Бесстрашная - Торн Александра. Страница 7

– Не думаю, чтобы кто-нибудь из них собирался его продать.

– Откуда такая беспечная девчонка, как ты, возьмет деньги, чтобы купить этого красавца? – поддразнил Рио.

– Я откладываю понемножку, – упрямо возразила Райна.

– Солнышко, – сказала Велвет, – я-то думала, что ты собираешься потратить свои сбережения на новые платья.

– Ты и папа покупаете мне всю необходимую одежду. А кроме того, что мне делать с таким ворохом тряпок?

– И в самом деле, что? – размышляла Велвет.

Неожиданно чувство вины, которое никогда ее не оставляло, навалилось так, что стало трудно дышать. Райну никогда не приглашали на вечеринки, как других девушек. Несмотря на ее красоту, пока еще у их дверей не появлялся ни один претендент на руку и сердце Райны. Она ни разу не бывала подружкой на свадьбе и, похоже, никогда не будет невестой. И все это из-за неблаговидного прошлого Велвет. По-видимому, Райна была обречена на одинокое существование.

Илке Прайд не могла припомнить, когда она чувствовала себя такой усталой. Ей казалось, что даже после того, как родила Улисса, она была менее утомлена. Последние несколько недель утомление, даже изнеможение, словно угнездилось в ее костях. Каждое утро подъем был для нее подвигом – триумфом духа над телом.

Когда приближалось время сна, она с трудом могла дождаться возможности улечься на чистые прохладные простыни и закрыть глаза. Но сегодня она должна была поговорить с Патриком об их сыне. Только Господу Богу было известно, сколько времени у нее осталось для такого разговора.

Она услышала шаги Патрика на лестнице и распрямила плечи. Он не должен видеть ее поникшей.

Дверь спальни открылась, и Илке увидела мужа в зеркале над туалетным столиком. Каким красивым он ей показался, каким сильным и полным жизни! Он легко нес на широких плечах свои пятьдесят восемь лет. Если бы не серебристые пряди, словно иней, припорошившие его густые темные волосы, он выглядел бы немногим старше Улисса.

Ей стало невыносимо больно при мысли о том, что она покидает их обоих. Следовало ли сказать правду? Вправе ли она хранить свою страшную тайну?

– Говорил ли я тебе когда-нибудь, что женился на самой красивой женщине на свете? – спросил Патрик, подходя к ней.

– Не меньше тысячи раз. Но мне всегда приятно это слышать.

Он потянул ее за руки и заставил встать, повернул к себе лицом и обнял – она целиком скрылась в его объятиях. После стольких лет, прожитых вместе, его прикосновение все еще обладало властью воспламенять ее.

Илке полюбила его с той самой минуты, как увидела, а тогда ей было всего семнадцать. И она все еще любила его, теперь даже глубже и полнее, теперь, когда она понимала, как можно любить другого человека. Она прижалась к мужу, подчиняясь его силе. Объятия Патрика всегда были для нее и наслаждением, и убежищем.

– Ты чувствуешь себя лучше? – спросил он, откидывая голову назад, чтобы как следует рассмотреть ее лицо.

Тревога затуманила его серые глаза. Боже! Неужели он знал?

– Что ты хочешь сказать?

– За ленчем ты была расстроена. Если бы Улисс был мальчишкой, я отвел бы его за амбар и всыпал бы ему по первое число.

Илке взяла Патрика за руку, подвела его к постели и усадила рядом с собой.

– Ты никогда не бил его, даже когда он был мальчишкой. А теперь, когда он вымахал такой… Шесть футов с лишком! Не поздно ли начинать?

Патрик нахмурился:

– Может быть, в этом и была моя ошибка. Наш сын слишком своеволен, и это ему не на пользу. А язычок не доведет его до добра.

Илке обняла Патрика за талию и прижалась щекой к его широкой мускулистой груди.

– Думаю, у твоего отца были все основания сказать то же и о тебе.

– Не самое удачное сравнение.

– Конечно, удачное, дорогой. Твой отец хотел, чтобы ты стал юристом и практиковал с ним вместе, а ты хотел, чтобы Улисс занимался ранчо. Думаю, для мужчины совершенно естественно желать, чтобы сын пошел по его стопам.

– У моего отца было три сына, – возразил Патрик. – У меня же всего один.

Илке потянулась к нему и поцеловала в щеку. Щетина уколола ей губы.

– Тем больше у тебя оснований любить и понимать Улисса. Если ты оттолкнешь его, у тебя не будет другого.

– Ты думаешь, мне это неизвестно?

Она готова была на все, лишь бы исцелить боль, которая слышалась в его голосе.

– Забудь на минуту о ранчо. Гораздо важнее иметь сына, которым можно гордиться, а у тебя есть основания им гордиться, любимый. Улисс умен и внимателен. Он не рвется в политику только потому, чтобы быть на виду. Он выбрал этот путь, так как хочет сделать что-нибудь для граждан своего штата. Тебе следует поддерживать его.

– Я пытаюсь. Право же, пытаюсь. Дело в том, что мы стараемся притереться друг к другу не с той стороны.

– Обещай мне, что ты всегда будешь с ним, что бы ни случилось.

– Я ему не нужен, пока у него есть ты.

Это чуть было не сломило ее, и она была уже готова сказать ему… Она почувствовала стеснение в груди. Сильная пульсирующая боль побежала по руке.

– Обещай мне, Патрик…

Вместо ответа он поцеловал ее долгим нежным поцелуем. Завтра, подумала она, не обращая внимания на боль и целуя его в ответ. Завтра она заставит Патрика пообещать ей…

Глава 3

Скрестив руки за головой, Улисс смотрел на небо. Он провел беспокойную ночь. Сцена, разыгравшаяся за ленчем, вновь и вновь всплывала в его мозгу, как навязчивая мелодия – пришедшая на ум случайно, она не покидала его. Он продолжал мысленно видеть потрясенное лицо матери и молил Бога, чтобы ему впредь удавалось держать язык за зубами.

Илке простила его гораздо легче, чем он сам мог бы извинить себя. Извинение не искупало его вины. Как только вернется в город, он отправит матери цветы и новые книги.

Другие женщины предпочли бы драгоценности, духи или еще какие-нибудь дамские безделушки. Но ничто не обрадовало бы его мать больше, чем книга. К счастью, вполне мог подойти только что купленный им бестселлер «Взлет Сайласа Лэфема».

Сбросив одеяло, Улисс подошел к окну и выглянул наружу. Рассвет только начал пробиваться в восточной части неба, окутывая его легкой золотистой дымкой. Где-то далеко послышался крик петуха. Птицы откликнулись на этот призыв.

Но бодрые звуки наступающего утра не подняли духа Улисса. Он хотел бы снова оказаться в своей конторе и заниматься анализом последствий недостойного поведения других людей, а не своего собственного.

Хотя не было холодно, он вздрогнул, и тело его покрылось пупырышками. Кончита, несомненно, начала бы нести какую-нибудь суеверную чепуху. И все же здравый смысл не мог изгнать из его тела этой дрожи, которая была сродни страху.

Патрик повернулся и посмотрел на жену. Занавески были задернуты, и комната утопала в тени. Он отчетливо разглядел ее профиль. Илке спала так крепко, что он не слышал ее дыхания. Ладно, подумал он. Ей нужен отдых.

В течение последних двадцати семи лет каждый день он начинал с того, что целовал ее и говорил, как сильно он ее любит. Улыбаясь, он прижался губами к ее щеке. Она была холодной. Он вскочил с постели и поспешил накрыть ее еще одним одеялом, ожидая, что она задвигается.

Босиком он прошлепал через комнату и отдернул занавески, потом вернулся к постели. Почему она лежала так тихо?

– Илке, – позвал он неуверенно. – Илке, с тобой все в порядке?

Ее золотистые волосы лежали на подушке, окружая голову, словно мерцающий нимб. Она казалась умиротворенной и спокойной, и он решил не будить ее. И все же ему следовало удостовериться, что все в порядке.

– Илке, – сказал он на этот раз громче. Но ответа не последовало.

Он склонился над ней и прислушался. Его сердце так отчаянно билось, что он не смог бы услышать ее дыхания.

– Илке, проснись, моя дорогая.

Не отрываясь, он смотрел ей в лицо, стараясь силой воли заставить ее что-нибудь сказать, в полной уверенности, что, если этого не случится, он тотчас же умрет.