Такси! - Дэвис Анна. Страница 16

Мы в молчании катили по Лондон-роуд, мимо бледно-розового «Слона» и торгового центра «Замок».

– Вам куда именно? – спросила я.

– Эпплтон-стрит.

Я свернула на Нью-Кент-роуд. Ветер опрокинул урны, и мусор рассыпался по дороге – теперь она казалась еще более запущенной, чем обычно. Ненавижу этот уголок Лондона – от него так и разит нищетой. Мы выехали на Эпплтон-стрит – кварталы приземистых домишек, узкие лестницы, крытые переходы, заколоченные окна.

– Здесь?

– Ага.

– Где остановить?

– Да где угодно. Можно прямо тут. – Джонни шмыгнул носом.

Я притормозила у обшарпанного белого фургона; руки точно налились свинцом. Я не хотела, чтобы он уходил, чтобы он снова исчез. Хотела расспросить его об этих шрамах, о музыке, о его жизни. Рассказать о невеселых своих школьных годах, о моей матери… Но я знала, что не смогу этого сделать. В нем чувствовалась какая-то неприступность. Истерзанное лицо словно предостерегало: никаких попыток к сближению. Подобраться к такому – это все равно что вить гнездышко из наждачной бумаги. Надо что-то придумать.

– Прошу прощения. – Джонни постучал по экрану, протягивая десятку и пятерку. – А мы так и будем здесь сидеть?

– Извините. Задумалась. – Я взяла деньги. Теперь он ждал, когда я открою дверцу, а я именно этого делать и не хотела. Прошло еще несколько мгновений.

– Послушайте, в чем дело? Собираетесь вы меня выпускать или нет?

Я обернулась и посмотрела на него. Воспаленные, полные ярости глаза, кожа словно опутана колючей проволокой.

– Я тут подумала… – начала я и умолкла.

– О чем?

А действительно – о чем?

– Я подумала… Может, вам отсосать?

– Мне – что?

Черт. Надо же такое брякнуть. Я развернулась обратно и отключила замок. Но он не двинулся с места.

– Вы проститутка? Это что, новый способ искать клиентов?

– Я не проститутка. Просто… нахожу вас привлекательным.

Он то ли хмыкнул, то ли искренне рассмеялся.

– Да у вас с головой не в порядке.

Это слишком – даже для меня. Лицо горело от унижения.

– Не в порядке так не в порядке. Выходите из моей машины.

Он молчал. Я чувствовала на себе его взгляд.

– Выходите из машины, говорю!

Я услышала, как открывается дверца, но не обернулась. Потом дверца захлопнулась. Удаляющиеся шаги… Я завела мотор.

В окошко слева постучали. Наклонившись, он разглядывал меня. Потом вопросительно вскинул бровь.

– А вы серьезно?

– Не знаю.

– На чашечку кофе зайдете?

– Да.

Килберн. Или Хемпстед – если вы спросите мнение агента по недвижимости. Я высадила девчонок на Динхем-роуд возле высокого викторианского особняка с террасой. Похоже, там назревала вечеринка – трое парней тащили к дому хозяйственные сумки. Девицы с собой бутылочку не захватили – с них уже явно хватит. Я смотрела, как они устремились к дому, а сама нашаривала красный мобильник. На крыльце стояла дама в брючном костюме и рассылала всем воздушные поцелуи. Если не ошибаюсь, появление девиц ее в восторг не привело.

Я проверила сообщения на красном мобильнике. Джонни звонил дважды: первый раз – умолял прийти, второй – посылал на хрен.

Я не могла не работать этой ночью, но и махнуть рукой на Джонни было нельзя. Только не тогда, когда он в таком состоянии. Я завела мотор. Может, по дороге к нему еще кого-нибудь подвезу.

Джонни ехал на мотоцикле. Это и стало роковой ошибкой. Все остальные были в легковушках – кроме, разумеется, водителя грузовика. Все оказались в броне, в укрытии – и только Джонни остался совсем беззащитным. Не знаю всех подробностей – их так и не удалось из него выудить. Не думаю, что он мог бы рассказать все, даже если бы захотел. Джонни говорил, что ничего не помнит. Знаю только, что произошло все на М4 – а там несутся на больших скоростях. Столкнулось несколько автомобилей, и в самом центре этого месива оказался Джонни. Еще я знаю, что вспыхнул огонь.

Джонни был весь в кусках. Ожоги, осколки, переломанные кости, разорванное мясо. Он был без сознания, когда его везли в операционную, и потом еще долго не приходил в себя. Все готовились к худшему. Но произошло настоящее чудо: он открыл глаза, он помнил свое имя и имена родных, помнил свой возраст и размер обуви. Он мог сказать, сколько пальцев ему показывают, и прочитать «Отче наш». Он был все тем же Джонни Джорданом.

Только когда Джонни вернулся к матери для окончательного выздоровления, дали о себе знать более глубинные травмы. Джонни спал весь день, а проснувшись, сидел без дела в потемках. Обе его гитары покоились в своих футлярах, в недрах гардероба. Причина депрессии была очевидна. Вы бы не впали в депрессию, отними у вас кто-нибудь лицо, всучив взамен лоскутное одеяло? Но и это еще не все. С Джонни случались припадки бешенства, и тогда он орал всякие мерзости своей старенькой маме и швырял в нее костылями. На него накатывали такие приступы головной боли, что он выл и колотил сам себя кулаками. Миссис Джордан пришлось обращаться за помощью. Джонни отправили на обследование.

От головной боли ему прописали парамакс – сильнодействующую смесь парацетамола и кодеина. Его спрашивали, случаются ли у него провалы памяти. Джонни сказал, что не случаются, и все остались очень довольны. В конце концов он дошел до кабинета психолога – специалистки по черепно-мозговым травмам. Она посоветовала ему соблюдать режим – вставать в восемь утра и совершать прогулку. Сказала, что привыкать ко всему надо постепенно, шаг за шагом возвращаясь к прежней жизни. Он ненавидел эту самодовольную дамочку с ее маленькими чистенькими ручками, с ее опрятными шелковыми шарфиками – но сеансы начали приносить пользу. Джонни вернулся в свою старую квартиру возле «Слона». Он ел отварные овощи и ходил в бассейн. Он снова взял в руки гитару – не «Гибсон», заменивший на сцене тот псевдо-«Стратокастер», а старую бренчалку, которую купил еще в детстве. И снова начал играть. Это оказался самый трудный барьер – Джонни боялся, что играть больше не сможет. Но выяснилось, что у него только немного охрип голос – и все. Психолог объявила, что гордится им.

Какое-то время он не подходил к телефону. Не был готов к возвращению в музыкальный мир. Но когда звонить стали все реже и реже, Джонни понял, что в студии пора появиться – если, конечно, он намерен спасти свою карьеру. Ведь он был профи. Давно уже миновали времена «Капоне» и джаз-бэнда в Нью-Йорке, но он и теперь неплохо зарабатывал игрой на гитаре. У Джонни были и связи, и мастерство. Как правило, он работал в студии, но больше всего любил выступать, когда перед ним была толпа народу и ему подпевали сладкоголосые подростки в шортиках. Джонни нюхал кокаин, его окружали фаны – настоящая звезда рок-н-ролла.

В тот день, когда ему предстояло снова взяться за работу, Джонни будто вернулся в школьные годы, но быстро почувствовал, что что-то не так. В студии его чествовали как героя, но едва он выходил за дверь, как возникало навязчивое подозрение: наверняка все только его и обсуждают. Те две девчонки-аккомпаниаторши – о чем они шушукаются? Ясное дело, сплетничают о нем! Целое утро дымили сигаретами и гоняли кофе, но вот наконец все было готово. Джонни надел наушники, включили запись…

Откуда, черт побери, взялась эта дрожь? Джонни едва мог удержать медиатор – о том, чтобы попадать на нужные струны, и мечтать не приходилось. А этот пот? Он стекал по лицу прямо на золоченую поверхность «Гибсона». Его же и на сцене пот никогда не прошибал, не то что в студии! Тони сказал, чтобы он не волновался – пусть прервется минут на пятнадцать и глотнет свежего воздуха. Все прекрасно всё понимают.

От перерыва толку не оказалось. Только дрожь стала еще хуже. Джонни увидел свое отражение в стеклянной перегородке – клубок шрамов и полные ужаса глаза. Это испуганное животное… кто это? Неужели он?! Джонни перевел взгляд на Тони – и прочитал жалость на его лице. Тогда он вышел из кабины для прослушивания, отдал Тони гитару и ушел.