Леди-интриганка - Д'Алессандро Джеки. Страница 21

«И он еще улыбается!»

– Надежда умирает последней, леди Кэтрин.

Вот как! Лучшее, что она может сделать, – это, конечно, уйти, избавив себя от его присутствия.

– Прошу меня простить, мистер Стэнтон... – Она повернулась и пошла к двери стойла. – Увидимся за обедом.

Стэнтон не мог просто так позволить ей уйти, протянув руку, он распахнул перед Кэтрин дверцу, и она, намереваясь покинуть помещение эффектно-царственной походкой, как флагманский корабль, выплыла во двор.

Эндрю тут же ее догнал.

– Я закончил чистить Венеру. Мне надо кое-что с вами обсудить. Вы позволите проводить вас домой?

Кэтрин прикусила губу. У нее не было желания что-либо обсуждать с человеком, который выводил ее из равновесия.

Да, он выводит ее из равновесия. Он беспокойный, неприятный, досаждающий человек. Она не может, не станет и не должна считать Стэнтона привлекательным. И необходимо снова продолжить с ним обсуждение «Руководства», чтобы напомнить себе, насколько он действительно неприятен и самоуверен. Необходимо напомнить себе, сколь мало у них общего. Почему-то она все время об этом забывает.

Выйдя из конюшни, Кэтрин твердо решила удалиться. Она быстрым шагом направилась к дому, но мистер Стэнтон продолжал следовать за ней.

– Мы опаздываем? – спросил он.

– Опаздываем?

– Вы так быстро идете. Я решил было, что мы опаздываем к обеду.

– Я люблю быстро ходить. Это... э-э... очень полезно для здоровья.

– Вы и правда выглядите уже лучше. Рука еще болит?

– Немножко. Что вы хотели со мной обсудить?

– Когда вы собираетесь рассказать Спенсеру о том, что случилось?

– Почему это вас интересует?

– Сегодня он спрашивал меня, не огорчило ли вас что-нибудь в Лондоне. Он явно что-то почувствовал по вашему поведению.

– И что вы ответили?

– Что вас утомило путешествие в Литл-Лонгстоун.

– И это правда.

– Да, но не вся правда, а мне не хочется хоть в чем-то ему лгать. Я хочу знать, когда вы собираетесь сообщить ему, потому что боюсь упомянуть об этом случае до того, как вы сами все расскажете.

– Я предпочла бы, чтобы вы вообще ничего об этом не говорили.

Она почувствовала его пристальный взгляд, но решила не обращать на него внимания.

– Но ведь вы ему обязательно расскажете?

– Зачем? Он только будет понапрасну беспокоиться.

– Но если он узнает от кого-нибудь еще? От вашего отца например. Или от Филиппа, которого ваш отец скорее всего уведомил. Или от Мередит.

Черт возьми, кое в чем этот человек прав. И как раз в том, что не имеет к нему никакого отношения. Эта мысль еще больше обеспокоила Кэтрин.

– Вряд ли решусь рассказать ему, поэтому лучше напишу отцу и Филиппу и попрошу их не упоминать об этом инциденте.

– Мне очень понятна ваша забота о сыне, она меня восхищает. Однако не думаете ли вы, что сам Спенсер предпочел бы правду, особенно если вы сумеете убедить его, что очень скоро полностью поправитесь? Я думаю, он это заслужил. Парень скоро станет мужчиной, едва ли ему понравится, что с ним обращаются как с ребенком.

– Когда вы научились так разбираться в детях, мистер Стэнтон? И в частности в моем ребенке?

– На самом деле я ничего не знаю о детях, кроме того, что сам когда-то был мальчишкой.

– И вы считаете, что в вас сейчас говорит личный опыт?

– Как ни странно, считаю. Да и кому понравится ложь? Кэтрин резко остановилась, развернулась к Стэнтону и одарила его ледяным взглядом.

– Разумеется, я безгранично вам благодарна за безвозмездную помощь и советы, но все же полагаю, что лучше других знаю, как следует вести себя в данной ситуации. Спенсер – мой ребенок, мистер Стэнтон. Вы едва его знаете. С самого рождения я растила сына одна, без всякого вмешательства со стороны. Если я решу рассказать Спенсеру о том происшествии, то сделаю это так, как сочту нужным. Выберу спокойный момент, когда мы будем наедине, и постараюсь волновать его как можно меньше.

Несколько секунд он молчал, просто стоял и смотрел. Ветер шевелил его волосы. Он не отводил твердого взгляда от ее глаз. Под этим пристальным взглядом Кэтрин вдруг испытала такую неловкость, что ей захотелось съежиться и, возможно, задуматься над собственным поведением, но она испугалась, что, если оценивать беспристрастно, вывод будет неутешительным. Ведь все последние месяцы из-за своей причастности к «Руководству для леди» ей приходилось жить во лжи. Она злилась, потому что все больше и больше сознавала: в этом человеке действительно было нечто такое, что влияло на нее непонятным образом. И она совсем не уверена, что это влияние ей по нраву. Мистер Стэнтон поклонился.

– Спенсер уже забеспокоился. Мне с трудом удалось обойти эту скользкую тему. Я прекрасно помню, как трудно бывает мальчикам в этом возрасте. Уже не ребенок, но еще не взрослый. Я тогда знал, что способен на большее, чем считали окружающие. Вот и сейчас я задумываюсь... Вдруг Спенсер такой же? Тем не менее разрешите мне принести свои извинения, я не хотел вас обидеть.

– Вот как? Значит, вы полагали, я сочту за комплимент, что меня назвали лгуньей? – И она постаралась заглушить внутренний голос, который шептал: «Ты и есть лгунья».

– Я не собирался так вас называть.

– А что же вы собирались делать?

– Просто посоветовать вам все рассказать сыну, и как можно скорее.

– Прекрасно, мистер Стэнтон. Считайте, что вы посоветовали. – Она приподняла бровь. – А теперь позвольте спросить, надо ли нам обсудить что-то еще?

Стэнтон тяжко вздохнул и с самым расстроенным видом запустил пальцы себе в волосы. Прекрасно! Почему только она одна должна потерять покой?

– Я не очень понимаю, почему другой разговор мог так неблагоприятно повлиять на наш спор.

– Тут нет никакой тайны, мистер Стэнтон. Это потому, что вы несносный, самоуверенный и предвзятый человек.

– Вы хотите сказать: «чья бы корова мычала...» Кэтрин уже открыла рот, чтобы возмутиться, но Стэнтон приложил палец к ее губам, не позволяя произнести ни слова.

– Я, – продолжал мистер Стэнтон, в то время жар от его пальца прожигал ей губы, – считаю вас тоже несносной, предвзятой и самоуверенной, но при этом все же хочу заметить, что вы умны и красивы. Вы – прекрасная мать, не говоря уж о том, что замечательный собеседник. Вот так!

Его рука медленно опустилась, а Кэтрин сжала губы, сдерживая непроизвольное желание облизнуть их.

– Встретимся за обедом, леди Кэтрин. – И, отвесив ей вежливый поклон, он направился к дому, а она осталась стоять и смотреть ему вслед, потеряв дар речи, не в состоянии даже двинуться с места.

Ее губы еще горели от прикосновения его пальца. Сейчас Стэнтон не мог ее видеть, поэтому она не удержалась и, высунув кончик языка, дотронулась до теплого пятнышка.

Она была в ярости. Кто он такой, чтобы советовать, как ей обращаться с собственным сыном? Или намекать, что она такая же несносная, самоуверенная и предвзятая, каким считала его самого? А потом все перевернуть и посметь назвать ее умной, красивой, замечательной матерью и прекрасным собеседником. Ясно, что он самый настоящий негодяй! Негодяй, который считает...

«Считает, что я красива».

Дрожь пробежала по всему ее телу. Кэтрин вздохнула протяжно, хотя считала, что больше не способна на подобные вздохи. Закрыв глаза ладонью от бьющих в лицо последних лучей заходящего солнца, она смотрела на его удаляющуюся спину. И черт возьми, какая замечательная у него спина!

Кэтрин видела, как мистер Стэнтон поднялся по каменным ступеням на террасу, прошел сквозь стеклянные двустворчатые двери и исчез в доме. Она тоже побрела к дому, чувствуя, что ей необходима чашечка чаю. Потребуются, видимо, даже две, а то и три чашки, чтобы пригладить взъерошенные перышки.