Руби - Эндрюс Вирджиния. Страница 3

– Отдохни, Делорес. Я сделаю то, что следует сделать, – заявила бабушка Катрин и, похлопав женщину по руке, повернулась ко мне. Она лишь слегка кивнула, и я пошла за ней в галерею, где нас ожидали широко раскрытые глаза Терезы и других детей семьи Родригес.

Бабушка сунула руку в свою плетеную корзину, вынула бутылку со святой водой, осторожно открыла ее и повернулась ко мне.

– Возьми фонарь и проведи меня вокруг дома, – приказала она. – Каждый бак, каждая банка с водой должны получить одну-две капли святой воды. Следи за тем, Руби, чтобы мы ничего не пропустили, – предупредила она. Я кивнула, хотя ощущала дрожь в коленках, и мы начали свой поход.

В темноте ухала сова, а когда мы повернули за угол, я услышала, как что-то зашуршало в траве. Мое сердце стучало так сильно, что мне казалось, я уроню фонарь. Сделает ли что-нибудь злой дух, чтобы попытаться остановить нас? Как будто в ответ на мой вопрос что-то холодное и мокрое скользнуло мимо меня в темноте, слегка задев мою левую щеку. Я испуганно вскрикнула. Бабушка повернулась, чтобы меня успокоить.

– Дух прячется в банке или в горшке. Он должен прятаться в воде. Не бойся, – объяснила она и затем остановилась у бака для сбора дождевой воды с крыши дома. Бабушка открыла бутылку и наклонила ее так, чтобы в воду упали одна-две капли, затем она закрыла глаза и пробормотала молитву. Мы проделывали это у каждой бочки и каждого горшка, пока не обошли кругом весь дом и не возвратились к его фасаду, где мистер Родригес с Терезой и двумя другими детьми ожидали нас в тревожном молчании.

– Простите, миссис Ландри, Тереза только что сказала мне, что у детей есть старый горшок на заднем дворе. Наверняка в нем собралась дождевая вода, ведь сегодня после обеда прошел такой ливень.

– Покажи, – приказала бабушка Катрин Терезе, та кивнула и пошла вперед. Она так нервничала, что сначала не могла найти горшок.

– Ты должна отыскать его, – предупредила бабушка. Тереза заплакала.

– Не спеши, Тереза, – обратилась я к девушке и слегка пожала ей руку, чтобы успокоить. Она глубоко вздохнула и затем, закусив нижнюю губу, сосредоточилась и наконец вспомнила точное место. Бабушка встала на колени, покапала в горшок святой воды и прошептала молитву.

Возможно, это было мое усталое воображение, а может, и нет, но мне показалось, будто я видела, как что-то бледно-серое, что-то напоминающее младенца взлетело вверх и исчезло. Я подавила крик, опасаясь, что напугаю Терезу еще больше. Бабушка поднялась, и мы вернулись в дом, чтобы еще раз выразить наши соболезнования. Бабушка Катрин поставила изваяние Девы Марии у парадной двери и попросила Родригеса, чтобы оно непременно оставалось там сорок дней и ночей. Она дала еще одну статуэтку и наказала установить ее в ногах кровати супругов на тот же срок. Затем мы отправились в обратный путь.

– Так ты думаешь, что прогнала его, Grandmere? – спросила я, когда мы были достаточно далеко от дома Родригесов и никто из их семьи не смог бы нас услышать.

– Да, – ответила она и добавила: – Вот если бы достало сил справиться со злым духом, вселившимся в твоего деда. Если бы я знала, что это принесет какую-то пользу, я выкупала бы старика в святой воде. Уж купание-то ему не помешает в любом случае.

Я улыбнулась, но глаза все же наполнились слезами. Сколько себя помню, дедушка Джек жил отдельно от нас в своей охотничьей хижине на болоте. Обычно бабушка Катрин говорила о нем только плохое и всегда отказывалась замечать его, когда он приходил. Но иногда ее голос становился мягче, глаза теплели, ей, наверное, хотелось, чтобы он как-то себе помог и переменил свои привычки. Ей не нравилось, когда я отправлялась через болото на пироге, управляя шестом, навестить деда.

– Упаси Боже, хоть бы ты не перевернула эту хлипкую лодку и не выпала из нее. Дед уж наверняка набрался виски и не услышит криков о помощи, а в воде змеи и аллигаторы, и тебе придется бороться с ними, Руби. Он не стоит усилий, которые ты тратишь на поездку, – ворчала бабушка, но никогда не останавливала меня, и, хотя она притворялась, что и знать не хочет о деде, я заметила, как бабушка всегда ухитрялась слушать мои рассказы о визитах к Grandpere.

Сколько ночей просиживала я у окна, смотрела на луну, выглядывающую между двух облаков, и желала и молилась, чтобы каким-то образом мы смогли стать семьей. У меня не было матери и не было отца, только бабушка Катрин, она всегда мне заменяла мать. О деде же бабушка обычно говорила, что он и о себе-то едва ли может позаботиться, а уж об отцовских обязанностях и говорить нечего. Тем не менее я мечтала. Если бы они снова были вместе… если бы мы были все вместе в нашем доме, мы были бы похожи на нормальную семью. Может, тогда бы дедушка не пил и не играл в азартные игры. Все мои друзья в школе имели нормальные семьи: братья, сестры, двое родителей, чтобы было к кому возвратиться домой и кого любить.

Но моя мать была похоронена на кладбище в полумиле [10] от нашего дома, а отец… мой отец был незнакомцем без имени, который, проходя по району протоки, познакомился с моей матерью на fais dodo – кайенском танцевальном вечере. По словам бабушки Катрин, мое рождение стало результатом любви, которой они бурно и беззаботно предались в ту ночь. Помимо трагической смерти матери, мне причиняло особую боль сознание, что где-то живет на свете человек, который понятия не имеет, что у него есть дочь, есть я. Мы никогда не встретимся, никогда не обменяемся словом. Мы даже никогда не увидим ни тени, ни силуэта друг друга, как два рыбацких судна, разминувшихся в ночи.

Еще маленькой девочкой я изобрела игру: игру в папу. Я изучала себя в зеркале, а потом пыталась вообразить черты своего лица в мужчине. Я часто сидела за столом для рисования и набрасывала эскиз его лица. Вообразить все остальное было труднее. Иногда я представляла его очень высоким, таким же, как дедушка Джек, а иногда всего на дюйм или около того выше, чем я. Он всегда был хорошо сложенным, мускулистым мужчиной. Я давно решила, что он должен быть интересным и очень обаятельным – ведь он смог так быстро завоевать сердце моей матери.

Некоторые из эскизов я перерисовывала акварелью. На одной из картин я поместила своего воображаемого отца в танцевальный зал прислонившимся к стене и улыбающимся, потому что он впервые увидел мою маму. Он выглядел сексуально и опасно, именно так он и должен был выглядеть, чтобы привлечь к себе мою красивую мать. На другом рисунке я изобразила его идущим по дороге и обернувшимся, чтобы помахать на прощание рукой. Я всегда считала, что на этом рисунке его лицо выражало обещание, обещание вернуться.

На большинстве моих картин был изображен мужчина – мой воображаемый отец. Я рисовала его сидящим в лодке для ловли шримса или толкающим шестом пирогу по одному из каналов или прудов. Бабушка понимала, почему на моих картинах так часто появляется мужчина. Я видела, это печалило ее, но ничего не могла с собой поделать. В последнее время она настаивала на том, чтобы я рисовала болотных птиц и животных, а не людей.

В выходные дни мы обычно выставляли некоторые из моих рисунков вместе с вытканными одеялами, простынями и полотенцами, плетеными корзинами и шляпами из пальмовых листьев на продажу. Бабушка еще предлагала свои баночки с травяными настойками от головной боли, бессонницы и кашля. Иногда на нашем прилавке появлялись заспиртованные змеи и лягушки-быки, потому что туристам, которые проезжали мимо и останавливались, нравилось покупать их. Многие любили поесть гамбо или джамбалайи, приготовленные бабушкой. Она разливала кушанье в небольшие миски, туристы садились на скамейки у столов перед нашим домом и с удовольствием поедали настоящий кайенский ленч.

В общем, я предполагаю, что моя жизнь на речной протоке была не такой уж плохой, если вспомнить о некоторых детях, росших без отца и матери. У нас с бабушкой не было несметных сокровищ, но зато был небольшой надежный дом, и мы вполне могли обеспечить себя всем необходимым, продавая наши ткацкие и кустарные изделия. Время от времени, но в общем-то нечасто, появлялся дедушка Джек, чтобы оставить нам кое-что из того, что ему удавалось выручить за ондатру – нынешний основной источник его заработка. Бабушка Катрин была слишком горда или слишком сердита на него, чтобы принять деньги вежливо: их брала либо я, либо дед оставлял их нам на кухонном столе.