Перст судьбы - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 3

— Правда, — согласилась Велемила, но тут им попалась еще одна девушка: она стояла у дороги, будто пропуская их. — Здравствуй, Вересеня, что слышно нового?

— Здравствуй, баяльница. Да у нас говорят, что к вам варяги приехали сверху. — Девушка взглянула на Стейна.

— Да, Вестмар Лис с дружиной. Приходите завтра, про дальние страны расскажут.

— Да уж мы придем! — Девушка бросила на Стейна настолько завлекательный взгляд, что он даже смутился, и пошла своей дорогой.

— Ты потом нашим про это расскажи, про вашего прыткого покойника, — попросила Велемила.

— Хорошо! — Стейн засмеялся, вообразив, как вытянулось бы грозное лицо Трюггварда хёвдинга, узнай он, что какая-то девчонка в Гардах назовет его прытким покойником!

— Сейчас самое время рассказывать про мертвецов. Нынешней ночью Дажьбог власть Марене передает. Она выходит в Явь, и до самого рассвета ворота из Закрадного мира будут раскрыты. Это очень страшно и очень весело. Сам увидишь.

— А ты любопытная — всех о новостях спрашиваешь. — Стейн улыбнулся.

— Да нет же! — Велемила опять расхохоталась, даже остановилась и наклонилась вперед, так что ее коса коснулась земли, припорошенной снежной крупой. — Это не я любопытная. А просто они не могут первыми со мной заговорить, вот я и спрашиваю, нет ли чего нового, чтобы они могли сказать или спросить, если им нужно.

— Они не имеют права заговаривать с тобой? — Стейн тоже остановился и в изумлении поднял брови. — Почему?

— Потому что я — Дева Альдога. Это… как тебе объяснить… Я все равно что богиня Леля на земле. И еще я баяльница, то есть старшая над всеми остальными девушками, они меня слушаются, что я скажу, то и делают. Я хёвдинг среди девушек, понимаешь?

— Примерно понимаю. Это потому что ты такого знатного рода?

— Потому что я из старшего рода, из Любошичей. Мои предки здесь уже очень давно живут, дольше всех. Там. — Велемила показала за Волхов, где на другом берегу, неразличимый отсюда, вдавался в воду высокий, заросший кустами мыс. — Там наш город стоял. Я тебе потом расскажу про них.

— Это, надо думать, большая честь.

— Еще какая. Но если беда нагрянет… если Волхов пойдет назад, меня в жертву принесут.

— О! — Стейн переменился в лице. — У вас так делают? У вас приносят в жертву людей?

— А у вас, можно подумать, нет.

— Я о таком никогда не слышал. Ну, может быть, очень давно…

— И у нас давно не было.

— Постой, а я тоже не имею права заговаривать с тобой первым? — Стейн нахмурился, опасаясь, что по неведению совершил промах, способный оскорбить местных жителей.

— Тебе можно, ты ведь не девушка! — Велемила улыбнулась и даже прикоснулась к его руке. — У наших парней тоже есть старший — баяльник, это Селяня, Селинег Хотонегов сын, мой двоюродный брат. После Марениного дня парни в лес на зимнюю охоту уйдут — вот там его власть начнется. Там никто слова против него сказать не смеет, а не то выгонит прямо на мороз. Иначе нельзя — до весны ведь парням в избе сидеть, по вечерам только и занятия, что вьюгу слушать. Без крепкой руки такое начнется… А мое дело девичье — только круги первой завожу. А еще я замуж долго не выйду, — немного помолчав, с грустью добавила она. — Потому что вместо меня больше Девой Альдогой быть некому. Моя сестра Яромила раньше была, ее сменила я. А моложе меня сестер Любошинского рода нет. Льдиса и Олова этой зимой замуж пойдут, уж сговорены, а Синельке всего девять лет. И вот пока она не повзрослеет, я еще три года ее дожидаться буду.

— Не повезло тебе. — Стейн участливо кивнул, втайне почему-то радуясь, что скорое замужество ее не ожидает.

Хотя ему-то что? Он-то на что может здесь рассчитывать? Стейн сам удивился своим мыслям — ему и в голову бы не пришло свататься к дочери хёвдинга Домагостя, и только сейчас, когда об этом зашла речь, он осознал, что Велемила ему очень нравится. С ней было легко разговаривать, и даже просто идти рядом по вику Альдейгье, серому и неприютному в сумерках начала зимы, было необычайно приятно — будто он не кур идет воровать, а получать большую награду на пиру у конунга в его, Стейна, честь!

Куры, летом свободно гулявшие и рывшиеся в пыли у стен и клевавшие червяков в огородах, с наступлением холодов переселились в избы, откуда взять их, из-под бдительного присмотра хозяев, было нелегко. Сначала они зашли в несколько изб Братомеровой связки. Велемила рассказала, что здесь живут их сродники, потомки стрыя-деда Братомера, который стрыем приходился Домагостю, а его детям, соответственно, двоюродным дедом. Как заметил Стейн, этот Братомер был весьма плодовит, потому что в пяти или шести земляных избах [6] копошилось на лавках, полатях и даже в просторных сенях человек пятьдесят обоего пола и всякого возраста. Здешним курам со стороны Велемилы ничего не грозило, зато она вышла оттуда в сопровождении шести или семи девушек, возрастом лет от двенадцати до семнадцати. За пустырем их ждала еще одна стайка, и «войско» пополнилось пятью юными валькириями. Велемила называла имена, но Стейн сразу же их забывал, да и лиц в густой полутьме не мог толком разглядеть. Он заметил только, что все девушки кланяются дочери Домагостя и отвечают на приветствие только после того, как она первой заговорит с ними, а на ходу держатся позади, как хирдманы за конунгом.

И если девушкам тоже полагается свой конунг, то лучше Велемилы было не найти. Рослая, крепкая, уверенная, она так быстро болтала с окружившими ее подругами, что Стейн половины не понимал. А они, кажется, сговаривались, кто где будет искать добычи. Велемила раздавала указания, и девушки, разбившись по три-четыре, разбегались в разные стороны. Слышался приглушенный смех, оживленная болтовня. Красавицы постарше многозначительно переглядывались, думая о своем; молоденькие, лет двенадцати-тринадцати, только на днях, в начале идущей Макошиной недели принятые в «стаю» взрослых девушек, чуть ли не прыгали от возбуждения, видя в происходящем новую увлекательную и притом очень важную игру!

— А мы к Творинегу пойдем! — сказала Велемила, когда все разбежались и возле нее остались только три девушки да еще молодой варяжский гость.

До Творинега идти оказалось не близко. Как отметил Стейн, Ладога подросла за последние несколько лет: бревенчатых домов, закопанных в землю на глубину в локоть или два, стало больше, а заросших кустами и осиной пустырей — меньше. Сейчас народ попрятался под крыши, но из всех окошек тянулся серый дым, знаменуя жилое место.

Уже совсем стемнело, и если бы не луна, то идти куда-либо было бы просто невозможно. К счастью, снегопад прекратился, в разрывы облаков выглядывал откормленный растущий месяц, как бычок рогатый, нагулявший бока на пышных облачных пастбищах. Его бело-желтый свет золотил тонкий слой снега, неровно лежащий на земле, и оттого казалось светлее, по крайней мере было видно ямы и кочки под ногами. Тропинка петляла между избами, дымы тянулись из щелочек заволок. За стеной голых деревьев на склоне крутого берега дремал могучий Волхов, уже готовый застыть и погрузиться в сон до самой весны. Сейчас передвигаться по нему еще можно, а как ляжет на воду снежная каша, начнет прихватывать — ни на лодье плыть, ни на санях ехать, жди потом, пока лед окрепнет. Самые топкие места между избами были замощены гатями из бревнышек и разного древесного мусора, но и там, где их не было, размешанная осенняя грязь наконец замерзла. Ступать по твердым, как камень, да еще и скользким колдобинам было больно даже в зимних черевьях на толстой кожаной подошве с войлочной подкладкой; девушки иногда спотыкались, скользили, повизгивали, хватались, чтобы не упасть, друг за друга и за Стейна. А он шел, испытывая все возрастающее блаженство: хотя бы просто побыть в обществе свободных и веселых девушек ему не случалось уже очень давно. Вик Альдейгья был одним из немногих мест в его жизни, где он чувствовал себя если не дома, то и не в дороге, и мог наслаждаться покоем и всеми благами мирного существования на одном месте. В течение зимы люди Вестмара по договору считались здесь «своими», пусть за это право и было заплачено серебром.