Руби - Эндрюс Вирджиния. Страница 55

Казалось, что пыл отца поуменьшился прямо у меня на глазах, и он покорно кивнул.

– Ты, как всегда, права, дорогая. Пора будить принцессу и поговорить с ней. – Отец поднялся и взял мою картину. – Да, где нам ее лучше повесить? В гостиной?

– Думаю, лучше в твоем кабинете, Пьер, – ответила Дафна. Мне показалось, что ей не хотелось вывешивать картину на виду у всех.

– Да, хорошая мысль. Так я смогу видеть ее чаще, – согласился отец. – Ну, я пошел, пожелайте мне успеха. – Он улыбнулся мне, а затем ушел в дом, чтобы поговорить с Жизель. Некоторое время мы с Дафной смотрели друг на друга. Потом она поставила свою кофейную чашку.

– Кажется, ты успешно начала общаться со своим отцом, – проговорила женщина.

– Он очень хороший, – ответила я. Она мгновение смотрела на меня.

– Он не был таким счастливым уже очень давно. Мне следует рассказать тебе, раз уж ты стала вдруг членом нашей семьи, что Пьер, твой отец, периодически страдает меланхолией. Знаешь, что это такое? – Я покачала головой. – Он время от времени впадает в глубокую депрессию. Без предупреждения, – добавила дама.

– Депрессию?

– Да, он может замкнуться на целые часы, даже дни, и не пожелает разговаривать ни с кем. Ты можешь беседовать с ним, и вдруг внезапно у него появляется отсутствующий взгляд, и он прерывает ваш разговор на середине фразы. И потом ничего не помнит об этом, – проговорила Дафна. Я покачала головой. Казалось невероятным, что этот человек, с которым я только что провела несколько счастливых часов, может быть таким, как только что представила его жена.

– Иногда он запирается в своем кабинете и заводит эту ужасную траурную музыку. Я приводила докторов, и они прописывали лекарства, но он не любит ничего принимать. Он весь в мать, – продолжала Дафна. – Семейная история Дюма омрачена несчастными событиями.

– Я знаю. Он рассказал мне о младшем брате, – подтвердила я. Дафна остро взглянула на меня.

– Уже рассказал? Да, это я и имела в виду, – покачала головой женщина. – Ему не терпится поговорить об этих ужасных вещах и испортить всем настроение.

– Он не испортил мне настроения, хотя это была очень печальная история, – возразила я. Ее губы сжались более плотно, а глаза сузились. Дафне не нравилось, когда ей противоречили.

– Предполагаю, он описал это как несчастный случай на шлюпке? – сказала она.

– Да. А разве не так?

– Мне не хочется об этом говорить. Это действительно тяжело, – добавила Дафна, ее глаза были широко открыты. – Во всяком случае, я пыталась и пытаюсь сейчас сделать Пьера счастливым. А ты запомни, если собираешься жить здесь: в нашем доме должна быть гармония. Мелким ссорам, всяким интригам и заговорам, ревности и предательству не место в доме Дюма.

– Пьер очень счастлив по поводу твоего существования и приезда, но он не видит проблем, с которыми нам предстоит столкнуться, – продолжала дама. Она говорила таким твердым царственным тоном, что мне ничего не оставалось, как слушать, не сводя с нее глаз. – Он не понимает огромности задачи, стоящей впереди. Я знаю, из какого чуждого нам мира ты пришла и какого сорта вещи привыкла делать и иметь.

– Какого сорта вещи, мадам? – спросила я с искренним любопытством.

– Ну, просто кое-что, – сказала она твердо. Ее глаза были настороженными. – Это не та тема, которую нравится обсуждать дамам.

– А я и не собираюсь делать ничего похожего, – запротестовала я.

– Ты даже не понимаешь, какую жизнь ты вела, что делала до сего времени. Я знаю, у кайенов другое понимание морали, другие кодексы поведения.

– Это не так, мадам, – ответила я, но она продолжала, будто я ничего и не говорила.

– Ты не поймешь этого, пока не… пока не будешь обучена, вышколена и просвещена, – заявила дама. – Я понимаю, твое появление имеет очень большое значение для Пьера, и я, конечно, сделаю все от меня зависящее, чтобы научить тебя и направить, но мне потребуется твое полное содействие и подчинение. Если у тебя возникнут какие-нибудь проблемы, а я уверена, что вначале так и будет, будь добра, обращайся прямо ко мне. Не беспокой Пьера. Не хватало только, – добавила она скорее себе, чем мне, – чтобы еще что-то его угнетало. Он просто может окончить тем же, чем и его брат.

– Не понимаю, – проговорила я.

– Сейчас это неважно, – быстро сказала Дафна, затем расправила плечи и встала. – Я оденусь и повезу тебя по магазинам, – сказала она. – Пожалуйста, будь через двадцать минут готова.

– Да, мадам.

– Надеюсь, – проговорила она, останавливаясь, чтобы убрать пряди волос с моего лба, – что со временем ты почувствуешь для себя удобным обращаться ко мне как к матери.

– Я тоже надеюсь на это, – ответила я. И пожалела, что это прозвучало довольно резко. Женщина слегка отстранилась и сузила глаза, а потом сверкнула небольшой натянутой улыбкой и вышла, чтобы одеться к походу по магазинам.

Ожидая ее, я продолжала изучение дома. Я задержалась, чтобы заглянуть в комнату, служившую кабинетом отца. Он оставил мою картину у своего рабочего стола, прежде чем пойти наверх к Жизель. Здесь была еще одна картина – портрет его отца, моего деда, решила я. Она висела на стене позади письменного стола. На этом портрете он выглядел менее суровым, хотя был одет в официальную одежду, и смотрел задумчиво, без малейшего следа улыбки на лице.

У отца был письменный стол из грецкого ореха, французские шкафчики и стулья с поперечными перекладинами на спинках. По обеим стенам комнаты шли книжные шкафы, пол был из полированной твердой древесины, под столом и стулом он был накрыт небольшим плотным овальным ковриком цвета беж. В дальнем левом углу я увидела глобус. Все на письменном столе и во всей комнате было аккуратно расставлено, пыль стерта. Такое впечатление, что обитатели этого дома передвигались на цыпочках и носили перчатки. Вся мебель, безукоризненные полы и стены, оформление комнат и полки, антиквариат и статуэтки заставляли меня чувствовать себя просто слоном в посудной лавке. Я боялась быстро двигаться, резко повернуться или прикоснуться к чему-нибудь. Но мне хотелось рассмотреть фотографии на письменном столе.

В рамках из серебра высокой пробы стояла фотография Дафны и Жизель. Рядом был снимок двух людей, как я поняла, родителей отца, моих деда и бабушки. Бабушка, миссис Дюма, была маленькой женщиной, симпатичной, с мелкими чертами лица и глубокой печалью на губах и в глазах. А где же, подумала я, фотография младшего брата отца, Жана?

Я вышла из кабинета и обнаружила, что рядом находится еще один – библиотека с красными кожаными диванами, стульями с высокими спинками, столами, покрытыми золотой фольгой, и с бронзовыми лампами. Горка для антиквариата в кабинете была заполнена с виду дорогими красными, зелеными и пурпурными кубками ручной работы, все стены увешаны картинами, написанными маслом. Я вошла в библиотеку и стала просматривать некоторые из книг на полках.

– Вот ты где, – услышала я голос отца, повернулась и увидела его и Жизель, стоящих в дверях. Жизель была в розовом шелковом халате и в казавшихся очень мягкими розовых домашних туфлях. Ее волосы были красиво причесаны. Бледная, с сонными глазами, она стояла, сложа руки под грудью.

– Мы тебя искали, – сказал отец.

– Я просто осматриваюсь. Надеюсь, я ничего не нарушаю?

– Конечно, все в порядке. Это твой дом. Ходи где хочешь. Ну вот. Жизель теперь понимает, что произошло, и хочет поздороваться с тобой, как будто бы в первый раз, – проговорил он и улыбнулся. Я взглянула на Жизель, та вздохнула и сделала шаг вперед.

– Я сожалею о том, как себя вела, – начала она. – Не понимала, в чем дело. Да и откуда я могла знать, – добавила она, переводя взгляд на отца. Он выглядел очень смущенным. – Конечно, это все меняет. Теперь, когда я знаю, что ты действительно моя сестра, могу себе представить, что тебе пришлось пережить. Ужасно.

– Я рада, – ответила я. – И тебе не надо ни в чем извиняться, мне понятно, почему ты была раздосадована моим внезапным появлением в вашем доме.