Конец лета (др. перевод) - Стил Даниэла. Страница 39

— Нет, нет, я чувствую себя нормально. Я очень долго летела из Сан-Франциско и не ела целый день. На самом деле я страшно устала и… — Слезы снова начали скапливаться в краешках ее глаз, хотя она пыталась сдержать их. Черт возьми, зачем они хотели отправить ее в реанимацию? — Я должна видеть свою дочь. Пилар… Пилар Дьюрас.

Ее слова, видимо, остановили их. Двое молодых врачей посмотрели внимательно на нее, затем согласно кивнули. Они поняли все. Через мгновение ей помогли встать на ноги, поддерживая за локти с двух сторон; молодая сестра поправила на ней юбку. Кто-то принес стул, а одна из медсестер дала ей стакан воды. Через минуту все окружавшие ее разошлись, за исключением двух медсестер, одной молодой и другой постарше.

— Я очень сожалею, — сказала Дина.

— Не стоит. Вы очень устали. Вы так долго добирались. Мы понимаем. Мы скоро отведем вас к Пилар. — Сестры обменялись взглядом, и старшая из них едва заметно кивнула.

— Благодарю вас. — Дина сделала еще один глоток воды и протянула стакан. — Доктор Киршманн здесь? — Сестра отрицательно покачала головой.

— Он ушел незадолго до полудня. Он был с Пилар всю ночь. Они делали ей операцию, вы знаете.

— По поводу ног? — Дина вдруг задрожала снова.

— Нет. Головы.

— Ей стало лучше?

Возникла некоторая пауза.

— Ей лучше. Пойдемте, вы убедитесь сами. — Она встала рядом, чтобы помочь ей подняться, но Дина мгновенно выпрямилась, ругая себя за то, что потеряла столько времени.

Они прошли вниз через длинный розового цвета холл и наконец остановились у белой двери. Сестра посмотрела на Дину долгим пристальным взглядом, а затем медленно открыла дверь. Дина сделала несколько шагов вперед и почувствовала, как у нее все похолодело внутри. Впечатление было такое, что она задыхается.

Пилар была вся забинтована, масса трубок и аппаратов были подведены к ней. В одном углу тихо сидела сестра сурового вида; по крайней мере, три монитора выдавали непонятную для нее информацию. Пилар была еле видна из-за бинтов, а ее лицо было неузнаваемо из-за массы трубок.

Но на этот раз Дина не упала в обморок. Она оставила сумку там, где стояла, и, улыбаясь, направилась решительным шагом вперед, пока сопровождавшая ее сестра наблюдала за ней, обменявшись взглядом с сестрой, дежурившей в палате. Последняя подошла к Дине, но та не замечала ее. Дина продолжала идти к кровати, скрывая слезы за разрывающей душу улыбкой и молясь о том, чтобы ей хватило сил.

— Привет, бэби, это мама. — Из кровати раздался тихий стон, и детские глаза стали следить за ее движением. Было нетрудно заметить, что Пилар узнала ее и все поняла. — Все будет замечательно. Просто замечательно… — Она встала рядом с кроватью и дотронулась до руки Пилар, свободной от бинтов, а затем нежно в легком прикосновении, чтобы не причинить боль, взяла ее руку в свои ладони, поднесла к губам и поцеловала пальчики ее маленькой девочки. — Все будет в порядке, моя любимая, ты поправишься.

Девочка издала какой-то непонятный звук.

— Тише… ты поговоришь со мной потом. Не сейчас. — Голос Дины прозвучал едва слышно, но вполне решительно.

Пилар покачала головой.

— Я…

— Тише… — У Дины был страдальческий вид, а глаза Пилар смотрели вопрошающе.

— Ты что-то хочешь? — Дина наблюдала за ней, но не прочла ответа в ее глазах. Дина посмотрела на сестру. Может быть, ей больно? Та приблизилась, и они вместе наблюдали в ожидании, что Пилар что-то попытается передать.

— Ра… да… ты… пришла. — Шепотом произнесенные отрывочные слова донеслись из кровати; это наполнило душу Дины состраданием, и ей захотелось заплакать. Слезы появились у нее на глазах. Продолжая держать руку Пилар, она заставила себя улыбнуться.

— Я тоже рада, что приехала. Теперь не разговаривай, бэби. Пожалуйста. Мы поговорим позднее. У нас будет что сказать друг другу.

На этот раз Пилар слегка кивнула, а затем закрыла глаза на какое-то время. Когда Дина шла по холлу с сестрой, та рассказала ей, что Пилар все время до операции, когда ей ввели обезболивающее средство, была в полном сознании, как если бы она ждала кого-то или чего-то, и только теперь стало ясно почему.

— Ваше присутствие здесь будет иметь огромное значение для нее, вы знаете, мадам Дьюрас. — Дежурная сестра говорила на превосходном английском языке и выглядела весьма решительной. Ее слова успокоили Дину. Пилар действительно ждала ее. Она любила ее по-прежнему. Глупо было думать, что в такой момент это имело значение, но это было важно. Дина опасалась, что даже в таких тяжелых обстоятельствах Пилар могла отвернуться от нее. Но она не сделала этого. Или она все-таки больше ждала Марка? Неважно. Дина неслышно прошла в глубину палаты и присела.

Прошло более двух часов, когда Пилар проснулась, и с этого момента она лежала, не спуская глаз с лица Дины, наблюдая за ней. Наконец, когда они, казалось, смотрели друг на друга, не отрываясь, часами, Дине померещилось, что Пилар улыбнулась ей. Дина снова подошла к кровати и опять нежно взяла в ладони руку дочери.

— Я люблю тебя, дорогая. И ты молодчина. Почему бы тебе не попытаться еще немного поспать?

Но ее глаза ответили «нет». Они оставались открытыми не менее часа, пока она наблюдала, изучала, вглядываясь в лицо матери, как если бы пыталась запомнить его навсегда, как будто бы старалась вымолвить слова, выговорить которые у нее не было сил. Прошел еще час, пока она сделала попытку заговорить.

— Песик… — Дина изобразила непонимание, и Пилар попыталась снова. — Ты… привезла моего… песика? — На этот раз Дина не смогла сдержать слез. Песик, ее любимая игрушка, ее сокровище со времени ее детских лет. Теперь уже старый, грязный, растрепанный, песик был в конце концов заброшен на одну из полок где-то в доме. Дина не смогла выбросить его насовсем. С этой игрушкой было связано так много воспоминаний о детских годах Пилар. Теперь Дина, наблюдая за дочерью, пыталась понять, понимала ли она, где находится сейчас, или же перенеслась куда-то далеко-далеко в детство, к Песику.

— Он ждет тебя дома.

Пилар кивнула, едва улыбнувшись.

— О'кей… — Слово прозвучало словно звук перышка, проведенного по губам, и она снова провалилась в сон.

Песик. Воспоминания о нем вернули Дину на двенадцать лет назад, пока она сидела на узком стуле и перебирала в памяти события, связанные со временем, когда Пилар было три года, четыре, пять, потом девять… и, наконец, очень быстро двенадцать, а теперь почти шестнадцать. Она была таким чудесным ребенком, когда была совсем маленькая, такая крохотная и грациозная девчушка с золотыми локонами и голубыми глазами. Она вспоминала все очаровательные слова, произнесенные ею; все танцы, которые она иногда исполняла для родителей во время игр; все чаепития, которые она устраивала своим куклам, все рассказы, сочиненные ею, и стихи, и пьесы; и ту блузку, которую она сама смастерила на день рождения Дине из двух кухонных полотенец зеленовато-желтого цвета… и Дина с самым серьезным видом отнеслась к этому, надев ее при посещении службы в церкви.

— Мадам Дьюрас? — Незнакомый женский голос, раздавшийся откуда-то издалека, заставил ее вздрогнуть. Она огляделась вокруг в испуге и увидела новую сестру.

— Да?

— Не хотите ли отдохнуть? В соседней комнате есть кровать. — Лицо у нее светилось лаской, а глаза, повидавшие многое, смотрели с пониманием. Она погладила Дину по руке. — Вы здесь уже очень давно.

— А который час? — Вернувшееся к Дине чувство реальности подсказало ей, что она провела много времени в своих воспоминаниях.

— Почти одиннадцать.

В Сан-Франциско было два часа пополудни. Она уехала из дому чуть менее суток назад, а ей казалось, что прошли годы. Она поднялась и потянулась.

— Как она? — Дина напряженно вглядывалась в кровать.

Ласковая медсестра после некоторого раздумья ответила:

— Все так же.

— А когда придет доктор? — И почему, черт возьми, он не появился здесь ни разу за те пять часов, которые Дина провела рядом с Пилар? И где был Марк, черт подери? Разве он не приехал? Он привел бы в чувство этих лентяев, и всё бы сразу зашевелилось. Дина посмотрела на экраны мониторов, раздосадованная загадочными изображениями, которые они выдавали.