Заложница любви - Уиндзор Линда. Страница 48

Он со стуком поставил на стол, принесенный с собой графин с вином и быстро задул все свечи, кроме одной восковой свечи. Пламя ее колыхалось от холодного воздуха, проникавшего сквозь окно, у которого каменной статуей сидела Бронуин, словно оцепенев от холода и лишившись способности чувствовать. Даже когда Ульрик приблизился к ней, она не пошевелилась. Бронуин словно вбирала в себя успокаивающее лекарство, придававшее сил перед лицом неизбежности.

– Ты холодна, как труп! – проворчал Ульрик, закрывая окно.

Он поднял ее на руки, словно заупрямившегося ребенка, и отнес на постель, куда и положил самым заботливым образом.

– Что за мысль пришла в твою непредсказуемую голову, женщина? Хотела выпрыгнуть из окна и разбиться насмерть или продрогнуть до мозга костей и заболеть?

Бронуин молча позволила укутать себя, как младенца, а потом стала смотреть в небольшой очаг, где пламенели угли. Ульрик подбросил дров, и искры взметнулись вверх, улетая в трубу. Огонь ярко заполыхал.

– Вот так! – удовлетворенно произнес новобрачный.

Бронуин следила за ним взглядом, когда он наливал вино в красивый кубок.

– Мама всегда подогревала молоко и добавляла мед, чтобы унять озноб и крепко уснуть, – серьезно заметила Бронуин, садясь в постели.

Ульрик протянул ей кубок.

– Я и не думаю о крепком сне, предлагая вам вино, миледи.

Он вкрадчиво поднес кубок к ее губам. Усилием воли Бронуин заставила себя отпить глоток и взять кубок обеими руками.

– Я плохо спала прошлой ночью, когда вы и придворные так громко шумели, а сегодняшний день был вообще очень утомителен. Ей-богу, ваши братья меня замучили танцами.

Ульрик опустился на постель рядом с нею.

– И поэтому вы молились у окна? Я помешал вам закончить общение с Господом?

– Общение завершилось, и с большой сердечностью, пусть даже преждевременно, – ответила ему Бронуин, и ее щеки залил румянец. – Но не этого я искала в молитве.

– А что же?

– Я молилась о мире. – Она сделала еще глоток, не ощущая вкуса вина, более крепкого, чем то, что пила раньше. – Признаться, я так запуталась во всем! Не знаю уж, что думать, как поступать…

Ульрик накрыл ее руки своими, поддерживая готовый расплескаться кубок.

– Думай и действуй – как моя жена, Бронуин, потому что так предопределено судьбой, – он коснулся губами кончиков ее пальцев.

Она предпочла бы видеть его бушующим быком, а не сладкоречивым дьяволом.

– Не-е-е-ет!

Как будто его прикосновение сорвало туго натянутые нервы. Бронуин оттолкнула его руки вместе с кубком. Красное вино расплескалось по белым простыням. Бронуин попыталась откатиться в сторону, но туго намотанное одеяло не позволило избежать быстрой хватки Ульрика.

– Ты испытываешь мое терпение больше, чем кто бы то ни был другой, попадавшийся мне на пути, женщина! – заметил он, снова притягивая ее к себе.

– Я знаю, как чувствует себя маленькая птичка! – воскликнула Бронуин, едва удерживая слезы, подступившие к глазам. – Я была застигнута врасплох и попалась в западню предательства и обмана, отсюда мне некуда бежать, кроме как к хищнику, более крупному и сильному, чем я!

– Я хочу не вредить вам, а любить вас, миледи.

– Так же хотела и я относиться к спасенной мною птице, но от этого она не перестала дрожать. Она не верила мне. Потребуется время… время… отчаянно нужно время, – дрогнувшим голосом прошептала Бронуин, – время, чтобы научиться доверять вам, милорд… и… узнать, кто вы на самом деле.

Ножка стеклянного кубка треснула в руке Ульрика, и Бронуин испуганно вздрогнула. Кубок рассыпался на кусочки, а на ладони рыцаря остался глубокий порез, из которого брызнула кровь.

– Милорд! – Бронуин непроизвольно потянулась к порезанной руке, но Ульрик отвел ее.

– Что? – сердито проворчал он сквозь стиснутые зубы. – Разве вы не хотели пролить мою кровь, чтобы удовлетворить свою кровожадность?

Обвинение удержало Бронуин от дальнейших проявлений сочувствия, и она откинулась на подушки, наблюдая, как рыцарь собирает осколки кубка и гневно швыряет их в очаг, где они от удара о кирпичи рассыпаются вдребезги.

– Что вы делаете? – вскрикнула она, когда Ульрик подошел к постели и прижал к простыне кровоточащую руку.

– Я не дам слугам повода судачить, что наши с вами обеты не до конца выполнены, жена, – отрезал Ульрик, соединяя капли своей крови с пятнами, оставленными пролитым вином.

Потом он обернул руку полотенцем, оставленным на краю чаши с розовой водой на столике у кровати.

– Клянусь святыми угодниками, Дэвид был прав. Ты бы и вашего уэльского великого Мерлина вывела из себя! Обычный человек из плоти и крови не может знать, как с тобой управиться! Клянусь, нужно быть даже еще более искусным волшебником, чем он, чтобы понять таких женщин; как ты, Бронуин Карадокская!

Облегчение отразилось на ее лице, когда она поняла, что муж пойдет навстречу ее пожеланиям. Поднявшись с постели, Бронуин проговорила:

– Я буду вам хорошей женой во всех остальных отношениях, милорд.

Сделав несколько шагов, она остановилась под горячим взглядом Ульрика. Не подозревая, что ночная рубашка соскользнула с плеч и удерживается лишь благодаря пышной груди, а перекрутившийся шелк плотно обегает крутые бедра, Бронуин выжидающе потянулась к его руке.

– Позвольте мне заняться раной, Ульрик Кентский.

Вместо того чтобы протянуть свою порезанную ладонь, Ульрик потянул молодую даму за ее вытянутую руку и резко дернул к себе. Ноги поскользнулись на шелке, и она упала прямо в его объятия.

– Ульрик Карадокский, миледи, – хриплым голосом, поправил он, – со всеми вытекающими отсюда правами и последствиями!

Не было способа избежать прикосновения его губ, как бы медленно они ни приближались. Янтарные искры желания, сверкавшие в золотисто-карих глазах, заставили Бронуин, словно зверька, ослепленного светом, оцепенеть.

Нельзя было отрицать, что Ульрик теперь ее муж, как и невозможно, было не признать, какую огромную власть над нею имеет вторжение его языка, лишавшее способности сопротивляться. Его губы прервали ее дыхание, усугубляя наказание, и Бронуин почувствовала головокружительную предательскую страсть, от которой в крови загорелся огонь желания.

Обоюдоострый клинок терзал ее изнутри, заставляя мучительно желать продолжения этого горько-сладостного возмездия за дерзость, и в то же время испытывать гораздо более сильное чувство стыда – ведь доставлял ей это блаженство убийца ее любимых родителей.

– Пожалуйста, милорд, – умоляла Бронуин об избавлении хотя бы от одной из этих мук, трепеща от желания и слабости в его сильных объятиях.

– Я требователен в своих желаниях, миледи, и если вы не удовлетворите их, вы больше не произнесете ни одного слова.

Бронуин покачала головой.

– Отпустите меня, пожалуйста!

Ульрик разжал объятия. Она отшатнулась. Ей следовало бы испытывать благодарность к Ульрику: он облегчил это трудное дело принятия решения! Но она не чувствовала никакой признательности. Подтянув к шее шелк, еще горячий от прикосновений мужа, Бронуин смотрела, как он молча выходит и захлопывает за собой дверь, закрывающуюся с роковым стуком. Слезы хлынули из глаз новобрачной, прорвав, наконец, плотину отчаяния и бросив ее на постель в безнадежном горе… одну.