Руби - Эндрюс Вирджиния. Страница 7

– Успокойся. У нас еще масса времени, – не оглядываясь, проговорил мужчина. Его внимание было приковано к моим рисункам. – Чьи это работы? – спросил он.

– Мои, сэр, – ответила я. Мужчина был одет очень дорого – в белоснежную сорочку из мягкого хлопка и красиво сшитый костюм темно-серого, как древесный уголь, цвета.

– Неужели?

Я кивнула, и он подошел поближе и взял картину с цаплей. Подержал ее на расстоянии вытянутой руки и произнес:

– У вас природный дар. Пока еще примитивно, но в своем роде замечательно. Вы учились?

– Немного в школе и по старым художественным журналам.

– Замечательно.

– Доминик!

– Замолчи, ладно? – Он усмехнулся мне, будто хотел сказать: «Не обращайте на нее внимания», а затем посмотрел еще две мои картины. Для продажи я выставила пять. – Сколько вы за них просите? спросил он.

Я взглянула на бабушку Катрин, стоявшую с миссис Тибодо; их разговор затих с тех пор, как остановился лимузин. Взгляд бабушки казался отрешенным. Она будто всматривалась в глубь этого красивого, богатого незнакомца, отыскивая что-то, что выдало бы в нем нечто большее, чем просто туриста, поклонника местного колорита.

– Я прошу по пять долларов за картину, – ответила я.

– Пять долларов! – рассмеялся мужчина. – Во-первых, вы не должны просить одну и ту же цену за каждую, – поучал он. – Эта вот, цапля, явно потребовала больше работы. Она раз в пять больше напоминает настоящую картину, чем все остальные, – с уверенностью заявил он и повернулся к бабушке Катрин и миссис Тибодо, будто они были его студентами. Потом незнакомец вновь обратился ко мне: – Вы только посмотрите на детали… То, как вы схватили движение крыльев цапли и воду. – Он прищурился и поджал губы, пока смотрел на картину, а потом решительно кивнул. – Я дам вам пятьдесят долларов за все пять картин как предварительную оплату, – заявил он.

– Пятьдесят долларов, но…

– Что вы подразумеваете под предварительной оплатой? – спросила бабушка, подходя к нам.

– О, простите, – произнес джентльмен. – Я должен был представиться. Мое имя Доминик Легран. Я владелец художественной галереи во Французском квартале, она называется просто Галерея Доминика. Вот. – Он вынул из кармана визитную карточку. Бабушка взяла карточку и зажала ее в своих маленьких пальчиках, чтобы рассмотреть.

– А это… предварительная оплата?

– Думаю, что смогу получить за эти картины значительно больше. Обычно я просто беру в галерею работы художника без какой-либо оплаты, но сейчас хочу показать, что высоко ценю работы молодой девушки. Она ваша внучка?

– Да, – ответила бабушка. – Руби Ландри. Обещаете ли вы наверняка, что ее имя будет указано рядом с картинами? – Этот вопрос меня удивил.

– Конечно, – улыбнулся Доминик Легран. – Я вижу, она поставила свои инициалы в уголке. – Он повернулся ко мне. – Но в будущем пишите там свое полное имя, – наказал мужчина. – И я действительно верю, что у вас есть будущее, мадемуазель Руби. – Он вынул из кармана пачку денег и отсчитал пятьдесят долларов – больше, чем я получила раньше за все свои картины. Я взглянула на бабушку Катрин, она кивнула, и я взяла деньги.

– Доминик, – опять позвала женщина.

– Иду, иду. Филип, – окликнул джентльмен, и шофер вышел из машины, чтобы поместить мои картины в багажник лимузина. – Осторожно, – сказал ему Легран. Затем он записал наш адрес. – Вы получите от меня сообщение, – пообещал он, садясь в лимузин. Мы с бабушкой стояли рядом и смотрели, как отъезжает длинный автомобиль, до тех пор пока он не скрылся за поворотом.

– Пятьдесят долларов, Grandmere! – воскликнула я, размахивая деньгами. На миссис Тибодо это произвело большое впечатление, но бабушка казалась скорее задумчивой, чем счастливой. И даже немного печальной.

– Началось, – проговорила она голосом чуть громче шепота, и глаза ее были устремлены туда, где скрылся автомобиль.

– Что началось, Grandmere?

– Будущее, твое будущее, Руби. Эти пятьдесят долларов – только начало. Ни в коем случае не говори ничего об этом, если приплетется твой Grandpere Джек, – приказала бабушка и вернулась к миссис Тибодо, чтобы продолжить обсуждение couchemal и других злых духов, которые таятся вокруг ничего не подозревающих людей.

Но мне было трудно сдерживать восторг. Весь остаток дня я была на взводе, мне не терпелось дождаться прихода Поля, не терпелось все ему рассказать, и я смеялась про себя, думая, что сегодня вечером сама смогу угостить его мороженым, хотя и знала, что Поль не позволит мне платить. Он был слишком горд.

Единственное, что помешало мне взорваться от нетерпения, так это успешная торговля. Мы продали все одеяла, простыни и полотенца, а бабушка продала полдюжины баночек травяных снадобий. Мы продали даже заспиртованную лягушку. Весь суп гамбо был съеден туристами, так что бабушке пришлось дома готовить еще одну порцию для нашего собственного обеда. В конце концов солнце исчезло за деревьями, и бабушка объявила, что наш день у дороги окончен. Она была очень довольна и напевала, готовя обед.

– Я хочу отдать тебе мои деньги, Grandmere, – объявила я.

– Мы сегодня заработали достаточно. У меня нет необходимости брать твои деньги за картины, Руби. – Она прищурила глаза и взглянула на меня. – Но дай мне их – я спрячу. Знаю, ты разжалобишься перед этим болотным бездельником и в один прекрасный день дашь ему кое-что, если не все. Я положу их в мой сундук – так будет надежнее. Он не посмеет залезть туда.

Бабушкин деревянный сундук был самым священным предметом во всем доме. Его не нужно было закрывать на замок. Дедушка Джек никогда бы не посмел прикоснуться к нему, каким бы пьяным ни был, когда появлялся в нашем доме. Даже я не решилась бы открыть крышку и порыться в вещах, потому что это были самые драгоценные памятные бабушкины подарки и вещи моей матери, которые принадлежали ей, когда она была еще маленькой девочкой. Бабушка обещала, что когда-нибудь все содержимое сундука перейдет по наследству мне.

После обеда мы убрали со стола и бабушка уселась в свою качалку на галерее, а я примостилась около нее на ступеньках. Духота спала, и было прохладно – не как в предыдущую ночь, – дул свежий ветерок. По небу плыли всего лишь несколько рассеянных облачков, поэтому протока хорошо освещалась желтовато-белым светом луны. Этот свет сделал ветви деревьев на болоте похожими на костры и заставил неподвижную воду блестеть, как стекло. В такую ночь звуки разносятся над протокой быстро и легко. Мы могли слышать жизнерадостные мелодии аккордеона Бута и смех его жены и детей, собравшихся на передней галерее. Где-то в отдалении, в направлении города, прозвучал автомобильный сигнал, а позади нас, на болоте, заквакали лягушки. Я не говорила бабушке о том, что придет Поль, но она догадалась.

– Сегодня ты вся как на иголках, Руби. Ожидаешь чего-нибудь?

Прежде чем я смогла ответить, мы услышали тихое ворчание мотороллера Поля.

– И объяснять не нужно, – заметила бабушка. Через некоторое время мы увидели свет фары мотороллера, и Поль въехал к нам на двор.

– Добрый вечер, миссис Ландри, – поздоровался он, подходя к нам. – Привет, Руби!

– Здравствуй, – бабушка настороженно оглядывала парня.

– У нас сегодня вечером небольшая передышка от жары и влажности, – объяснил Поль, и бабушка кивнула. – Как прошел ваш день? – обратился он ко мне.

– Чудесно! Я продала все пять картин, – быстро объявила я.

– Все? Вот здорово! Мы должны отпраздновать это двумя порциями мороженого и даже с фруктовой водой. Если не возражаете, миссис Ландри, мне бы хотелось пригласить Руби в город, – обратился Поль к бабушке Катрин. Я заметила, как его просьба обеспокоила ее. Она подняла брови и откинулась на спинку качалки. Замешательство бабушки заставило Поля добавить: – Мы ненадолго.

– Я не хочу, чтобы ты возил ее на этой хлипкой мотоштуковине, – заметила бабушка, кивая в сторону мотороллера.

Поль рассмеялся.

– Я бы предпочел в такую ночь прогуляться пешком, а ты, Руби?