Строптивый ангел - Фокс Элайна. Страница 2

Присцилла прищурилась и с расстановкой произнесла:

– Ну что ж… Тогда, вероятно, мне придется обратиться за помощью… к доктору.

Эва в ужасе посмотрела на сестру:

– Ни в коем случае! Знаешь, сколько женщин умирают от этой операции?!

Присцилла с сердитым видом подалась вперед:

– А ты знаешь, сколько женщин умирают во время родов?

У Эвы от волнения перехватило дыхание.

– Это тяжелее, Цилла. Намного опаснее и тяжелее.

Присцилла помолчал, а потом пожала плечами:

– Ну ладно. Тогда я уеду.

Эва почувствовала облегчение.

– Да, – размышляя, проговорила она. – Да, это выход, ты можешь уехать. Во Францию! К тете Фелисити. Ей мы можем довериться. Мы скажем всем, что ты уехала навестить тетю. – Эва повеселела. – И это даже не будет ложью. И ребенка можно будет оставить у нее.

– Нет! – категорически сказала Присцилла.

– Может быть, она знает какую-нибудь женщину, которая…

– Я же сказала – нет! – прервала сестру Присцилла и топнула ногой. – Я хочу сама.

Эва замерла.

– Что?

– Я не брошу его. Не брошу своего ребенка. Я хочу сама воспитывать его.

Эва представила, как Присцилла сидит с малышом на руках на званом обеде, а вокруг толпятся ее многочисленные поклонники.

– Что ты будешь с ним делать? – обреченно спросила Эва, понимая бессмысленность вопроса. В конце концов, кто согласится бросить собственного ребенка?

– Не знаю. Наверное, это будет забавно, – улыбнулась Присцилла. – Люди так любят детей. Я уже давно заметила это.

Эвой овладело отчаяние. Для нее стало очевидным: Присцилла не понимает всей серьезности положения, в котором она оказалась. Не понимает, что от ее легкомыслия пострадает вся семья. Она не собирается решать свои проблемы и, как обычно, ждет, что Эва защитит ее и спасет.

Но на этот раз ситуация была гораздо хуже, чем раньше, когда ее поймали за игрой в карты. Или когда она на балу у Мейсонов закурила сигару Рэндольфа Питермана. И даже хуже, чем тогда, когда она позировала в тоге для одной из картин Джерарда Пеллетье.

В этот раз она действительно совершила нечто немыслимое – она провела ночь с мужчиной.

Эва покраснела и потупилась, поняв, что испытывает легкую зависть к сестре.

– Ну хорошо, я не пойду к врачу, – сказала Присцилла. – Присядь, ради Бога! Пока ты не упала в обморок и не разбила мамин китайский фарфор. – Она вяло махнула рукой, указывая на изящную вазу, стоящую на низком столике.

Эва смотрела на сестру широко раскрытыми глазами, словно внезапно увидела в Присцилле совсем другого человека. Присцилла знала, что чувствуешь, когда тебя целуют. И это был не поцелуй украдкой в гостиной. Нет, настоящий поцелуй – в горячих объятиях, лаская друг друга. Однажды она видела такой случайно на улице. На углу Тридцать девятой улицы одна из уличных женщин целовала так молодого человека.

И Присцилла видела мужчину обнаженным! И лежала с ним в постели…

Эва даже присела, ошеломленная собственным любопытством.

– В чем дело? – раздраженно проговорила Присцилла. – Почему ты так на меня смотришь?

Эва прикусила губу и отвела взгляд.

– На что это было похоже? – спросила она негромко.

– Ты о чем? – Присцилла сердито сверкнула глазами.

Эва сжала губы. Она никак не могла справиться с захлестывающим ее любопытством.

– Что ты чувствовала?

– Когда? – раздраженно уточнила Присцилла. Затем внезапно поняла. Она подняла брови и внимательно посмотрела на сестру: – Так ты спрашиваешь об этом?

Эва смогла только кивнуть.

Присцилла смягчилась. На ее лице появилась слабая улыбка.

– Ох, сестричка, это просто чудесно! Мне никогда в жизни не было так хорошо!

Эву ее признание, с одной стороны, потрясло, а с другой – обрадовало. Всю жизнь она слышала лишь торопливое перешептывание замужних женщин, приходящих к матери заниматься шитьем. Потом и ее сверстники стали иногда беседовать шепотом об этом. Но говорить с кем-то, кто действительно знал обо всем не понаслышке, было для Эвы неожиданностью. И более того, выясняется, что это чудесно! Эва почувствовала неожиданный прилив сил.

– Так ты говоришь – чудесно?

– О да! – Присцилла прикрыла глаза, предаваясь приятным воспоминаниям.

– Скажи, а кто отец ребенка? – попросила Эва, наклоняясь вперед. Ей не терпелось узнать, кто же смог доставить сестре такое удовольствие. Знакома ли с ним Эва? Как странно, один из праздно шатающихся по Вашингтон-авеню бездельников способен на такое таинство. И кто же из этих глупых молокососов стал избранником Присциллы?

Но сестра внезапно посерьезнела:

– Не скажу.

– Почему же? – вырвалось у Эвы.

– Я не хочу, чтобы ты это знала. – Присцилла нервно перебирала в руках кисточки на поясе ее утреннего халата.

Эва разочарованно откинулась на спинку дивана и опустила руки.

– Ладно. Прекрасно. Но скажи мне одно: он женится на тебе? Достаточно ли он честен, чтобы отвечать за свой грех?

Присцилла поджала губы. Она не хотела встречаться с сестрой глазами и принялась изучать камин итальянского мрамора. Руки ее безостановочно сплетали и расплетали кисточки на поясе.

Эва догадалась: сестра придумывает, что соврать. Девушке уже знакомо было это отрешенное выражение лица.

– Он умер, – вскинув голову, наконец проговорила Присцилла. – Как насчет этого? Он хотел на мне жениться. Но внезапно умер. Так ты поможешь мне? И как, интересно, отнесутся к этому окружающие?

Эва прошла несколько шагов и села в кресло.

– В это никто не поверит. Даже я.

Сестра сердито вздохнула.

– Я думаю, у тебя есть один-единственный выход, – продолжила Эва.

– Какой? – спросила Присцилла.

Взглянув повнимательнее на ее побледневшее лицо, Эва поняла: за внешней беззаботностью сестры прячутся отчаяние и безнадежность.

– Я помогу тебе, ладно, – наконец выговорила Эва. – Я попробую сделать единственное, что может помочь тебе. – Она ударила кулаком по колену.

Присцилла облизнула пересохшие губы и выжидательно посмотрела на нее.

– Чтобы уберечь тебя от позора и помочь сохранить ребенка… – твердо проговорила Эва, – я найду тебе мужа.

Глава 2

Хайми, Миссури

Октябрь 1882 года

Внимание Джошуа Энджелла привлекла группка женщин в ситцевых платьях, столпившихся у почты. Он опустил на землю три двенадцатифунтовых мешка с мукой и медленно остановился перед складом. Откинув со лба прядь слипшихся от пота черных волос, он окинул женщин внимательным взглядом.

Возможно, подумал он, в центре толпы – дневной дилижанс. Но при этом искренне надеялся, что там действительно что-нибудь интересное. Ему хотелось немного поразвлечься. Господи, как же скучно и утомительно разгружать фургоны! А денег все равно кот наплакал.

Поймав косой взгляд ковбоя, небрежно прислонившегося к стене неподалеку, он подошел к нему:

– Что их так заинтересовало?

Мужчина пристально посмотрел на него и, сплюнув на деревянный тротуар, лениво проговорил:

– Дилижанс приехал.

Энджелл приподнял брови.

– Да? – Он повернулся, вновь разглядывая толпу. – Верно, привезли танцовщиц.

Ковбой выпрямился.

– В смысле?

– Я слыхал, что в салон Гранди должны привезти новых танцовщиц. То ли восемь, то ли десять. Небось они и есть.

Ковбой вытянул шею, пытаясь получше рассмотреть происходящее, бессознательно заправляя выбившуюся полу рубашки в штаны.

– А чего тогда там столько наших женщин? – прищурившись, спросил он у Энджелла.

Тот в ответ пожал плечами:

– Скорее всего объясняют им, что они здесь не особо желанные гости.

Сказав это, Энджелл сошел с тротуара и пошел через дорогу. Там, на другой стороне, находились фургоны, которые он разгружал. Боковым зрением он заметил, как ковбой, шаркая и вздымая сапогами тучи пыли, спешит к почте.

Энджелл подумал, что мог бы уехать дальше на запад, нанявшись в качестве вооруженного стрелка или ковбоя, но не испытывал к этому особого желания. Жизнь в прериях такая тоскливая, а он уже устал от одиночества. Он так долго жил скрываясь, что теперь ему необходимо сменить обстановку. Он жаждал новизны, – и он устал убегать.