Мужчина из мечты - Снегова Юлия. Страница 25

Она кулаком заколотила по железным воротам. Раздавшийся грохот почти перебил колокольный звон. Со стуком в воротах отворилось маленькое окошечко, оттуда высунулась испуганная женская голова в пуховом платке.

— Кого это на ночь принесло, Господи помилуй!

— Пустите, пожалуйста, я из Москвы приехала! — стуча зубами, ответила Нина.

— Ты что, звонка не видела, перепугала меня до смерти! — В воротах отворилась низкая дверь.

Нина наконец оказалась внутри монастырских стен.

Привратница, видя плачевное состояние Нины, не стала ни о чем ее расспрашивать, а сразу повела в монастырскую гостиницу, длинное здание, сложенное из толстых бревен. Попав внутрь, Нина сразу же окунулась в атмосферу тепла и уюта, присущую деревенским домам с хорошей хозяйкой. Всюду здесь лежали самодельные половички, вышитые и вязанные крючком салфеточки, на стенах висели коврики с наивными видами природы.

Нину встретили две монахини, молодая и постарше. Одеты они были почти одинаково, в длинные черные платья, поверх них в черные же вязаные кофты, головы низко повязаны черными платками. Обе они по-деревенски заохали, отвели Нину на кухню, усадили поближе к печке, закутали в пуховый платок, налили в большую чашку очень горячего чаю и только потом принялись расспрашивать, кто она и откуда.

Слегка оттаяв, Нина познакомилась с монахинями. Ту, что постарше, звали мать Ирина. У нее были строгие черты лица и большие, очень светлые глаза. Другая, сестра Анна, еще послушница, с небольшим вздернутым носом и смеющимися черными глазами, подшучивала над замерзшей Ниной и все подливала ей чай.

— Смотри, мать Ирина, вроде она оттаивает. А то привели ее всю синюю, я уж думала все, совсем плохая. Не согрелась бы, мы бы тебя в бак посадили и на пли-ту! — смеялась, подмигивая, сестра Анна.

Нина сразу почувствовала себя в монастыре как дома. Хотя, конечно, весь уклад был для нее очень непривычен. Здесь принято было молиться перед едой и после еды, утром, вечером, даже входя в закрытое помещение. Но, поскольку от нее строгого исполнения всех правил никто не требовал, ей они не причиняли особого неудобства.

В тот вечер ее накормили постной, но очень вкусной едой, душистым хлебом, испеченным в монастырской пекарне.

Она рассказала, что приехала так далеко из Москвы, потому что слышала об их монастыре много хорошего и захотела сама побывать здесь. На подробностях монахини не настаивали. О Татьяне Нина тоже решила пока ничего не говорить. Сначала она присмотрится к молодым монахиням и послушницам, сойдется с кем-нибудь поближе, а там уж можно наводить справки. Ей сказали, что утром она должна пойти со всеми в церковь, там-то Нина и рассчитывала ее встретить. Ей казалось, внутренний голос должен ей сразу указать на Татьяну.

Нина уже начала клевать носом, вяло отвечая на расспросы монахинь о московской жизни, как вдруг разговор принял неожиданный поворот.

— А ты случайно не родственница нашей сестре Татьяне? — спросила ее мать Ирина.

Нина вздрогнула. Она почему-то сразу поняла, что речь идет именно о той Татьяне, которую она искала.

— Нет, а кто это? — осторожно поинтересовалась Нина.

— Это одна послушница, уже больше года у нас живет, тоже из Москвы приехала. Никто ее не навещает, она в отпуск не просится, я думала, ты к ней. Похожи вы с ней, просто одно лицо.

— А какая у нее фамилия, может, я ее знаю?

— Загрецкая, — простодушно ответила сестра Анна, — ну что, знаешь ее?

— Да нет.

— Еще бы, Москва — город большой.

Утопая в мягкой пуховой перине, глядя на теплый огонек зеленой лампадки, Нина думала о превратности человеческих судеб:

«Как странно. Она живет тут, прячась от всего света. Убежала, даже не разведясь с Андреем. И удивительно, мы с ней — одно лицо. Значит, поэтому Андрей выбрал меня. И, окажись тогда на дороге совсем другая женщина — ничего могло бы не быть. Но что же между ними произошло, что вынудило Татьяну так поступить? И захочет ли она со мной разговаривать? Если нет, я уже точно ничего и ни от кого не узнаю. Она мой последний шанс. А я даже не знаю, как к ней подступиться. Ладно, завтра буду высматривать похожую на меня послушницу».

Нина попыталась представить себя в черном монашеском одеянии, в низко повязанном платке. У нее ничего не выходило, мысли начинали путаться. Она заснула.

Утреннюю службу Нина проспала. Уж больно сладок был сон на мягкой пуховой перине. Добрые хозяйки монастырской гостиницы будить ее не стали, пожалели.

— Вот москвичи спать горазды! — посмеивались они.

Нине пришлось отложить свои планы до вечерней службы. А пока ее отправили на послушание. Так здесь называли задание, которое давали всем гостям монастыря. Нину уже начала мучить совесть, что она тут только ест да спит, так что она даже рада была поработать. Ее отправили на монастырскую кухню, низкое помещение с каменными сводами, навечно закопченными дымом огромной страшной плиты. Дрова для нее хранились в высоких длинных поленницах на внутреннем дворе. Нину усадили на низкий табурет перед огромным баком, вручили острый нож и поставили у ног мешок с картошкой. Все время до обеда Нина чистила картошку, впервые, кстати, в таком количестве, и с любопытством прислушивалась к разговорам занятых готовкой монахинь.

Они казались ей обычными простыми женщинами, только одетыми как-то странно. И разговоры вели самые обыденные: о каких-то людях, о коровах на скотном дворе, о внезапно ударившем морозе. Сколько ни вглядывалась Нина в их лица, ни на одном из них она так и не увидела печати перенесенного горя, которое могло заставить женщину все бросить и уйти в монастырь.

Пришло время вечерней службы. Вместе со всеми Нина пошла в церковь. Застенчиво оглядываясь, она опустилась на скамейку у стены. Не привыкшая к физической работе, она очень устала. Спина ныла, пальцы почернели и плохо сгибались. Нина боялась, что ей придется в церкви стоять, но на нее никто не обращал внимания. Обитательницы монастыря были поглощены молитвой.

Под звуки стройного, уносящегося ввысь пения Нина всматривалась в их лица. К службе женщины сменили платки на особенные, облегающие головы уборы, делавшие их похожими друг на друга. Сначала все они показались Нине на одно лицо. Только потом она стала различать молодых и старых женщин, с разными чертами лица, но с одним общим выражением покоя и отрешенности от всего земного. Нина даже им позавидовала.

«Эх, вот бы и мне так, забыть все мои заботы и думать только о вечном. Наверно, если бы я рассказала им, что меня сюда привело, им бы все это показалось чудовищным».

Служба закончилась, а Нина все сидела на скамейке в полутемном храме, не находя в себе сил уйти. Ее охватило ни с чем не сравнимое чувство покоя, она ни о чем не думала, просто смотрела на огоньки лампад, дышала волнующим запахом ладана.

— Вы не заснули? — Нина вздрогнула от неожиданности, услышав над собой мужской голос.

Отключившись, она не услышала, как к ней, тихо ступая по каменному, покрытому самодельными ковриками полу, подошел молодой светлобородый священник, в черном подряснике, с золотым крестом на груди. Он смотрел на нее и улыбался. Нина испуганно вскочила.

— Да вы сидите.

Нина никогда не видела священников так близко и уж тем более не разговаривала. Ей они представлялись очень строгими и далекими от мирской жизни. Но этот молодой человек, если бы не его одеяние, был бы похож на обычного парня, с насмешливым выражением лица, каких много среди ее знакомых.

— Я просто задумалась.

— Иногда это полезно. Не хотите ли исповедаться?

— А надо?

— Я еще не видел никого, кому бы это было не надо.

Нина испугалась, исповедь не входила в ее планы. Конечно, ей, наверно, было в чем каяться, но все это так непривычно…

— А что, это обязательно?

— Исповедь — дело сугубо добровольное. Только вот зачем вы сюда приехали? Исповедоваться не хотите, всю службу просидели на лавочке, ни разу не перекрестились. Сюда обычно приезжают помолиться, а вас что привело?