Вендетта для Святого - Гаррисон Гарри. Страница 24

— Это здесь. Прошу, не надо сворачивать, там трудно развернуться. Премного благодарен.

— Ну что вы, нам было очень приятно помочь.

Саймон вышел, помахав на прощание. Теперь, пока не задержат автомобиль и не допросят водителя, свора Дестамио будет отчасти сбита с пути — ведь человек, идущий пешком, может выбрать любое направление, и он не настолько глуп, чтобы, имея возможность обойти горы низом, полезть в такую жару наверх. Но именно это и собирался сделать Саймон.

По своим предыдущим поездкам по Сицилии он знал, что в глубине большинства сбегавших к морю долин прячутся деревушки и даже городки. Хотя между ними было всего несколько миль по прямой, единственным способом попасть из одной в другую было спуститься к морю и потом снова карабкаться в гору, что в местном климате становилось весьма утомительным аттракционом. Поскольку Святой собирался совершить нечто неожиданное, он решил пойти через горы в соседнюю долину, рассчитывая, что оповещать тамошний филиал мафии будут в последнюю очередь. Но эксцентричность эта могла дорого ему обойтись, причем он получил возможность понять, почему, несмотря на привлекательность скал Этны, Сицилии не суждено было стать Меккой альпинистов. Чем выше он взбирался, тем сильнее старался заставить себя забыть не только о полученном ударе по голове, но и о том, что со вчерашнего незабываемого обеда ничего не ел и не пил. Когда сады и виноградники уступили место корявым кактусам на каменных выжженных склонах, самой мучительной стала даже не жара, а постоянно возникавшее в мыслях изобилие прохладительных напитков, что только усиливало муки жажды. Когда он добрался до вершины, то почувствовал, что его мозги медленно плавятся внутри черепа. Зато, если он верно выбрал направление, теперь он мог спускаться в долину, ведущую к морю с совсем другой стороны и совсем не в том районе, где искали его люди Дестамио.

Сквозь заливавший глаза пот он различил два высохших дерева на фоне раскаленного неба; взяв направление на них, с натугой взобрался на следующий голый гребень и получил возможность насладиться видом, оправдавшим пот и муки его предприятия.

2

В тенистом углублении между горами далеко внизу белели домики еще одной деревушки, а среди них уходила дорога в ущелье, которая явно вела к побережью. У него возникло ощущение, что появляются интересные возможности.

Спуск с горы только казался пустяком по сравнению с предыдущим восхождением. Учитывая, что завтрак Святого состоял исключительно из свежего воздуха и ленч, видимо, продолжит это меню, Саймон почувствовал, что он усыхает от жажды, слабеет от голода, падает от усталости и вконец изжарился, но над этим он предпочел не задумываться. Напротив, новая надежда оживила его силы и помогла ему забыть об усталости. Тем не менее он трезво и объективно сознавал, что не может без конца держаться только на силе воли и запасах энергии. Нужно было найти что-нибудь для питья и хотя бы скромную еду. Миновав деревню, он бы быстро добрался до побережья, но в таком состоянии не смог бы противостоять мафиози, наткнувшись на них по дороге. Риск обратить на себя внимание, появившись в деревне, был бы компенсирован восстановлением бодрости духа и тела.

Как и все сицилийские деревни, она состояла из улицы шириной всего в несколько шагов. Проблемы уличного движения явно предстояло решать где-то в отдаленном будущем. Крутые закоулки, изгибаясь между домами, сбегались на площадь, которая, несомненно, называлась центральной. Саймон решительно вступил на улочку, заваленную отбросами, и вдоль облупленных стен, увешанных увядшими цветами, добрался до той самой пьяццы. Все окна, выходившие на площадь, были старательно закрыты ставнями, создавая бесконечно сонную атмосферу. Наработавшись с самого утра, обитатели деревни теперь свято блюли законы послеобеденной сиесты. Никто не подавал признаков жизни, кроме мух, крутившихся над захудалым псом, спавшим мертвым сном в какой-то тенистой нише.

На площади не было фонтана, но где-то поблизости должен же быть кран, колодец или, по крайней мере, пойла для скота. Саймон держался в тени, пытаясь сообразить, когда откроется хоть какая-то лавка.

— Эй, Мак, хочешь побриться и освежиться?

Он чуть не подпрыгнул, услышав эти слова, произнесенные на беглом английском, правда с сильным акцентом, когда проходил мимо открытых дверей. Над ними виднелась неумело сделанная надпись: «Перуччерия». Занавеска из бус, типичное для Южной Европы примитивное, но эффективное средство защиты от мух, скрывала помещение от людских глаз, и Святой решил было, что двери оставлены открытыми для проветривания, а парикмахер храпит где-нибудь в глубине, но, видимо, мастер уже проснулся и из своего убежища следил, нет ли потенциального клиента в пределах досягаемости.

Саймон остановился, проехался рукой по своей щетине и сделал вид, что раздумывает над сделанным предложением. В действительности пересчитывал мелочь в кармане, решая, может ли он это себе позволить. Бритье не только избавит его от вида несчастного беглеца, но и поправит настроение; там, разумеется, будет вода — сама эта мысль уже толкнула его внутрь, — и он мог бы получить множество сведений… чем черт не шутит, может быть, даже серьезных.

Доводы за и против он взвесил за долю секунды и не колеблясь сделал выбор.

— Ты меня убедил, братец, — сказал он, входя.

Его охватила приятная прохлада, всегда потрясающее явление внутри толстостенного каменного дома, своего рода микроклимат, придуманный задолго до изобретения механических кондиционеров. Ничего не видя в полутьме, дал провести себя к парикмахерскому креслу, усевшись в которое с наслаждением расслабился, пока на шею ему навязывали чистую салфетку. Потом, когда его взгляд привык к полумраку, заметил нечто, показавшееся ему вначале галлюцинацией. Белый ящик из пенопласта стоял под стеной, наполненный кусочками льда, из которого торчали горлышки четырех бутылок.

— Что это вы там держите во льду? — спросил он голосом, полным надежды.

— Немного пива, Мак. Так, несколько бутылок, вдруг кто захочет.

— На продажу?

— Разумеется.

— Я беру.

Парикмахер сделал четыре шага, чтобы дойти до ящика, в котором лед роскошно захрустел при извлечении бутылки, и четыре шага обратно. Саймону, умиравшему от нетерпения и жажды, каждый шаг казался вечностью. Наконец с хлопком отлетела пробка, и он смог ухватить холодную и мокрую бутылку, показавшуюся ему прекраснее ценнейшей вазы эпохи Минь.

— Ваше здоровье, — сказал он и одним глотком осушил половину.

— Спасибо, — ответил парикмахер.

Саймон сделал паузу перед следующим глотком, наслаждаясь первой реакцией, вызванной в его организме холодной и вкусной жидкостью.

— Нет ли у вас тут чего-нибудь перекусить? — спросил он. — Я считаю, что вкус пива улучшается с закуской.

— Есть хорошее салями, если вы его любите.

— Обожаю салями.

Парикмахер исчез за еще одной занавеской в глубине и вернулся через минуту с несколькими щедрыми ломтями на выщербленной тарелке. За это время Саймон уже прикончил свою бутылку и выразительным жестом показал, что к колбасе потребуется еще одна.

— Что подало вам мысль обратиться ко мне по-английски? — с любопытством спросил он, открывая вторую бутылку.

— Судя по тому, как вы оглядывались, я решил, что вы никогда раньше не были здесь, — тихо сказал парикмахер, — и я обратил внимание, как вы пострижены, и как вы одеты, и как вы двигаетесь. У жителей разных стран совершенно разные выражение лиц, движения, походка. Переоденьте немца в итальянский костюм, он все равно не будет похож на итальянца. Я шестнадцать лет работал в Чикаго и навидался всякого.

Каким образом он оказался в Америке и почему вернулся в это сицилийское захолустье, Саймон не знал и знать не хотел, но был уверен, что вскоре услышит все в мельчайших деталях. Пока он сам был еще в состоянии говорить, пока губы его еще не были скрыты пеной. Святой решил, что нужно хотя бы намекнуть, откуда он тут взялся.