Фрейлина - Дрейк Шеннон. Страница 49

Оставшись с лордом Лохревеном наедине, Елизавета серьезно взглянула на него и сказала:

— На вашей родине снова бурно развиваются события.

Рован нахмурился. Когда он и Гвинет уезжали из Шотландии, ему казалось, что в горном краю было спокойно. Он рассчитывал, если положение изменится, он быстро услышит об этом, поскольку на длинной дороге от Лондона до Эдинбурга было много почтовых станций, где держали лошадей, чтобы конные гонцы могли быстро доставлять письма от одного королевского двора к другому.

— В свите Марии еще с того времени, как она отправилась из Франции в Шотландию, находился один француз, который был страстно влюблен в королеву. Он то ли служил при ее дворе, то ли путешествовал самостоятельно. Кажется, его казнили.

Королеве Марии часто бывало трудно добиться единодушия между служившими в ее свите французами и ее шотландскими придворными — особенно потому, что сами шотландцы имели много тем для обсуждения, желали разных наград и давали очень разные советы.

— И что же случилось? — спросил Рован.

— Вероятно, мне нужно рассказать вам обо всем, что произошло с тех пор, как вы расстались с вашей королевой. Сэра Джона Гордона судили за измену.

— Это естественно, — сказал Рован. — Многие сторонники Хантли признали, что у них был план похитить нашу добрую королеву и силой заставить ее выйти за Джона Гордона. Он бежал от суда и поднял оружие против нее.

Елизавета села в большое кресло и положила свои изящные ладони на обитые тканью подлокотники.

— Мне и самой отвратительны казни. Мария присутствовала при смерти этого француза. Он крикнул, что готов умереть за великую любовь к своей королеве. Эта казнь была организована явно неумело. — Она пристально взглянула на Рована и договорила: — Крайне трудно найти палача, который рубил бы умело и точно. Многие не понимают, сколько доброты мой отец проявил к моей матери, когда послал во Францию за умелым мастером для этого жестокого дела.

Рован ничего не ответил. Елизавета глубоко погрузилась в свои мысли, и он не решался нарушить ее сосредоточенное молчание.

— Я почти не знала свою мать, — промолвила наконец королева. — Когда она умерла, я была совсем маленьким ребенком, едва начавшим ходить. Но видимо, голос крови — не совсем выдумка, потому что рассказы о ней, которые я слышу, часто разрывают мне сердце. Если послушать шотландских лордов, моя мать была ведьмой и шлюхой. Но те, кто окружал ее в минуту смерти, говорят, будто она была виновна лишь в том, что продолжала пленять моего отца своей красотой и произвела на свет сына, который пережил ее. Она умерла хорошо — это говорят все. Перед смертью она предусмотрительно попросила прощения у моего отца. Разве неудивительно, что люди, идя на смерть, просят прощения у тех, кто причинил им вред, и хорошо платят палачу, чтобы не мучиться долго?

— Я видел людей, чья вера в загробное будущее так сильна, что они действительно считают, будто их мучения на земле ничто, — сказал Рован.

Королева покачала головой:

— Столько людей умирают такой тяжелой смертью — и все из-за книги, которая была написана, чтобы почтить нашего добрейшего Спасителя. Но хватит о прошлом. Вернусь к моему рассказу. Мария была в таком горе из-за смерти этого француза, что на несколько дней слегла в постель. Она была очень больна.

— Теперь она здорова? — быстро спросил Рован.

— Достаточно здорова. Такое потрясение. Я хорошо знаю, что такое болезнь и что такое ужас. Но королева не может позволить чувствам иметь над собой такую власть. Это было больше чем просто казнь. Этот придворный — его звали Пьер де Шателяр — явно был не в своем уме. Он дважды врывался в комнаты королевы. В первый раз его простили. Во второй Мария совершенно потеряла самообладание и крикнула своему брату Джеймсу, графу Меррею, чтобы он пронзил француза своим мечом. Меррей повел себя спокойней, чем королева. Шателяр был арестован, осужден и казнен.

Говоря это, Елизавета наблюдала за Рованом. Он знал, что она — очень хитрая женщина и способна узнать по движениям и лицу собеседника столько же, сколько из его слов.

— Я могу только сказать, что скакал рядом с ней на коне, служил ей, сидел рядом с ней на заседаниях совета. И я могу поклясться всеми святынями, что она так же целомудренна, как девица, никогда не бывавшая замужем, она никогда ничем не поощряла этого человека.

Елизавета пожала плечами:

— Не думаю, что она — вторая я.

— Ваша милость, второй такой, как вы, нет, — просто сказал он.

— А вы говорите насмешками, хотя честно решили обойтись без них, лорд Рован. Я имела в виду, что Марии нужен муж.

— У нее есть прекрасный советник — лорд Джеймс Стюарт.

— Он ее сводный брат от другой матери и не может заменить короля-супруга.

— Как и вы, Мария очень осторожна в вопросе замужества. Разумеется, вы знаете, ваша милость, что мужчины делают глупости из-за любви, особенно любви к королеве.

— Из-за любви к короне, — резко бросила она.

— Разумеется, корона — чудесная драгоценная приманка для мужских глаз. Но я не думаю, что вы не верите в свое собственное женское обаяние.

— Это лесть, лорд Рован.

Он покачал головой:

— Я, разумеется, никого не хотел бы оскорбить своими словами, но то, что и вы, и королева Мария молоды и очень привлекательны, опасно.

Она вдруг рассмеялась:

— Вы, конечно, слышали о том, как я дразнила ее советника Мэйтленда. Бедный! Я просто замучила его — так старалась выжать из него признание, кто из нас красивей. Я даже попыталась заставить его сказать, что я выше ростом. Увы, это мне не удалось.

— Мэйтленд хороший человек и прекрасно служит королеве Марии в качестве посла, — сказал Рован.

— Вы осторожно подбираете слова, но не лжете, — протянула Елизавета. — И вы один из тех шотландцев, чье положение стало действительно трудным. Из тех, кто верен сразу и Англии, и своей любимой родине. Вот что я вам скажу, лорд Рован: я действительно ничего не люблю так, как мир. Мои цели — хорошее управление страной и мир, вместе они приносят процветание. Поэтому знайте вот что. — Ее лицо внезапно выразило настойчивость. — Я никогда не соглашусь на свадьбу Марии с католиком, которая свяжет ее с иностранным правящим домом. Я охотней смирюсь с угрозой войны с Шотландией и Францией, Швецией или Испанией. Если она хочет сохранить мое расположение, пусть будет очень осторожна в своих свадебных планах.

— Ваша милость, — ответил озадаченный ее словами Рован, — я думал, что и мы с миледи Гвинет и Мэйтлендом, который много раз беседовал с вами, вполне убедили вас, что шотландская королева имеет самые твердые намерения быть крайне осторожной в вопросе своего замужества. Мария помнит, что она королева, и не рискнет вызвать своим браком ни войну между ее собственными знатными дворянами, ни войну с вами, ее горячо любимой кузиной. Поверьте мне, она осознает, насколько важен и серьезен каждый ее поступок.

Елизавета кивнула:

— Я не сомневаюсь, что моя кузина добра, честна и обладает способностью горячо чувствовать и она, конечно, намерена наилучшим образом применять ту власть, которой располагает. Но я не уверена, сможет ли она достойно проявить себя в трудном плавании по морю чувств.

Рован опустил голову. Всем было известно, что у самой Елизаветы бывают вспышки бешеного гнева.

— Я легко поддаюсь раздражению, но не отступаю от своих намерений, — сказала та, словно прочитав его мысли.

— Королева Мария тоже не отступит от своих.

— Тогда я молю Бога, чтобы мы остались друг для друга дражайшими кузинами,— заключила Елизавета.

— Мы все тоже молимся об этом.

Елизавета подняла руку и улыбнулась:

— Вы, конечно, понимаете, что я встретилась здесь с вами наедине нетолько для того, чтобы об этой встрече пошли слухи?

— Возможно, не только для этого. Но я, несомненно, нахожусь здесь отчасти для того, чтобы ваши придворные смогли передавать друг другу, что вы оказали милость мне, и поэтому не стали бы шептаться о вас и Дадли.