Капкан любви - Мид Джулиет (Мед Джульетта). Страница 89

— Нет, еще богаче. Крез! Тот самый мужик! Она богата, как Крез.

— Послушай, Чарльз. Завтра вечером я собираюсь поехать к Матти на выходные. Она предложила мне привезти с собой нескольких друзей...

— Подруга, тебе это, наверное, непросто! Тебе нужно перелистать старую адресную книгу...

— ...так почему бы тебе и твоему старому денежному мешку не присоединиться ко мне и не поехать в Уилтшир?

— Я подумаю об этом. Это не такая уж плохая идея. Может быть, Мелисса и Матти найдут подходящую тему для светской беседы — знаешь, обменяются историями о деньгах и вещах. Я спрошу ее.

— Хорошо. Приезжайте туда в пятницу, во второй половине дня.

— Нужно прерваться, Тедди. У меня на линии Фиделити, а этот парень — один из моих любимцев!

— Почему? Он — редкая штучка, интеллигентный фондовый менеджер?

— Дьявол, нет! Он так туп...

— Как он туп? — услужливо подыграла Тедди.

— Он так туп, что до сих пор думает, что фондовые гарантии — это нечто наподобие замков от грабителей...

Тедди почувствовала себя гораздо лучше после разговора с Чарльзом. Она все еще не верила, что тот собрался жениться. Он наверняка всего лишь завел новую подружку, и связь продлится месяца два, как обычно. Если бы Чарльз действительно решил жениться, Тедди вряд ли обрадовалась бы этому. Одно дело — самой не выходить замуж за мужчину, но совсем иное — вручить его на блюдечке какой-то другой женщине. Если бы это случилось всерьез, Тедди было бы очень трудно порадоваться за Чарльза.

Жизнь снова показалась ей нормальной. Тедди стала звонить Джеку, чтобы убедиться, что с ним все в порядке, но каждый раз попадала на его секретаршу, которая отвечала, что он «на совещании» и его нельзя беспокоить. Тедди отклонила предложение оставить сообщение.

Большую часть четверга Джек провел в разговорах с коллегами-директорами. Он надолго запомнил этот день, как один из худших дней в его жизни. Ему не в чем было обвинить Глорию, кроме того, что она была богомерзким торговцем. Ему не в чем было обвинить Малькольма, кроме того, что он нанял Глорию и ушел из отдела, не убедившись, что позиция контролируется. Дела быстро ухудшались. Марк Митчелс сражался героически, продав большую часть позиции в Нью-Йорк, где ликвидность была чуть выше, чем в Лондоне. Сейчас Джек стоял рядом с ним. «Хэйз Голдсмит» уже понес потери около девяноста восьми миллионов фунтов, и это было еще не все.

— Что за кошмар, Джек, — жаловался Митчелс. — Ну и денек! Лира отступила с рынка, песета подверглась пятипроцентной девальвации, а проклятый «Бундесбанк» уперся задницей, отказываясь снизить курс. Это какая-то третья мировая война!

— Что говорит Ламонт?

— Он не говорит ничего. Был маленький милый комментарий с Даунинг-стрит, что все коллеги Кабинета держатся за Ламонтом. Если спросить меня — хуже места для них и не придумаешь. Он даже не увидит, кто бросил нож, когда тот вонзится ему между лопаток.

— А как обстоят дела с фунтом?

— Не зови его фунтом, напарник. Он не заслуживает этого имени. Зови его кукишем. Кукиш стерлингов. Это куча мусора, я весь день упираюсь локтями, чтобы разгрести ее.

— Так держать, Иа-Иа, — Джек похлопал его по спине. — Я постараюсь, чтобы тебя вознаградили за это.

Марк серьезно взглянул на него.

— Не дурачь меня, Джек. Я просидел в этой комнате пятнадцать лет и понимаю, что из-за случившегося наши рождественские премии будут величиной с цыплячий хрен. Не беспокойся о том, чтобы наградить меня, напарник. Я это делаю для тебя.

— Спасибо, друг.

Джек вернулся в свой кабинет. Акции «Хэйз Голдсмит» упали на десять процентов, но это было общим для всего финансового сектора. Если же слухи об их потере выйдут наружу, стоимость акций упадет куда больше и куда быстрее. «Хэйз» теперь был в зависимости от каждого запроса фондовой биржи и Английского Банка о наличии капитала. Джек уже предупредил весь штат о том, что жизненно важно не разглашать случившееся, что никто не должен обсуждать это за стенами фирмы. Он гарантировал работу всем — с благословения Дика Белтон-Смита — хотя и понимал, что трудно рассчитывать на многое, когда под угрозой само существование фирмы.

Нужно было найти добавочный капитал для восстановления денежного обеспечения акций фирмы, и Джек отчаянно надеялся сделать это, пока новости о потерях на валютном рынке не просочились в прессу. Вот почему он не уволил Глорию с позором. Пока у нее есть трудовой контракт, даже если он приостановлен, она не имеет права рассказывать о торговых позициях фирмы. Джек и Марк остались ночевать в офисе в четверг вечером. Джек устроился в своем кресле, а Марк — на плюшевом ковре, покрывающем пол комнаты сделок.

В пятницу утром фунт все еще продолжал падать. Давление на все валюты рынка со стороны немецкой марки усилилось, и Марк закрыл стерлинговую позицию «Хэйз Голдсмит» по средней цене 2,615. Спросив разрешения у Джека, Марк ушел из офиса с обеда, чтобы провести выходные с женой и детьми. У него не было уверенности, что в понедельник нужно будет беспокоиться о выходе на работу. Он чувствовал себя так, будто последние три дня стоили ему десяти лет жизни.

Джек тревожился не о фунте. Он даже не тревожился по-настоящему, вернется ли Марк в офис. Из-за чего он действительно тревожился, так это из-за заметки на семнадцатой странице «Таймс», заметки Джоанны Френч, старой подруги Кандиды, которая присутствовала на их свадьбе и бесчисленных вечеринках. Это была короткая заметка, не более, чем в двести слов, но каждое слово в ней было сокрушительным.

«Английский Банк все же оказался не единственным, кто пытался спасти фунт в эту среду. Его усилия были доблестно поддержаны «Хэйз Голдсмит», который выступил на рынок в этот трудный час, чтобы спасти гибнущую валюту. Эта попытка спасения потребовала от «Хэйза» капитала, не меньшего, чем в «Бундесбанке». Достоверные источники сообщают, что там купили миллиард фунтов перед самым объявлением отступления с рынка. Нам вчера не удалось взять интервью у старших управляющих Джека Делавиня и Малькольма Фиачайлда. Любопытно, что и в среду никого из них не было на месте. Бедный старый «Хэйз Голдсмит» — когда-то почтенное учреждение, оставшееся без руководства в Черную Среду. Некоторые финансисты Сити, нажившиеся на отступлении фунта с рынка, называют ее Белой Средой. Однако, для «Хэйз Голдсмит» она оказалась чернее дегтя».

Как только рынок ценных бумаг открылся, стоимость акций «Хэйза Голдсмита», словно проколотый воздушный шар, немедленно упала до 2,50. Еще в среду они продавались по 3,98. Худшие опасения Джека сбылись. Ему позвонили трое знакомых брокеров и сказали, что идет напряженная распродажа акций, а один из них упомянул о слухах, что кто-то неизвестный контролирует цены на акции с помощью большого опциона «предложить».

Джек мало что мог поделать, чтобы укротить этот шторм. Чем ниже падала стоимость акций, тем больше была вероятность, что кто-то неизвестный попытается приобрести контрольный пакет акций «Хэйза Голдсмита». Само по себе это было не обязательно плохо. Банк нуждался в свежем капитале, а нынешние держатели акций не намеревались предоставлять его. Единственным стремлением Джека было защитить будущее его подчиненных и попытаться сохранить существование и репутацию «Хэйз Голдсмит». Банку было почти три сотни лет, и Джек проклял бы себя, если бы «Хэйз Голдсмит» был поставлен на колени глупостью Глории Мак-Райтер и некомпетентностью Малькольма Фиачайлда. Он не видел возможности сохранить собственную репутацию. Казалось, его честь отправилась вслед за честью Нормана Ламонта. Он не видел способа узнать, кто контролирует цены на акции. Если кто-то приобрел пакет, превышающий пять процентов капитала фирмы, он обязан объявиться, но до тех пор Джек оставался во мраке.