еще одну попытку.

— Поди сюда, мой маленький мужчина, — ласково позвала она, протягивая мальчику руку. — Ну же, Маркос. Пожалуйста.

Еще с минуту Маркос колебался, потом, наконец сдавшись, вздохнул и подошел к ней. Держась за руки, они с Кирстен направились по длинному коридору к лифту.

— Ты ведь на самом деле понимаешь, почему я уезжаю, Маркос?

Понурив голову Маркос рассматривал узор на ковре.

— Не совсем, — глухим голосом признался он наконец.

— Я уезжаю, потому что и так задержалась в Афинах дольше, чем предполагала, и к тому же мне опять нужно какое-то время побыть одной. Афины — не мой дом, Маркос. И Тавира им не будет. Ни один из городов, в которых мне пришлось жить последние пять лет, не был моим домом. Мой настоящий дом — Нью-Йорк, и я собираюсь когда-нибудь туда вернуться.

— Но разве я смогу встретиться с тобой, когда ты туда вернешься?

— Ну, конечно, сможешь.

— Как?

— Ты приедешь ко мне.

— Нью-Йорк так далеко…

— Нет, вовсе не далеко: я же приехала сюда из Нью-Йорка, ведь так?

— Верно.

— Но это еще не скоро, и поэтому ты как-нибудь приедешь ко мне в Тавиру.

— А ты еще приедешь к нам в гости, хорошо?

— Конечно, мы ведь обещали друг другу. — Маркос неохотно кивнул. — И даже пожали друг другу руки, помнишь?

— Помню.

— А что еще мы обещали?

— Что я никому не скажу, куда ты уехала.

— Молодчина.

Кирстен не сказала Майклу о своем отъезде — он тоже был одной из причин бегства Кирстен.

Поездки Кирстен в течение этих лет тоже были своеобразной «защитой» от Майкла. И потому виделись они за все время только один раз, да и то мельком, когда оркестр Нью-йоркской филармонии приехал в прошлом году в августе в Афины для участия в ежегодном фестивале. И хотя в этой поездке Майкла сопровождала Роксана, ему удалось, оставив жену на час, приехать на квартиру Кирстен и провести с ней эти ворованные шестьдесят минут.

Встреча получилась какой-то неловкой, совсем не похожей ни на одну из трех предыдущих. Ни он, ни она даже и не пытались заняться любовью, вместо этого, сидя на балконе и потягивая узо, они вяло беседовали, изредка прерывая разговор поспешным поцелуем или объятием. Роксана, непрошеным гостем незримо присутствуя на их мимолетной встрече, физически вбивала между ними клин. Но в гораздо большей степени клин этот был вбит собственным желанием Кирстен быть не столь зависимой от Майкла. В конце концов и сам Майкл принял необходимость держаться на расстоянии. Не было времени на вопросы, еще меньше — на объяснения.

Кирстен уже не хотела объяснять или не объяснять своего состояния кому бы то ни было. Она устала от притворства, от того, что приходится довольствоваться кусочками и осколками. Теперь ей хотелось того же, что и пять лет назад, — безвестности и забытья. И только бегство в незнакомое место могло это ей дать.

Кирстен взглянула на часы и увидела, что опаздывает.

— Ну, быстренько, Маркос, еще одно дружеское объятие на прощание, и я побежала. — К досаде Кирстен, Маркос не двигался. — Маркос? — И, уже не дожидаясь его ответа, Кирстен обняла мальчика и покрыла его лицо поцелуями. Только она собралась отпустить Маркоса, как мальчик вскрикнул и сам крепко обнял Кирстен за шею. — Ах, Маркос, Маркос, — только и смогла промолвить Кирстен, снова обнимая своего любимца.

Потом, пока боль не стала совсем уж невыносимой, Кирстен отстранилась и поцеловала мальчика в обе щеки. Маркос ответил тем же.

— Я люблю тебя, Кирстен, — прошептал он ей на ухо и с полными слез глазами отступил на шаг. — Я люблю тебя.

Повторив свое признание еще дважды, Маркос повернулся и опрометью бросился прочь по коридору.

Тавира с ее тринадцатитысячным населением — самый живописный городок во всей Алгарви. Он расположился у подножия горы Рибейра-де-Аббека, когда-то город был оживленным портом. Но залив уже давно обмелел, и хотя многие здешние жители продолжали зарабатывать себе на жизнь рыболовством, большинство из них превратились в фермеров, обрабатывая свои участки точно так, как их обрабатывали предки тавирийцев сотни лет назад. Участки, расположенные на сбегавших к Средиземному морю склонах горы, выглядели как один огромный цветущий сад. Здесь пышно цвели лимоны, апельсины, мандарины, персики, груши, сливы и абрикосы. Поля были сплошь усеяны маисом, бататами, бобами, помидорами, капустой, огурцами, горохом, арахисом, тыквами и арбузами. Тавира действительно был местом постоянного сбора урожая, и у каждого жителя, имевшего свой лоскут земли, обязательно был собственный садик.

Небольшой домик Кирстен с двумя спальнями, гостиной, столовой и кухней ничем не отличался от сотен таких же домишек, выстроившихся вдоль продуваемой ветрами, вечно припекаемой солнцем улочки, всего в трех кварталах от самого главного здания города — собора Святой Богоматери. С фасада домика Кирстен открывался широкий вид на раскинувшийся внизу залив, а за домом Кирстен расположился маленький садик, в котором она, как и все ее соседи, выращивала собственные овощи. Обожая городок за его дремотную атмосферу и дух умиротворенности, Кирстен тем не менее за семь месяцев, прожитых в Тавире, ни с кем из соседей не подружилась, поскольку держалась от всех подальше. А для того чтобы еще больше защитить свою уединенность, Кирстен даже отказалась от телефона и почту получала, посещая местное отделение связи.

Кирстен не спалось так же хорошо, как в Афинах, и она страстно желала повидаться с Маркосом, но, несмотря на все это, она чувствовала себя в Тавире очень спокойно. Тавира стала для Кирстен Эдемским садом, кусочком утраченного рая, частичкой небесной благодати. Ей было легко среди этих простых людей, с их незамысловатыми ночными посиделками на террасе какой-нибудь таверны за неприхотливым ужином из свежей рыбы или цыплят с моллюсками, попивающих домашнее винцо и слушающих заунывное пение ночных менестрелей. Главным же дневным занятием тавирцев были походы по бесчисленным торговым лавчонкам и поездки на различные местные ярмарки.

Тавира обожала базары. Самые крупные из них проводились в августе и октябре, мелкие — каждый третий понедельник месяца. Но самым популярным, несомненно, был базар за неделю до Рождества. И Кирстен, подобно всем обитателям городка, ожидала его с нетерпением.

Первый день рождественского базара выдался, однако, разочаровывающе пасмурным, все предвещало дождь. Но Кирстен решила не поддаваться зловещим предзнаменованиям погоды. Она оделась как обычно: хлопковая блузка с глубоким вырезом на груди, длинная юбка и легкие сандалии без каблуков. И все же, на всякий случай, Кирстен положила в большую сумку из плетеной соломы теплую вязаную шерстяную шаль.

К полудню сумка Кирстен уже была доверху набита расписными деревянными ложками и вилками, самодельными деревянными резными игрушками, глиняными фигурками животных и двумя бутылками домашней клубничной наливки. Кирстен остановилась у последнего лотка и купила шерстяное покрывало ручной выделки для свой кровати. После этого она огляделась в поисках местечка, где можно было бы перекусить. Выбрав небольшое уютное кафе в самом центре городского квартала, облюбованного местными художниками для своих вернисажей, Кирстен заказала отбивную из тунца с рисом и стакан белого вина.

С опаской поглядывая на наливавшиеся свинцом грозовые тучи, она быстро расправилась с обедом и, подхватив сумку, торопливым шагом прошла вдоль рядов с выставленными на них произведениями искусства. Ни одна из картин или скульптур не приглянулась Кирстен, пока она не наткнулась на щит с развешанными на нем акварелями без рамок. Кирстен они сразу заинтересовали, а через некоторое время и вовсе очаровали.