Роковая красавица (Барыня уходит в табор, Нас связала судьба) - Туманова Анастасия. Страница 39
К ночи повалил снег. Все уже наелись, наплясались, наговорились. Дети заснули на полу, поделив пестрые подушки. Старая Стеха разговаривала с Макарьевной, рядом, отдыхая, сидели женщины. Заплакал ребенок, и мать, шепотом успокаивая его, выпростала из кофты грудь. Усталая Варька внесла в комнату самовар, зажгла лампу, и оранжевые отблески заскакали по лицам цыган. Илья сидел рядом с дедом Корчей, вполголоса говорил:
– Так что, может, к весне вернусь в табор. Здесь, конечно, неплохо, деньга вроде хорошая…
– Чего ж тебе, лешему, еще надо?
– Да ну… – Илья не знал, что ответить, и небрежно пожал плечами. – Когда кочуешь, каждый день – живой барыш. А здесь на Конной примелькаешься – и все.
– А в ресторане? – прятал усмешку дед Корча. Цыгане, придвинувшись к ним, с интересом ловили каждое слово. Митро хмурился, уткнувшись подбородком в гитарный гриф, смотрел в сторону.
– Что – в ресторане? Не век же мне здесь киснуть. Варьку оставлю – а сам обратно. Надоело, сил нет. Бог с ними, с деньгами.
– Дурак ты, ей-богу! – усмехнулся дед Корча.
Возразить Илье было нечего. Настроение пропало.
Чтобы не портить его и остальным, он посидел еще несколько минут, затем встал, извинился и вышел из дома.
На дворе было темно, морозно, снег голубел подлунным светом, высокие зимние звезды дрожали над крестами церкви. Илья подошел к забору, обнял руками мерзлые колья, замер, глядя на пустую улицу. То ли был виноват дед Корча с этим разговором, то ли сказалось выпитое за вечер, но к сердцу вдруг подкатила острая тоска.
Уедут. Завтра – уедут. И дед Корча, и Стеха, и Сиво, и Мотька… Уедут, а он останется. Зачем, дэвлалэ? Дальше драть глотку в ресторане? Сшибать рубли с пьяных купцов? Издали смотреть на Настьку и вздрагивать от непрошедшего стыда, вспоминая слова Митро? Плясать через месяц на ее свадьбе со Сбежневым, желать молодым счастья? Отец небесный, как надоело все… Не дожидаться бы весны, уехать сейчас… Прямо завтра и уехать! А Варька пусть как хочет. Теперь она и без него не пропадет.
За спиной заскрипел снег. Кто-то подошел, встал рядом.
– Варька, ты? – не поворачиваясь, спросил Илья.
– Это я, Илья.
Он обернулся. Рядом стояла, кутаясь в пуховой платок, Настя. Поймав его изумленный взгляд, улыбнулась краем губ.
– Постою с тобой немного… Разрешишь?
– Двор не купленный, – резко сказал он, отодвигаясь. Думал – обидится, уйдет, но Настя подошла ближе, тоже оперлась на забор.
– Хорошо вы спели сегодня.
– Спасибо.
– И песня красивая… Я давно ее петь хочу, да у Варьки лучше выходит.
– Тебе зачем? Князю твоему больше романсы подавай.
– Да что с тобой, Илья?
– Ничего. Ступай в дом, холодно.
Она ничего не сказала. Но и не ушла, продолжая стоять рядом с ним у забора. Тихо падал снег, крупные хлопья ложились на сугробы. Со старой ветлы вдруг снялась и полетела над Живодеркой ворона. Несколько снежных комьев мягко упали на забор.
– Илья… – Настя вдруг тронула его за рукав, и ему волей-неволей пришлось повернуться к ней. – Не обидишься, если спрошу?
– Ну?
– Тогда, осенью, когда вы приехали только… Это ведь ты на ветле сидел? Ты, а не Кузьма? Да?
Кровь бросилась ему в лицо. Смеется… Смеется над ним. Столько времени молчала, проклятая девка, а ведь разглядела все-таки его тогда… Илья опустил голову, благодаря темноту вокруг.
– Илья… – осторожно позвала Настя.
– Ну, что?!! – взорвался он. – Ну да! Я это был! Я сидел! Довольна теперь? Беги, Стешке расскажи, вместе похохочете! Можешь и остальным сказать! И князю своему, тоже посмеется!
– Что ты, Илья… Что с тобой?
– Ничего, – устало сказал он, опираясь на забор. – Можешь сколько хочешь смеяться. Только мне без тебя жить незачем.
– Что?..
– Вот так.
Тишина. Илья смотрел себе под ноги, на синий искрящийся снег и не понимал – почему Настя еще здесь, почему не расхохочется ему в лицо, не убежит? Стоит рядом и как будто ждет еще чего-то. А ему больше нечего ей сказать.
– Я уеду, – не поднимая глаз, сказал Илья. – Завтра, со своими. Варька останется, вы уж не бросайте ее тут, все-таки родственники.
– Что ж… – Настя помолчала. – Тебе решать, конечно. Только чего же тогда твое слово стоит?
– Какое слово? – нахмурился он. – Я никому слова не давал.
– Забыл, значит? У меня, конечно, свидетелей нет…
– Настя… – Илья резко повернулся к ней. – Да… да о чем ты?!
– Ты меня замуж звал, или мне приснилось?
«Все. Помираю», – буднично подумал Илья, прислоняясь спиной к забору. В висках застучал жар. Заговорить он не мог, как ни старался, и только смотрел во все глаза на Настю, стоящую перед ним. Она тоже молчала. Опустив глаза, теребила бахрому шали. И подалась, когда Илья, шалея от собственной наглости, притянул ее к себе. Как во сне – хрупкие плечи под его ладонями, холодные пальчики, взволнованное дыхание. Как во сне – тонкое лицо Насти в его руках, присыпанные снегом волосы, лихорадочно блестевшие глаза. Она приникла к нему. Даже во сне, даже в самых отчаянных мечтах ему не виделось такое.
– Но как же… – собственный голос казался ему чужим, – как же… В самом деле? Не… не морочишь ты меня?
– Дурак… – простонала она, прижимаясь щекой к его ладони. – Я же еще осенью… как увидела тебя – сразу… Ты что, черт, не видел ничего, что ли? Не понимал?
– Нет… Нет. Ты бы… ты бы хоть шепнула мне… – Илья упал на колени в снег. Поймал дрожащую руку девушки, уткнулся в нее лицом.
– Настя… Настька… Чайори, лачинько…
– Илья! – перепугалась она, вырывая руку. – Встань! С ума сошел, увидят нас! Что со мной отец тогда сделает! Иди сюда, иди скорей!
Она заставила его подняться, насильно утащила к темной стороне дома, прижалась спиной к обледенелым бревнам. Илья, боясь открыть глаза, боясь проснуться, целовал ее испуганно приоткрывшиеся губы, глаза, брови, пальцы.
– Настька… Настька… Настька… уедем… Завтра же уедем с нашими… не догонят… А догонят – так ты уже жена мне будешь. Хорошо будем жить, увидишь! Я для тебя все сделаю, все что захочешь, про князя и думать забудешь!
– Подожди… Постой, Илья! – Настя, словно спохватившись, резко отстранила его. – Нельзя так. Понимаешь – нельзя.
– А… как же можно? – растерялся он. – Что мне – свататься приходить? Разве Яков Васильич отдаст?!
– Не отдаст ни за что, правда… – Настя задумалась. Илья ждал, жадно глядя в ее лицо. – Подожди, Илья. Один день подожди. Я все равно с тобой уеду, твоя буду, но… подожди.
– Чего ждать? – забеспокоился он. – Чего ты хочешь, Настя?
– Я знаю чего. Не спрашивай. И спасением души клянусь – послезавтра уедем.
– Ты… точно решила?
– Да.
Илья потянулся к ней, но совсем рядом вдруг протяжно скрипнула дверь, на голубой снег упала тень. Настя, тихо охнув, прижалась спиной к стене. Илья, загородив ее, шагнул вперед.
– Арапо! Чего тебе?
– Мне-то ничего… – задумчиво пробурчал тот с крыльца. – А вот ты что здесь пасешься?
– Так… проветриться вышел.
– М-гм… Настьки не видал?
– Вроде домой побежала.
– Да? – успокоился Митро. – Ну ладно. Ты это… возвращайся. Там тебя Варька ищет, петь хочет.
– Скажи – сейчас иду.
Дверь закрылась. Илья тут же обернулся, но Насти уже не было рядом. Он дошел до крыльца, медленно опустился на ступеньку, запустил обе руки в волосы. Посмотрел на следы маленьких ног, убегающие к калитке. Из дома доносился разговор, звон стаканов, смех. А ему так хотелось – хоть кричи! – вылететь за калитку, догнать Настю и еще раз прижать ее к себе, спрятать лицо в рассыпавшихся черных волосах, еще раз спросить – правда ли? Не привиделось ли ему? Не приснилось ли…
Глава 8
На другой день таборные ушли еще потемну. Провожала их Варька: Илья, заснувший лишь под утро, не слышал ни приглушенных голосов, ни звона посуды, ни топота и детского плача. Ночь он просидел на постели, прислонившись к стене и глядя в темноту. Ближе к рассвету не выдержал, на цыпочках прошел в кухню, зажег лучину перед осколком зеркала, висящего на стене. Долго и недоверчиво рассматривал свою черную физиономию, лохматые, сросшиеся на переносице брови, торчащие скулы, диковатые, чуть раскосые глаза. Попытался улыбнуться – вышло еще хуже. На полу кто-то зашевелился, сонно забормотал: «Что ты, чаво?» – и Илья поспешил дунуть на лучину. Вернувшись в комнату, навзничь повалился на постель и заснул.