Сад лжи. Книга первая - Гудж Эйлин. Страница 43

— Рэйчел. Господи. Мне тоже так тебя не хватало. Просто невероятно, как это мы могли быть такими идиотами, чтобы ссориться. Я чувствую себя последним дерьмом.

„Тогдапочему ты не звонил? Почему избегал меня? Заставлял чувствовать прокаженной, проклятой Богом и людьми?"

Нет, нет. Она должна заглушить в себе этот сердитый голос.

— Я тоже виновата, — ответила она. — Я не должна была сразу обрушивать на тебя этот груз. Вместо этого я взяла и сказала, что хочу сохранить ребенка, когда мы еще ничего не обсудили. Но давай забудем все это. Мы можем начать сначала? Прямо сейчас? Прямо здесь?

„Скажи мне, что любишь меня. Пожалуйста. Что готов по крайней мере выслушать мои доводы и дать мне возможность объяснить, как я предлагаю все уладить".

Дэвид еще крепче сжал ее руку, сделав ей почти больно. Сейчас он улыбался — той же улыбкой победителя, что и в операционной.

— Я знал, что ты все поймешь. Господи, Рэйчел, да мне ничего больше и не надо. У нас снова все будет по-прежнему. Как только мы покончим с этим делом…

— Что ты имеешь в виду, Дэвид?

Он посмотрел на нее так, словно не верил, что она могла задать ему этот вопрос.

— Как что? Аборт.

Рэйчел показалось: она погружается в бездонный колодец. Черная толща воды сомкнулась над ее головой, и ей уже нечем дышать. Вода была холодной. Такой холодной, что ее тело начало постепенно неметь. В мозгу между тем крутилась одна мысль — как она пройдет через то, что он предлагает? То есть через аборт. С одной стороны, правда, это не будет трудно. В конце концов речь идет всего лишь о малюсеньком кусочке ее плоти. Она может сказать себе: „Ну вот, видишь? Ничего ужасного!" А когда в другой раз кто-нибудь попросит у нее кусочек ее души, ей будет совсем нетрудно уступить этой просьбе. Ведь она уже не будет прежней — ее станет меньше. На ту самую частицу, которую она готова сейчас от себя отторгнуть. И так частица за частицей… пока от нее в конце концов ничего не останется. Ничего, о чем стоило бы говорить.

Нет, решила она, не выйдет. Она не уступит. Не может уступить.

Усилием воли Рэйчел пробилась из черной толщи, встала на ноги, резко отодвинув стул. При ярком свете дня она взглянула на Дэвида и увидела его истинное лицо.

— В чем дело? Почему ты так на меня смотришь? — Дэвид нервно рассмеялся.

Она продолжала смотреть на него. Высокий красивый мужчина в желтом пуловере двойной вязки с маленьким крокодильчиком, вышитом на правой стороне груди. На левом запястье свободно болтается серебряный именной браслет. Красивый мужчина? Да, но на лице его выражение, какое бывает у предателя.

— Я просто думала, что могу на тебя полагаться, — заметила она. — Наверное, я ошиблась.

И вот она уже идет, почти бежит к выходу. Натыкаясь на столы, стулья. С глазами, ничего не видящими из-за слез. Она ничего не слышит, кроме страшного шума в голове. И ничего не чувствует, кроме страшной боли в сердце.

5

Дэвид Слоан быстро прошел через вращающиеся зеркальные двери больницы. На улице лил дождь, и косые струи больно хлестали его по лицу. Быстро подняв воротник, он втянул голову в плечи и, проклиная свое невезение, зашагал по направлению к Флэтбуш авеню, где находилась станция подземки.

„Дьявол", — выругался он. Такой дождь, а он без зонта, не догадался надеть плащ и вот теперь промокнет в своем пальто из верблюжьей шерсти. О такси в такую ночь, как эта, да еще в таком районе Бруклина, можно не мечтать. Теперь придется тащиться домой, промокнув до нитки, в переполненном вагоне подземки.

Дэвид ощутил отвратительное подташнивание. В голове вертелось одно. А что, если его удача — стипендии, хорошие отметки, журнальные публикации, членство в студенческих советах и почетное председательство и так шло всегда, включая Принстон, не говоря уже о Колумбии, где он входил в первую десятку своего выпуска, а потом интернатура и вот сейчас добился уже места главного ординатора — потихоньку начинает ему изменять то с одного боку, то с другого и грозит окунуть его в полное дерьмо?

И не то чтобы произошло что-нибудь ужасное. Но уже целую вечность не посещали его столь пугающе мрачные мысли. Надо же, чтоб это случилось именно сейчас, после долгих лет каторжной работы, когда перед ним, казалось, открывается возможность достичь хорошего положения и больших денег! Нет. Он не может допустить, чтобы в такой момент все рухнуло. „Господи, только не сейчас!" — взмолился он.

Дэвид задумался: когда же это началось? Похоже, что на прошлой неделе. Из-за нее, этой еврейской принцессы с Риверсайд-драйв, мисс поцелуй-меня-в-задницу.

Сука!

„Надо же, прошествовала из кафетерия с таким видом, как будто это я во всем виноват. Идиотская баба. Ведь я бы все уладил. Так нет, ей надо бросаться в омут очертя голову. Ребенка, видите ли, хочется!"

А ему-то казалось раньше, что она не такая, как все. Оказывается, нет. Ничем не лучше всех этих студенточек, с которыми он учился и которых трахал, сестер, лаборанток… Разве хоть одна из них думала о нем, когда раздвигала ноги? Да ничего похожего. Единственное, что их всех заботило, так это колечко с бриллиантом на среднем пальце левой руки. До остального им не было дела.

Он думал, Рэйчел поумнее. Башковитая баба, которая к тому же знает, как надо трахаться. Редкое и манящее существо — ледяная принцесса с ногами, которые так и просят, чтоб их поскорее раздвинули. Он сразу же распознал в ней этот контраст, о котором она сама в то время и не подозревала. Да, на женщин у него была настоящая интуиция. Как будто он чуял запах — и в ее случае запах этот рассказал ему все, обнажив весь ее сексуальный опыт, представший перед ним словно на ладони. Юные Ромео в школе, шептавшие ей на ухо пошлые любовные словечки, пока их пальцы неумело возились с крючками на ее бюстгальтере. Приготовишки в Хаверфорде, чей лексикон, отражавший их понимание секса, вполне мог уместиться в одном презервативе. Какой-нибудь дальний родственник, гостивший у ее родителей, ходок по женской части, полагая, что никто не видит, воровски пытался залезть ей под юбку, чтобы ущипнуть за ляжку. Она не была, конечно, девственницей ко времени их знакомства, но почти ничем от нее не отличалась: словом, понятия не имела о том, как употребить то, что имелось у нее между ногами, потому что никто ей этого ни разу не показал. Он почувствовал в ней женщину столь замороженную, что, если знать, как до нее дотронуться, можно вызвать целое наводнение (так растаявший горный ледник изливается весной бурным потоком). Плод, созревший для того, чтобы сорвать его.

Однако было в ней и кое-что еще, чего он не мог бы точно определить. При всей ее невинности, при всей изнеженности, где-то в душе, в самой сердцевине, находился твердый самородок, своего рода необработанный алмаз. С холодной расчетливостью оценив, чего он на самом деле стоит, она внутренне презирала его. Как те девицы с длинными загорелыми ногами, в коротеньких теннисных шортах, попивающие чай со льдом на веранде рядом с кортом где-нибудь в Спринг Лейк, Си Герт или Диле, одном из тех дорогих курортов, где он подрабатывал летом, вертясь как белка в колесе. То были дочки богатых папенек, не жалевших денег на уроки тенниса для своих чад, — они могли себе это позволить, как и трахнуть при случае тренершу, если та оказывалась вдобавок еще и симпатичной. Девицы оценивающе глазели на него, пока он собирал пустые стаканы со следами губной помады на краях, словно от розовых поцелуев, а затем равнодушно проплывали мимо, так что в конце концов он оставался всего лишь пятнышком в зеркальных стеклах их солнечных очков, а они продолжали болтать между собой, словно его вообще не существовало, о своих делах, жалуясь на ресторанную еду, на неклеившуюся игру и отсутствие интересных молодых людей.

Нырнув из-под дождя в подвернувшуюся по дороге захудалую кондитерскую, чтобы купить там свежую газету (он был где-то на полпути к метро), Дэвид почему-то вдруг вспомнил Аманду Беринг. Одну из тех загорелых блондинистых сук, болтавшихся на веранде в Спринг Лейк. После того как он долгое время наблюдал за ней — она беспрестанно, в явном беспокойстве, клала ногу на ногу, стоило только появиться поблизости какому-нибудь симпатичному молодому парню, а на корте гоняла мяч с бешеной энергией, не знающей на что себя израсходовать, — у Дэвида появилась решимость заставить ее обратить на него внимание. И удержать его! Девица явно хочет, чтобы ее кто-то трахнул.