Капкан любви - Мид Джулиет (Мед Джульетта). Страница 83

Малькольм решил оставить основных сотрудников на ночное дежурство, на всякий случай. Остальные пусть собираются и расходятся по домам. Бог знает, уцелеет ли их работа, будет ли им куда вернуться. Сам Малькольм решил заночевать в офисе. В любом случае, Джек ожидал бы от него этого.

В шесть вечера Глория, Малькольм и несколько других торговцев сидели кружком в деловой комнате, пили виски и шутили. Малькольм усердно напивался. Ему не нравились эти шутки — от них отдавало могильным юмором.

— Сколько человек погорело на крахе стерлинга? — спрашивал Дик Роджерс.

— Сколько? — хором повторили все, кроме Малькольма.

— Только двое — Норман Ламонт и Глория Мак-Райтер.

Все надрывались от смеха, смеха безнадежности. Малькольм содрогнулся. Это было вовсе не смешно.

— Слышите, парни? — сказал он, прокашлявшись. — Незачем вам всем здесь околачиваться. Этой ночью я останусь здесь — мне нужно только двоих человек на телефон...

— Я всегда говорила, что трое — это уже толпа, Мальк, — заявила Глория. — Как насчет того, чтобы мы с тобой вдвоем подежурили в отделе? Как-никак, ты здесь мой главный мужчина...

Малькольм вспыхнул. Он не спал с Глорией — пока. Однако, у всех в отделе создалось впечатление, что они с ней состоят в особых отношениях. Глории было не знакомо слово «благоразумие».

— Хорошо, Глория, меня это устраивает, — он попытался высказаться в отрывистой, деловой манере, но его голос дрогнул. — Остальные могут расходиться. Глория — я, гм, буду у себя в кабинете, если потребуюсь.

Он удалился с надменным видом, но не достаточно быстро, чтобы не услышать комментарий Дика Роджерса:

— Это значит, Глория, что он засядет в мужскую комнату и наложит там куч со страху!

Малькольм пошел дальше, сопровождаемый взрывами грубого хохота.

Майк в Нью-Йорке чувствовал себя хорошо. Может быть, он и потерял деньги на кроне, но теперь был близок к тому, чтобы вернуть их продажей стерлинга. Он немного сожалел, что находится не в Лондоне — было бы забавно оказаться в своем отделе, в центре событий. Но он мог полностью контролировать свою позицию и из Нью-Йорка. Кроме того, Алекс Фицджеральд дал Майку прямое указание оставаться в Нью-Йорке, пока его не вызовут домой.

Вдруг все десять линий его телефона вспыхнули зеленым и замигали. Майк проигнорировал их — он не отрывался от экрана, быстро просматривая последние новости. Он прочитал их еще раз, уже медленнее. Нет, он не ошибся. Это было официальное сообщение.

В семь часов тридцать шесть минут вечера по лондонскому времени Норман Ламонт выступил с официальным заявлением казначейства и сообщил мировой прессе, что Великобритания приостанавливает действия на валютном рынке.

— Майкл! Фицджеральд требует тебя по пятой линии!

Майк нажал кнопку телефона.

— Да? Это Майк Мичинелли. — Майк сел на стул. Кажется, его вызывали домой. — Ты хочешь, чтобы я вернулся в Лондон, Фиц?

— Дьявольски. И немедленно.

— Большие новости, Фиц, ты слышал? О том, что случилось сейчас? Ламонт отступает, стерлинг падает — держу пари, что до 2,60, как по-твоему? Что за день, босс, что за день! Ты говоришь, шведы установили курс на пятьсот процентов? Неужели ты веришь этому?

— Майкл, я хочу, чтобы ты ушел из отдела.

— Ты разыгрываешь меня.

— Нет. Оставь отдел и иди в офис Ломбарди на шестой этаж. Там пусто, так как Ломбарди сейчас сидит за дверью моего кабинета. Иди туда и немедленно позвони мне по личному телефону. Понял? Сделай это немедленно.

Майк озадаченно тряхнул головой, положил трубку и, быстро пройдя через этаж сделок, вызвал лифт. Он поднялся на шестой этаж и дошел до углового кабинета Ломбарди. Секретаря Ломбарди не было поблизости. Майк вошел в кабинет, закрыл дверь и позвонил Фицу.

— Майкл, — сказал тот. — Это — то самое событие. Рынок пошел в том направлении, которого мы ждали.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, Фиц.

— Тогда слушай внимательно. Я скажу это только однажды. Ты не будешь партнером, Майк — ни в этом году, ни в следующем, ни до самого двухтысячного года. Мы хотим купить «Хэйз Голдсмит». Ты хочешь заработать много Денег. Я тоже. У нас одни и те же нужды. Все, что ты должен сделать — это позвонить Глории Мак-Райтер. Позвони этой суке и договорись с ней, чтобы она подтвердила, что заключила с тобой сделку сегодня, до четырех часов дня по лондонскому времени. Ты продал ей один миллиард фунтов по курсу 2,778 к немецкой марке — с этой ценой закрывался лондонский рынок — в четыре часа дня, сегодня. Сам выпиши документ на эту сумму, и она пусть выпишет такой же документ. Ты получишь пять миллионов фунтов премии к тридцать первому декабря. Ты меня слышишь? Пять миллионов фунтов! Сколько дать Глории, решай сам. Вы с Глорией можете делать все что угодно. Хочешь оставаться в банке — оставайся. Если захочешь вытряхнуться оттуда и начать собственное дело, я поддержу тебя.

Майк долго молчал.

— Фиц, мне все это очень не нравится, — ответил наконец он.

— Доверься мне, Майк. Тебе все это очень понравится. Я улажу все, что только ни придумает твоя дурацкая фантазия.

— А как быть с магнитофонными записями, Фиц? Все сделки записываются на ленту.

— Но не эта, Майк. Выслушай меня. Когда ленты берут, чтобы их прослушать?

— Когда сделка спорная.

— Правильно. Ну, а эта сделка не будет спорной. Ты зарегистрируешь ее, а когда завтра утром в «Хэйз Голдсмит» все выяснится, Глория подтвердит, что заключила ее, ведь так?

— Кто-нибудь может настоять на прослушивании лент.

— Никто не будет прослушивать ленту, Майк. Единственного парня, который может это сделать, нет в стране. Когда он вернется в Лондон, все уже закончится. Лента будет стерта, данные пропадут.

— Мне не нравится это, Фиц, — не соглашался Майк. — А если кто-то докопается?

— Об этом будут знать только три человека, Мичинелли. Ты, я и любезная дама. Уж не думаешь ли ты, что я проболтаюсь? Или ты думаешь, что Глория явится к боссу и скажет — эй, сопляк, посмотри, законно я протрахала твои деньги или это была жульническая сделка? Или, может быть, ты кому-нибудь расскажешь? Я в этом сомневаюсь. Не забудь — чем больше тянешь с делом, тем труднее его сделать. Итак, скажи мне одно, Майк.

— Что?

— Ты заключил сегодня сделку с Глорией Мак-Райтер?

Майк ответил не сразу. Он не мог даже размышлять. Его желудок мутило, в голове стучало — он отдавал себе отчет в том, что принимает жизненно важное решение. Чего же он хотел? Пять миллионов фунтов и пожизненную зависимость от Фица? Пять миллионов и возможность делать все, что захочется? Пять миллионов и свободу? Или дурацкий ноль и самоуважение?