Исповедь - Руссо Жан-Жак. Страница 138

Ego versiculos feci, tulit alter honores1(*).

Это окончательно открыло ему двери дома герцога Люксембургского, и с тех пор он стал бывать там запросто. После моего временного переселения в «малый замок» Куанде очень часто приходил туда ко мне, и всегда с самого утра, — особенно когда герцог и герцогиня бывали в Монморанси. Получалось так, что, для того чтобы провести с ним день, я не показывался в замке. Меня стали упрекать за это отсутствие; я объяснил причину. Меня попросили привести г-на Куанде; я привел его. А плут Куанде только этого и добивался. Так, благодаря исключительной доброте ко мне герцога и герцогини служащий г-на Телюзона, которого хозяин иногда удостаивал сажать с собой за стол, когда не было гостей, вдруг оказался допущенным к столу маршала Франции, в общество принцев, герцогинь, самой высокой придворной знати. Никогда не забуду, как од-

2 Я сложил стихи, а славу другой пожинает (лат.).

457

нажды Куанде нужно было вернуться в Париж раньше обычного и маршал после обеда сказал присутствующим: «Пойдем прогуляемся по дороге в Сеп-Дени; проводим господина Куанде». Голова бедного малого окончательно закружилась. Что до меня, я разволновался и не мог сказать ни слова. Я шел позади, плача как ребенок и изнемогая от желания целовать следы доброго маршала. Но история с переписываньем «Элоизы» заставила меня забежать вперед. Вернемся к изложению событий по порядку, насколько позволит мне память.

Как только домик в Мон-Луи был готов, я его чисто и просто омеблировал и вернулся туда, не желая нарушить правило, принятое мною при выезде из Эрмитажа,— иметь всегда свою собственную квартиру; но я не мог также отказаться от своего помещения в «малом замке». Я взял с собой ключ от него и, дорожа прелестными завтраками в перистиле, часто ночевал там и проводил иногда по два, по три дня, как на даче. Из всех частных лиц в Европе я обладал тогда, быть может, самым лучшим и приятным помещением. Мой хозяин, г-н Мата, самый милый человек на свете, предоставил мне целиком руководство ремонтом в Мон-Луи и пожелал, чтобы я распоряжался его рабочими, а он совсем не будет вмешиваться. И вот я ухитрился сделать себе из одной комнаты на втором этаже полную квартиру, состоящую из спальни и гардеробной. На первом этаже были кухня и комната Терезы. Башня служила мне кабинетом; в ней поставили хорошую застеклепную перегородку и сложили камин. Поселившись там, я для развлечения принялся украшать террасу, уже осененную двумя рядами молодых лип; я велел прибавить к ним еще два, чтобы получилась зеленая беседка, и поставить там каменный стол и скамьи; посадил вокруг сирень, жасмин и жимолость, разбил параллельно обоим рядам деревьев прекрасный цветник. Эта терраса была расположена выше, чем терраса замка; с нее открывался не менее прекрасный вид: я приручил там множество птиц; она служила мне гостиной, где я принимал маршала и его супругу, герцога де Вильруа, принца де Тенгри, маркиза д’Армантьера, герцогиню де Монморанси, герцогиню де Буффле, графиню де Валан-тияуа, графиню де Буффле и других лиц того же ранга, которые не отказывались совершать паломничество из замка в Мон-Луи по очень утомительному подъему. Всеми этими посещениями я был обязан благосклонности герцога и герцогини Люксембургских; я понимал это, и сердце мое было полно благодарности. Однажды в припадке умиления я сказал герцогу, обнимая его: «Ах, господин маршал, я ненавидел великих мира сего, пока не узнал вас, а теперь ненавижу их еще больше,— ибо вы показали мпе, как легко им было бы заставить себя обожать». Впрочем, приглашаю всех, кто знал меня в это время, за-

458

свидетельствовать, заметили ли они, чтобы весь этот блеск хотя бы на минуту ослепил меня, чтобы дым этого фимиама одурманил мне голову, изменился ли я в своем обращении, стал ли менее прост в своих манерах, раздружился ли с соседями, перестал ли тесцо общаться с пародом, не был ли так же готов всем услужить когда мог, не раздражаясь из-за бесчисленных и нередко бессмысленных беспокойств, которые постоянно мне доставляли. Если сердце влекло меня в замок Монморанси вследствие искренней привязанности к его хозяевам, оно также заставляло меня возвращаться в мои края, чтобы насладиться радостями жизни спокойной и простой, без которой для меня пет счастья. Тереза подружилась с дочерью каменщика, моего соседа, некоего Пийе, а я подружился с ним самим; и вот, пообедав утром в замке — не ради удовольствия, а чтобы сделать приятное супруге маршала, с каким нетерпеньем возвращался я вечером оттуда, чтобы поужинать с добряком Пийе и его семьей то у него в доме, то у меня!

Кроме этих двух квартир, я скоро получил еще третью — в парижском особняке герцога и герцогини Люксембургских: хозяева так настаивали на том, чтобы я навещал их там иногда, что я согласился, несмотря на свое отвращенье к Парижу, где после своего отъезда в Эрмитаж был только два раза, о чем я уже говорил. Впрочем, теперь я ездил туда только по определенным дням, единственно для того, чтобы поужинать, и возвращался на другой день утром. Я входил и выходил через сад, примыкавший к бульвару, так что мог сказать, ничуть не погрешив против истины, что нога моя не касалась парижской мостовой.

Среди этого кратковременного благоденствия издали уже надвигалась катастрофа, положившая ему конец. Вскоре после моего возвращения в Мон-Луи у меня завязалось там — как обычно, помимо моего желания — повое знакомство, тоже составляющее целую эпоху в истории моей жизни. Из дальнейшего будет видно —в хорошем или дурном смысле слова. Новой знакомой была маркиза де Верделен, моя соседка, муж которой незадолго перед тем купил загородный дом в Суази, возле Монморанси. Мадемуазель Арс, дочь графа Арса, человека знатного, но бедного, вышла замуж за г-на де Верделена, старого, безобразного, глухого, кривого, со шрамом на лице, резкого, грубого, ревнивого, а в общем добродушного, если к нему умело подойти, и обладателя ренты в пятнадцать — двадцать тысяч ливров, за которую ее и выдали. Этот села-доп весь день ругался, кричал, бушевал и доводил жену до слез, но в конце концов всегда делал то, что она хотела, воображая, что делает ей назло, так как она умела уверить его, будто он сам этого хочет, а она этому противится. Г-н де Маржанси,

459

о котором я упоминал, был другом этой дамы и стал другом ее мужа. За несколько лет деред тем он сдал им свой замок Маржанси, возле Обона и Андийи, и они жили там как раз в период моего страстного увлечения г-жой д’Удето. Г-жа д’Удето и г-жа де Верделен были знакомы через г-жу д’Обтер, их общую приятельницу; и так как сад Маржанси находился па пути к горе «Олимп», куда любила ходить г-жа д’Удето, г-жа де Верделен дала ей ключ, чтобы она могла проходить через сад. Благодаря этому ключу и я часто проходил через этот сад вместе с ней, по я не любил неожиданных встреч, и, когда г-жа де Верделен случайно попадалась нам на пути, я оставлял их вдвоем, ничего не говоря, и проходил вперед. Столь мало галантное поведение вряд ли могло расположить ее ко мне. Однако, приехав в Суази, она все-таки стала искать встреч со мной. Она несколько раз являлась ко мне в Моя-Луи, но не заставала меня; видя, что я не отдаю ей визита, она вздумала вынудить меня к этому и послала мне несколько горшков с цветами для моей террасы. Пришлось пойти поблагодарить ее; этого было достаточно: мы познакомились.

Знакомство это сначала омрачалось бурями, как все мои знакомства, которые завязались против моего желания. Оно, собственно, никогда не было вполне мирным. Склад ума г-жи де Верделеп был слишком чужд моему. Колкости и эпиграммы выходят из ее уст с такой простотой, что необходимо постоянное напряжение внимания — для меня чрезвычайно утомительное,— чтобы заметить, когда она только шутит, а когда насмехается. Пришедший мне на память пустяк дает об этом достаточное представление. Ее брат был только что назначен командиром фрегата, действовавшего против англичан*. Я заговорил о том, как лучше вооружить этот фрегат и в то же время не перегрузить его. «Ну да,—сказала она совершенно спокойным тоном,— пушек берут ровно столько, сколько нужно для сражения». Мне редко случалось слышать, чтобы она говорила хорошо о каком-нибудь отсутствующем друге, не обмолвившись ни словом осуждения. Ко всему она относилась или дурно, или насмешливо, не делая исключения даже для своего друга Маржанси. Но особенно несносной для меня была ее манера постоянно докучать мне посылочками, подарочками, записочками, на которые мне приходилось отвечать и ломать себе голову, придумывая, как выразить благодарность и отказаться. Однако наши частые встречи с ней привели к тому, что я в конце концов к ней привязался. У нее были свои огорченья, как и у меня. Взаимные признания сделали наши беседы наедине интересными для нас обоих. Ничто так не связывает сердца, как отрада совместных слез. Мы искали друг у друга утешения, и потребность эта часто застапляла меня смотреть сквозь пальцы